В начало:
http://www.proza.ru/2019/06/09/990
_______________
Там вдали, за рекой, - граница. Да и не вдали даже, а на расстоянии не более километра. Да и граница никем не охраняется, потому как она проходит по реке, разделяющей братские советские республики: Узбекскую ССР и Киргизскую ССР. Да и горная речка под названием Гавасай в некоторых местах свободно переходится по камням. Но граница действительно справедливо нанесена на карту: по одну сторону ее ходят и ездят на ишаках исключительно узбеки в «чустских» тюбетейках, а по другую – заметно в меньшем количестве, но исключительно киргизы, на конях и в своих белых традиционных шапочках с отворотами.
Переходить границу никому не возбраняется. Нет здесь шпионов и контрабандистов. И басмачей, и курбаши всяких повыгоняли за кордон. А ведь всего несколько десятков лет назад здесь на всю округу гремела слава о крупной банде, руководимой, как ни странно, женщиной под загадочно романтичным именем Баян или Боян. Остались кое-какие ее прощенные представители, но они уже очень старенькие и смирно, молча группками сидят, нахохлившись, под дувалами. Вылитые статисты из фильма о белом солнце пустыни. Все дышит миром, спокойствием и сентябрьским зноем.
Осенью наша геологическая партия с комфортом разместилась в одном из арендованных домов пионерлагеря на «нашей» узбекской стороне границы. У пионеров же начался учебный год, а точнее их всех традиционно направили на сбор камней с хлопковых полей. Территория лагеря заботливо ухожена и утопает в повсюду рассаженных, благоухающих под жарким азиатским солнцем розах. Хочешь – отдохни в тени беседки, хочешь – поколыхайся, вздремнув, на качелях.
Близлежащий кишлак Гава в свою очередь утопает в пыли, от которой местных жителей защищают высокие глинобитные дувалы. С дувалов, не умещаясь во дворах, свешиваются маняще тяжелые запыленные гроздья винограда всевозможных сортов: дамские пальчики, изабелла, киш-миш и других, неизвестных мне. А за дувалами буйство фруктово-овощной жизни, не прекращается: созревает не первый урожай дынь, арбузов, гранатов, урюка. Не хочу вас просто дразнить далее перечислением известных вам продуктов, выплескивающихся от изобилия на наши рынки.
Живя там, мы, конечно, черпаем сполна из этой чаши изобилия. Тем более и народ кругом очень гостеприимный. Прошел месяц сентябрь - месяц свадеб, ни одна из которых не обходится без приглашения дорогих почетных гостей из Москвы. Свадьбы, а то и просто дни рождения, не обходятся без традиционных подарков гостям: мужчинам – халат-чапан, женщинам – платок. А уж без мантов, плова и прочей изощренной «гурмании» вас из-за стола, вернее из-за ковра, разостланного на полу, не выпустят. Единственное плохо – ноги и задняя часть сильно устают от сидения на коленках по стенам. И размяться даже нельзя – до того все заставлено блюдами.
Отведали со временем всего, что можно, по полной программе и даже того, что в Москве в свежем виде не увидишь: как-то свежий инжир, шелковица и пр.. Но уже который день дразнит наш взор одинокое большое дерево, стоящее на пустынном, каменистом противоположном берегу той самой границы. Издалека видно, что на дереве висят какие-то диковинные, незнакомые крупные желтые плоды. Участочек земли, на котором произрастает это чудо природы, выглядит совершенно заброшенным и окружен не дувалом, а жалкими остатками ограды из жердей и камней. Не просматривается ни огорода, ни кустов винограда, ни людей. Стоит какая-то жалкая хибара-мазанка без окон, возможно и не жилая.
В конце концов, определяем, что там висят зрелые плоды айвы. Выглядят они с более близкого расстояния очень привлекательно: громадные, идеальные по форме, золотистые, - как на рекламном щите. А я, как дилетант или человек, не выросший на Востоке, к стыду своему должен признаться, что до этого айва для меня была загадочным фруктом. Конечно, я с удовольствием вкушал до этого превосходный болгарский айвовый конфитюр в жестяных объемистых банках с красивыми плодами на обертке. Особенно запомнился он мне по одному из полевых сезонов в Казахстане, когда у каждого на обеденном столе стояла персональная банка с волшебным лакомством. Каждое утро все банки приветствовали наше появление за столом угрожающим гулом набивавшихся туда в маленькие щели прожорливых ос.
