Глава 21.
Тайна имени.
Черный лабрадор Джесси неспешной рысью бежала по берегу вытянув морду над самым песком и ловя носом несметное количество запахов. О, это было настоящим наслаждением: следовать то за одной невидимой и ускользающей нитью запаха, то за другой. Не сравнить с прогулками на пустыре за домом в городе, где сквозь осколки железобетонных блоков, брошенных строителями в незапамятные времена, проросли хилые городские деревца и кустики, скрывая опасные ямы или торчащие прямо из земли зубья арматуры.
Джесси ловила запахи, как увлекательные истории за хвост. Вот следы целой компании туристов, что устроили на берегу пикник и жарили на костре сосиски, запивая их дешевым кислым вином… Вот след большого ленивого пса, толстого и одышливого, который гулял со своим хозяином, оставляя во влажном песке глубокие вмятины от лап и заваливаясь на бок и отдыхая через каждую сотню шагов… А вот редкий, отмеченный местным колоритом запах, исходящий от кучки мелких ракушек у самой кромки воды. Подсохшие на солнце умирающие морские обитатели словно рассказывали Джесси сказки морских глубин о приключениях серебристых рыбок.
- Эй, Джесси, не убегай далеко! – донесся сзади голос хозяина.
Собака остановилась и обернулась, бросив рассеянный взгляд на хозяина и хозяйку, что развлекались, бросая в воду мелкие камешки. Ветер с моря донес до нее отчетливый запах счастья. Этот запах усиливался, когда хозяин поднимал на руки и подбрасывал вверх своего маленького сына, а тот заливался радостным звонким смехом.
Вдруг собака заметила странное маленькое многоногое существо, метнувшееся под большой серый камень, как только Джесси потянулась носом к незнакомцу. На песке остались две еле заметные полоски от тонких ножек. Лабрадор прижал уши, вытянул хвост в струну и побежал обследовать груду валунов, серой грядой пересекавших берег и уходящих в залив.
От камней шел расслабляющий запах долгого летнего дня. Их спины были нагреты солнцем. Запах сырого песка смешивался с острым запахом гниющих водорослей, выброшенных на берег прибоем. У воды, плещущейся между камнями, тоже был свой запах, свежий и манящий. Собака вскочила на плоский пестрый камень, постояла немного, оглядываясь по сторонам, спрыгнула с него и побежала к воде, протискиваясь между теплыми от солнца каменными телами валунов, привлеченная необычным неприятным запахом.
Она остановилась, обнюхивая завалившуюся за камень женскую босоножку, почти такую же, как у хозяйки. Ее пара нашлась в двух шагах от воды, наполовину засыпанная песком. Странный запах усиливался и будил в собачьей душе тревогу, предчувствие беды. Джесси насторожила уши и с опаской ступила лапами в воду. Из-за большого круглого валуна торчала босая нога и манила к себе настойчивым запахом. Обнюхав пятку, Джесси сделала еще один неуверенный шаг в воду и, вздыбив черную шерсть на холке, громко залаяла, зовя хозяев: прямо у ее лап в воде между камнями неподвижно лежал человек. От человека исходил пугающий, вызывающий волны мелкой дрожи вдоль позвоночника, острый запах смерти…
Подбежал встревоженный хозяин.
- Не подходи сюда! – крикнул он жене, застывшей с малышом на руках в нескольких шагах от каменной гряды.
- Что случилось? – голос хозяйки звучал испуганно.
- Тут человек, вернее тело человека. Утопленник.
- Ох! – вскрикнула хозяйка, округлив глаза от ужаса.
- Вы идите к машине и ждите меня там! – Продолжал командовать хозяин, вытаскивая из кармана плоский брусок мобильника. – А я позвоню в полицию.
Женщина кивнула и, прижимая к груди притихшего ребенка, поспешила в обратную сторону по песчаному берегу. Джесси с сожалением уловила, как быстро растаял в воздухе запах счастья.
***
Молоденький лейтенант полиции Леша Мокроусов ползал вокруг вытащенного из камней тела молодой девушки, не обращая внимания на испачканные брюки и полные песка ботинки.
- Вы уверены, что это несчастный случай? – он поднял глаза на застывшего рядом с недовольным видом капитана Самофалова.
