Снежной, мягкой зимой в одном крепком селе средней полосы Руси отмечали святки. Девушки и парни сбились в стайки. Нарядные, румяные, с мешками, горстями пшена, они притопывали на снегу, смеялись, радуясь своим проказам. И шли от дома к дому.
Сашеньку не отпустили домашние. Скромная, миловидная девушка проводила время у швейной машинки, обшивая семью и соседей, у нее были золотые ручки, послушание и домовитость.
Но так манили смех и песни за окном, побудившие ее ослушаться. Накинула она тулупчик, вывернув его наизнанку мехом, мазанула сажей по упругим щечкам, да и побежала к реке.
А навстречу ей – Митя, тот паренек, при виде которого учащенней билось ее сердечко.
- Узнал? Не узнал?
Но такое смущение до слез, что увидел он ее не в нарядном полушалке, а этакой «чучундрой», что развернулась и домой со всех ног.
И этот стыд жег ее многие годы.
А посватался к ней совсем другой. Из соседнего села трижды на добротном коне приезжал степенный Алексей, прослышав про серьезную, работящую девушку на выданье.
За него ее и отдали. Без любви, по согласию родственников.
Такое было не редкость в девятнадцатом веке.
Долгую жизнь прожили Александра и Алексей, пятерых сыновей подняли.
И случайно ли, старший был наречен Дмитрием?
А самый младший из близнецов – это мой отец.
Трудные времена выпали на их долю. А какие были легкими? Несколько раз переезжали, пока не очутились на Урале.
Я росла с бабушкой и дедушкой в одном селении. Жили они в финском домике, построенном пленными немцами. Вокруг раскинулся чудесный сад, кипящий яблоневым цветом, сиренью у крыльца. А длинная, узкая клумба с разноцветной турецкой гвоздикой и гудящими шмелями – это мое представление о рае на земле.
Самые-самые манящие уголки дома – это кладовка с особым запахом старины, чердак и сундук. Но на все это для нас, маленьких, был запрет. Сколько там было тайн, как они манили?
В кладовке я заприметила металлические расписные коробочки для чая. На чердаке, куда, конечно же, иногда пробиралась, «сокровищ» было еще больше. Но особенно манящим оставался сундук. Он не был каким-то там резным или расписным, вполне себе потертый, деревянный, на навесном замке, застеленный домотканым половичком.
Но именно тайна его наполненности, этот ореол загадочности и волновал более всего.
И вот однажды…
Приехала погостить из другой местности старшая внучка, названная в честь бабушки тоже Александрой. А тут и младшая под ногами крутилась.
И бабушка открыла сундук. Он был полон. Сверху лежала какая-то одежда, а в самом низу запас мыла, спичек, соли и свечей.
И вдруг в ее руках что-то полыхнуло оттенками синевы. И мы с сестрой увидели полушалок из тончайшего шелка кобальтово-незабудковых оттенков с длинными кистями.
Бабушка сказала, что дарит его старшей внучке на день рождения. Но у младшей - тут же вскипели слезки, такого чуда она тогда еще никогда не видела. И бабушка, мгновенно принявшая решение, быстро отмерила середину и рванула полушалок пополам. Так рвут сердца, избавляясь от давней боли памяти.
Кажется, все трое испытали одинаковые чувства. Это было сожаление, даже ужас, от того, что такая красота оказалась нарушенной.
А бабушка подошла к окну, выходящему в сад, под которым цвела ее любимая яблонька-дикарка с розовыми соцветиями и тихо-тихо произнесла то, что ее маленькие внучки уже не раз слышали от нее:
«Колокольчики мои,
Цветики степные!
Что глядите на меня,
Тёмно-голубые?
И о чём звените вы
В день весёлый мая,
Средь некошеной травы
Головой качая?»
Строки, в тон полушалку, в унисон сердцу, с только ей известной тайной...
(Вдохновленная темой конкурса Александра Терентьева - http://www.proza.ru/2019/06/01/715).
Фото из интернета.