В натуральном же виде в Москве, в наших завсегдаташних магазинах «Овощи-фрукты», айву я практически не видел. Изредка, правда, выбрасывали на прилавок какие-то совершенно зеленые, покрытые грязно-серым пушком, невзрачные плоды под тем же названием. Выглядели они ничуть не лучше полугнилой, но съедобной все-таки картошки и сморщенных соленых огурцов и даже отпугивающе. Куснув несколько раз плод, уяснил для себя, что он годится разве что на изготовление дешевого повидла. Но все-таки не верилось, что замечательный фрукт с картинки может быть в сыром виде неудобоперевариваемым для желудка.
И вот представилась превосходная возможность вкусить «запретного» плода. Да даже и не запретного, потому что он, похоже, созрел на ничейной, можно сказать, нейтральной территории. Выбрав вечернее время в выходной день, мы с шофером Котимакой переправляемся через границу, чтобы просто-напросто сорвать один два плода и снять пробу. А Котимака – это такая странная фамилия, происходящая, по словам ее носителя, от каких-то непонятных греков.
Пришли на вожделенный участок. Тишина. Не видно никаких признаков присутствия людей или домашней скотины. Срываю с дерева один или два плода. Надкусив один, все-таки окончательно убеждаюсь в несъедобности фрукта. Оглядываюсь назад в поисках своего попутчика-натуралиста.
А он, как зашел на участок, так сразу и прилип к единственному зеленому кусту, очень похожему в наступающих сумерках на крапиву. Айва его совершенно не интересует. Подхожу ближе и не могу никак понять смысла производимых им манипуляций руками вокруг куста.
-Володя, что ты здесь делаешь? На, грызи дубовый фрукт! Дрянь настоящая! Пошли домой!
-Постой! Тут такая замечательная вещь - индийская конопля! Пыльцу надо собрать!
-Подумаешь, конопля! Ну и что? Еще и пыльца непонятно зачем тебе.
Но он замолкает, сосредоточенно и торопливо обтряхивая снизу листья растения. Понимаю, что пыльца обсыпается ему на ладони. Пробую за ним повторить его движения и чувствую, как мои руки приобретают легкую липкость. На этом мое любопытство к этому занятию пропадает. А Котимака же время от времени потирает ладони, пытаясь скатать пыльцу в комочек.
После того как он бережно и нежно обмахал куст, отправляемся в лагерь. По дороге в разговоре выясняется, что он бывалый наркоман. Отбыл за что-то года два на «химии», т.е принудительно –исправительных работах в Волгоградской области. Там и приобщился к разному кайфу. Особенно хорошо там ценился польский лак «Мурцифаль» и клей БФ - «Борис Федорович». Наверное, думаю, и называют эти работы «химией», что там люди приучаются к отраве, а не исправляются. Выходят оттуда высококлассными специалистами по работе с химикатами. А уж про коноплю и говорить нечего. Она в диком виде по берегам Москвы реки, в Люблино, где он жил, росла и собиралась.
В первые дни мы со смехом смотрим, как Котимака пытается «замастырить косячок» из собранного крохотного комочка сырья, перемешав его с табачком из «Беломорины». Закуриваем и мы с ним разок-другой любопытства ради. Насвай-жевательный табак пробовали уже. Гадость с непривычки несусветная – не для белого человека! А это что такое?
Выясняем, что и это ерунда «на постном масле». Никакого эффекта даже Котимака не испытывает.
Но через несколько дней он торжествующе показывает нам несколько сухих лепешечек – «жамок» ручной работы, изготовленных из той самой пыльцы. Это уже работа профессионала и называется планом или анашой. Котимака, оказывается, время зря не терял и познакомился-таки со стариком – таинственным обитателем полузаброшенной хибарки. Он-то и подарил ему лепешечки, заготовленные надо думать не с того одного куста.
Теперь рабочий день Володи начинается с раскурочки «косячка». Мы же благосклонно смотрим на его забавные «шалости». Пустяк никчемный, да и только. Да и сам Володя вскорости выпал на неделю из нашего поля зрения. Услуги шофера на этот период оказались невостребованными. Пользуясь предоставленной свободой, он занялся творческой работой по подбору концентрации «косячков» из лепешечек.
Однажды вечером сидим за столом втроем, и Котимака в том числе. Играем в карты, чаек попиваем. Курнули разок и по косячку. Котимака в этот раз, повидимому, для нас расстарался на славу.