- Естественно! – Самофалов произнес это с присвистом, растянув слово и скорчив пренебрежительную гримасу. – И эксперт это подтвердил.
- Меня смущают эти синие пятна на шее. С одной стороны четыре пятнышка, а с другой только одно. Как будто след от человеческих пальцев.
Капитан скрестил руки на груди и тяжело вздохнул.
- Слушай, Алексей, тебе чего больше всех надо? Эксперт сказал, что девушка погибла от несчастного случая. Ты же не считаешь себя умнее и опытнее эксперта?
Мокроусов поднялся на ноги вдруг ощутив, как противно, когда в ботинках песок. Ощущение неловкости усиливалось от сверлящего взгляда начальника.
- Нет, не считаю… Но ведь осмотр был беглым и поверхностным. Может быть, когда будет проведена полноценная экспертиза…
- Так, - рявкнул Самофалов, бледнея от гнева, - отставить, лейтенант! Полноценная экспертиза естественно будет проведена и заключение будит таким же. Несчастный случай! Как думаешь, что более вероятно, что ее убил, утопив, какой-то неизвестный ублюдок, или что девушка неудачно поскользнулась, прыгая по мокрым камням, и упала в воду, да захлебнулась?
- А при чем тут вероятность?.. – промямлил Лёша Мокроусов, чувствуя себя двоечником – первоклашкой, не выучившим урок.
- А при том, лейтенант, что еще один «глухарь» мне совсем не нужен! Я не собираюсь портить статистику из-за твоих нелепых подозрений.
Вдруг капитан смягчился и, подойдя к подчиненному, дружески положил ему руку на плечо.
- Лёш, ты хороший парень, послушай меня. В глубине души я с тобой совершенно согласен: пятна на шее погибшей действительно подозрительные. Но ведь она могла получить их десятью разными способами, например, при падении. Если мы начнем копать в направлении твоих мыслей, то все равно никого и ничего не найдем. Это «глухарь», полный «глухарь»! А карьерный рост, да будет тебе известно, напрямую зависит от статистики по раскрываемости. Понимаешь?
Мокроусов моргнул и опустил голову. Капитан Самофалов, безошибочно уловив колебания и сомнения в душе лейтенанта, приобняв его за плечи, медленно повел вдоль берега от тела погибшей, продолжая развивать наступление.
- Ты парень умный, талантливый. У тебя впереди замечательная карьера. Ведь ты же хочешь сделать замечательную карьеру?
- Угу, - кивнул Мокроусов.
- Тогда слушай меня, дружище. Я в этих делах стреляный воробей.
Лёша Мокроусов брел рядом с капитаном, слушая нотации и ощущая всю тяжесть начальничьей руки на своих плечах, что вдавливала его в песок берега, и думал о том, что же на самом деле для него важнее: истина или карьера? Его учили искать и находить истину и защищать закон. Но и всю жизнь просидеть в заштатном районе на низкой должности никак не входило в его планы. Ходили упорные слухи, что Самофалова должны вот-вот перевести в другое место на более высокую должность. А значит пойдет движение вверх по всей вертикали. И быть выкинутым из этой вертикали ему совсем не хотелось.
- Да, товарищ капитан, согласен с вами. Это несчастный случай. Никаких сомнений.
Довольная улыбка осветила суровое лицо капитана полиции.
- Вот и молодец, Мокроусов. Далеко пойдешь, лейтенант, я уверен! – и одобрительно похлопал парня по спине.
***
Ксения, начавшая разыскивать пропавшую Нику под нажимом матери по больницам и моргам, почувствовала, что ноги не держат ее, когда санитар в судебном морге откинул простыню с лица утопленницы. «Этого не может быть, - говорила себе Ксения, судорожно хватаясь рукой за косяк двери, чтобы не упасть, - ведь он же обещал»… Но разве можно верить такому типу, как Николай Григорьевич? Он же упырь, убийца! Первым порывом было пойти в полицию и рассказать все о встрече в загородном коттедже на берегу залива. Но в памяти сразу всплыл образ толстяка в полицейской форме, который помог вызволить Нику из обезьянника. Наверняка у «хозяина» все куплено в полиции и в суде. Сволочь, какая сволочь! Он же с самого начала и не собирался отпускать Нику. Он использовал ее как приманку, а отпускать не собирался. Господи, Ника, бедная глупая девочка, что же ты наделала?!
После опознания и разговора в полиции, убедившего ее в том, что до правды докапываться никто не собирается, Ксения шла по улице и думала, что жертва ее была напрасной. Она же душу продала, убив человека, а оказалось, зря. Ее подставили, жестоко и цинично подставили, посмеялись над ней, развели как глупую лохушку. Появилось мерзкое ощущение, что ее заманили в болото, она выпачкалась в грязи по самые уши, а все теперь над ней потешаются и тычут в нее пальцами. К горлу подкатил колючий ком злости.
Ники Нет, она не смогла спасти сестру. Как же теперь все рассказать маме? Она же не переживет.
Но страхи Ксении оказались напрасными. Лариса Сергеевна не закатила истерику, не стала кричать и плакать, а словно окаменела. Лицо ее застыло в растерянно-скорбном выражении, уголки губ опустились, глаза из серых стали почти черными. Она все время молчала, точно перестала понимать человеческую речь. Ксения взяла все хлопоты, связанные с похоронами, на себя. Кира мало чем мог помочь, а отчим Аркадий Петрович ушел в запой, оглашая дом пьяными всхлипами и рыданиями, будто решил компенсировать отсутствие слез у жены.
На кладбище собралась небольшая группка людей, преимущественно дальних родственников и соседей. Было странно, что из всех многочисленных друзей и подруг общительной Ники, на ее похороны пришли всего две бывшие одноклассницы.
Высоченные старые березы тянули тонкие ветви к свежей могиле. Вековые сосны ритмично покачивали зелеными кронами словно в такт неслышимому человеческим ухом похоронному маршу. Древние каменные стелы и кресты, покрытые пятнами лишайника, как метками вечности, безмолвно взирали на кучку людей, столпившихся у укрытого умирающими цветами нового могильного холмика.
Под конец ритуала из затянутого нахохлившимися сизыми тучами неба закапали первые редкие капли дождя. Лариса Сергеевна молча стояла у могилы дочери. Глаза ее были сухи. Друзья и родные, тихо перешептываясь между собой, точно опасаясь потревожить вечный сон местных обитателей, потихоньку потянулись с кладбища к накрытому поминальному столу. Ксения катила перед собой кресло-каталку брата. Мальчик, низко склонив голову, вздрагивал угловатыми плечами и тихонько всхлипывал, не в силах сдержать слезы.
Ксения обернулась, ища глазами мать. Одинокая фигура, одетая во все черное, застыла скорбным изваянием у заваленной цветами и венками свежей могилы.
- Аркадий Петрович, - позвала она нетвердо стоящего на ногах отчима, - отвезите пожалуйста Киру, а я пойду за мамой.
Отчим, молча кивнув, подхватил кресло сына и повез его к выходу с кладбища. Ксения смотрела, как Аркадий Петрович, ссутулившись и по-стариковски шаркая ногами, с усилием толкая каталку, медленно идет к воротам. Тяжело больной старик и мальчик-инвалид, да убитая горем, сломленная женщина – вот вся ее семья теперь… И такая щемящая, острая жалость сдавила сердце, что стало трудно дышать.
«Бедные мои, несчастные, убогие, - думала Ксения, борясь с подступающими слезами, - что же мне с вами делать? Как мне вам помочь?». Она вдруг осознала, что сестра для семьи была единственной тоненькой ниточкой надежды на другую жизнь в этой беспросветной безысходности. Слабый, безвольный отчим, прикованный к коляске брат, мама со своей сломанной судьбой – все они смотрели на Нику и надеялись, что у нее то все будет по-другому, как у людей! И эта надежда придавала сил, внушала уверенность, давала желание жить. А теперь Ники нет… Она на смогла ее спасти, не уберегла.
«Ничего, родные мои, все образуется! – шептала про себя Ксения, направляясь к застывшей над могилой матери. – Я сделаю вас счастливыми! Я выйду замуж за Андрея, стану знаменитым писателем. Мои книги будут издаваться миллионными тиражами. У меня будет много денег. Я куплю для вас большой просторный дом, каждое лето буду отправлять Киру в самый лучший санаторий на теплое море, куплю Аркаше машину, и он бросит пить, потому что за рулем пить нельзя, а мама будет ездить по магазинам и салонам красоты и выращивать цветы не хуже, чем мадам Клементьева. И все будут счастливы, обязательно будут счастливы!»