Потом к нам подсел еще один сотрудник, некурящий. Двое на двое стало играть интересней и веселей. За незамысловатыми шутками-прибаутками и «подначками» кто-то из нас вдруг стал хихикать чаще других. Смех его постепенно удлинялся по продолжительности и усиливался по громкости. Незаметно и другие стали чаще похохатывать над совершеннейшими пустяками кроме четвертого. Когда всеобщий хохот стал достигать апогея, первый пулей выскочил на улицу, а за ним и мы, подчиняясь какому-то инстинкту.
Вот тут-то мы и дали волю гомерическому хохоту. Трое трясутся от смеха буквально до упада, а четвертый, не зная и не понимая ничего, пытается им слегка подхохатывать. Кто из этой компании выглядел глупее, я не берусь судить. Уже мышцы живота болели, а мы все хохотали и хохотали ни над чем, и не могли остановиться. Когда смех внезапно прекратился, мы почувствовали полное опустошение.
Секрет своего смеха мы постеснялись раскрыть, но для нас, непосвященных, стало понятным зловещее предназначение безобидной на вид зеленой травки, и занимательные опыты на этом прекратились и благополучно забылись. Но Котимака-то уже не расставался со своими рыжими лепешечками и при случае дымил «беломорчиком» вместо обычных сигарет.
Тревога промелькнула в моем сознании лишь однажды, когда мы съездили в дальнюю поездку, в Ташкент на выходные, на экскурсию. Обратно в Гаву возвращались через Ангренский горный перевал. Подъем в гору преодолели с натугой, но зато на спуске Котимака проявил свою шоферскую удаль во всем блеске.
Его машина, как метеор, неудержимо неслась вниз по узкому горному серпантину. Мелькали скалистые утесы, повизгивали тормоза и дамы на резких поворотах. Редкие, слава богу, встречные машины еле успевали прижаться к обочине, хотя и прижиматься было особенно некуда. Попытки несколько поумерить пыл нашего Шумахера особого успеха не имели. И он снова набирал и набирал скорость. Я понял, что он обкурился до чертиков.
В конце концов, все смирились с этим и доверились в руки судьбы. Да и какой же русский не любит быстрой езды, да и домой уж очень хотелось поскорей попасть после утомительной долгой поездки. Котимака же был в приподнятом настроении, бодр и с лица его не сходила таинственная блуждающая улыбка. Он поймал кураж, кайф. Он чувствовал себя героем-суперменом и наслаждался своей властью над пассажирами.
Все вздохнули с облегчением, когда машина вырвалась на пустынный равнинный простор. Дальше было проще: Пап – Чуст –Гава – лагерь. Мы дома. Нас ждет уют, хороший ужин, сладкое узбекское вино, рассказы о богатых впечатлениях от поездки и удачно сделанных покупках.
Все живы здоровы. И полевой сезон закончился вполне достойно. Получается, что рассказ мой ни о чем и совершенно зауряден. И не такое можно прочитать. И это только мое предположение, что его финал немного гуще приправлен ароматом анаши. И возможно только по нелепой случайности и совсем не по злому умыслу, Котимака мог «угрохать» нас на серпантине. Но не со слезами на глазах, а с застывшей улыбкой на устах.
Я не знаю продолжения рассказа о героях этой пустой истории, но по прошествии многих лет она приобрела в моем сознании вид некоего символа. Тогда не только Котимака гнал вниз по серпантину, а все мы вместе взятые, вся страна, вся громадная империя. Все мчались вперед, опьяненные своими мечтами, планами, молодостью под мудрым руководством, не задумываясь о последствиях. Мчались и одновременно преодолевали, боролись и побеждали. Но за эйфорией кайфа «застоя» и обещанной впереди сытости на горизонте вырастал уже громадный «ядерный» гриб немыслимых для нас проблем. Мы не хотели предвидеть, мы хотели получить все сразу и быстро. Как говаривал один из наших столпов: «Годика два нас поломает, и заживем.»
И зажили. Теперь я уже без проблем могу купить айву золотистую, а той с серо-грязным пушком не нахожу нигде. И на той далекой границе пограничники, наверное, уже стоят, но ржаво-рыжие лепешечки опять же без проблем продаются теперь в моем городе. И много чего другого.
И по-прежнему весело кругом и зрелищ много. И мчимся мы неудержимо вперед по жизненным поворотам, обкуренные лепешечками. Последние совсем необязательно могут быть сделаны из конопли. Они могут быть идеологическими или просто пустыми обещаниями. Они неосязаемы и кажутся безобидными и пустячными. Кому-то в этой мчащейся толпе хочется только одной айвы, а другим всего и побыстрее. Но бурный жизненный поток неумолим к отдельно плывущим щепочкам.