Ксения подошла и встала рядом с матерью, всем своим существом ощущая безмерное горе той.
- Мама, пойдем, дождь сейчас начнется, - тихо произнесла она, осторожно беря мать под руку.
Но та вдруг вырвала свою руку и уставилась на старшую дочь пылающим ненавистью взглядом.
- Не смей ко мне прикасаться! – прошипела Лариса Сергеевна. – Ненавижу тебя, ненавижу! Это из-за тебя погибла Ника! Из-за тебя все несчастья в нашей семье. Да если бы не ты, вся моя жизнь сложилась бы по-другому. Будь ты проклята! Видеть тебя не могу.
Она резко повернулась и зашагала в сторону от остолбеневшей Ксении. А та вдруг почувствовала, будто ее ударили под дых, в легких внезапно кончился весь воздух, а сердце сжалось в болезненный ком и уткнулось тысячью игл в ребра. К глазам подступили горячие слезы, губы искривились в слезной гримасе и мелко задрожали.
- За что, мама? – еле выдавила из себя Ксения. – Что я сделала тебе плохого? Почему ты так меня не любишь?..
Лариса Сергеевна, сухая, собранная, словно ненависть к старшей дочери придала ей силы, метнула в ее сторону холодный взгляд, но ничего не ответила, а быстро пошла вперед, догоняя мужа и сына. Ксения же застыла над могилой сестры, ничего не видя вокруг из-за хлынувших из глаз слез, хватая ртом воздух в жалких попытках не задохнуться от чудовищной несправедливости и обиды.
Она все делала ради мимолетной улыбки матери, ради одного слова одобрения, без которых жизнь теряла смысл. Она всем жертвовала ради материнской любви, а в ответ получила лютую ненависть. Почему? За что?! В чем ее вина? Ксения, всхлипывая, обессиленная, опустилась на корточки возле свежей могилы сестры, ощущая как теряет опору под ногами. Руки ее бездумно теребили, расправляли черные траурные ленты на венках со словами «любимой дочери». Захотелось умереть, поменяться местами с Никой. Может тогда она сумеет заслужить хоть эти прощальные слова? Или нет, не заслужит, даже покинув этот мир? Непреклонность матери в непонятной ненависти пугала, леденила душу. Все напрасно, все бесполезно. Ксения поднялась на ноги и, пошатываясь, побрела следом за самыми близкими и родными людьми.
Поминки были скомканы и оборваны. Сразу вцепившись в бутылку водки и не выпуская ее уже из рук, Аркадий Петрович вдруг затянул пьяным срывающимся тенорком нелепый до неприличия «Ой, мороз, мороз». Гости растерянно переглядывались.
- Ты что, папа, - дернул за рукав отца Кира и сделал страшные глаза, - мы на похоронах, а не на свадьбе!
Лариса Сергеевна резко встала и, не проронив ни слова, окатив мужа презрительным взглядом, ушла на кухню мыть посуду. А Аркадий Петрович продолжал петь как ни в чем небывало, утратив связь с действительностью, погрузившись в обезболивающий душу пьяный дурман, в котором не было боли, не было безвозвратных потерь, не было уничтожающего чувства собственного ничтожества и бессилия.
Гости, смущенно извиняясь, засобирались уходить. Они чувствовали, что в этой семье происходит глубокая межличностная драма. И, не то, что участвовать, быть свидетелями этой драмы никто не хотел. Квартира быстро опустела. Кира стал уговаривать отца лечь спать, с усилием вырывая из его цепких пальцев почти пустую бутылку водки. Ксения собирала со стола грязную посуду.
Лариса Сергеевна, стоя у раковины, с ожесточением намыливала тарелки и звенела вилками. Дочь молчаливой тенью скользила за ее спиной. Вдруг Лариса Сергеевна обернулась и сказала:
- Прости, Ксана, за те слова, что, не подумав, бросила тебе на кладбище. Ты, конечно, ни в чем не виновата.
Ксения от неожиданности чуть не выронила стопку грязных тарелок из рук и подняла на мать полные скорби глаза.
- Я действительно всегда больше всех любила Нику, - голос матери дрогнул, едва с губ сорвалось дорогое сердцу имя. – Именно в ней сосредоточились все мои надежды. А к тебе я всегда была несправедлива. Но в этом нет моей вины. Поверь, я пыталась тебя любить, убеждала себя в том, что мать не может, не имеет права не любить собственного ребенка. Но сердцу то не прикажешь!
Она взяла из рук дочери очередную порцию грязной посуды и принялась за мытье, но продолжала говорить. И Ксения как завороженная ловила каждое ее слово.
- Нет, ты не думай, в глубине души я тебя все-таки люблю, просто не умею это выразить. Но каждый раз, когда я смотрю на тебя, то вижу твоего отца, и ненависть захлестывает меня. Ничего не могу с этим поделать!
- Кто мой отец, мама? – еле шевеля губами пробормотала Ксения.
Но мать не сразу ответила на этот вопрос, видимо, взвешивала, подбирала мысленно нужные слова. Она домыла посуду и, вытирая распаренные горячей водой руки кухонным полотенцем, повернулась и села за стол.
- Я давно должна была тебе все рассказать, все объяснить, но не находила в себе сил. Слишком тяжелые воспоминания… В юности я была очень хороша собой, даже красивее тебя, хоть ты и похожа на меня лицом. Мужчины оборачивались мне в след, когда я шла по улице. Однокурсники в институте не давали прохода и только что дуэли не устраивали за право просто проводить меня до дома. Не скрою, мне было приятно такое внимание. Но сердце мое не трогали ни романтические подарки, ни пламенные объяснения в любви. Я только посмеивалась про себя над незадачливыми ухажерами, ведь планировала я сначала закончить институт, получить хорошую профессию, а потом уже устраивать личную жизнь и не с мальчишками-ровесниками, а с кем-то статусным и перспективным. Но, как говорится, хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах…Однажды на меня обратил внимание наш преподаватель.
Ксения осторожно присела на краешек табуретки напротив матери, обратившись вся в слух. Лариса Сергеевна продолжала:
- Он был молод, но уже опытен, лет на десять постарше меня, красив, умен. Все мои однокурсники вместе взятые не могли соперничать с таким кавалером. Он не давал мне прохода, специально ставил плохие оценки, заставляя приходить на кафедру на пересдачи и отработки, где мы оставались наедине. Дарил цветы, говорил красивые слова, обещал горы золотые, был очень настойчив. Ему было не занимать опыта в деле обольщения маленькой глупой девчонки. Я влюбилась в него, потеряла голову. Но роман наш быстро закончился, едва он добился своего. А когда я поняла, что беременна, было уже поздно. Выяснилось, что он давно женат, у него двое детей, и никакие перемены в жизни ему не нужны. Он вышвырнул меня за дверь, ничего не желая слушать про ребенка. Он сказал, что это моя проблема!
В глазах Ларисы Сергеевны полыхнул огонь ненависти с такой силой, что Ксения поежилась.
- Я даже пыталась поговорить с его женой, но та меня и на порог не пустила. Так я осталась совсем одна, на четвертом месяце беременности, без опоры и поддержки. Пришлось бросить институт, чтобы хоть как-то растить тебя, Ксана. Ну, а дальше ты сама все знаешь. Твой отец, подлец и мерзавец, сломал мне жизнь, да и тебе тоже. Не знаю как он живет теперь, в мире ли со своей совестью? Да и не важно это уже. Надеюсь, господь бог наказал его за подлость и предательство. Ведь должна же быть на свете высшая справедливость!
- Мама, как его имя? – выдавила из себя Ксения.
- Зовут его… Сергей Константинович Клементьев. Он тогда был аспирантом и вел занятия на нашем втором курсе в фармацевтическим институте.
Ксения уставилась незрячими глазами в окно… Выгоревшие на солнце ситцевые занавески, дешевый тюль… В голове вдруг возник и стал нарастать монотонный механический шум, в глазах потемнело, а контуры предметов стали расплываться перед глазами. К горлу подкатил комок. Ксения облокотилась на столешницу и уронила лицо в ладони.
Продолжение: http://www.proza.ru/2019/06/16/1571