Солнце вставало. Разлилась по небу алая заря. Утренним душистым ветерком тянуло с луга, уже
было раннее утро. Обычное деревенское утро. И петухи горланили, и вёдра у колодца звенели, и остро пахло цветущей черёмухой, молодой листвой берёз, изумрудной травкой.
Я собирался на рыбалку, на речку Сабутиху, в верховье. Шумная грачиная стая с раннего утра кружила над сосновой рощей. Прохладный майский утренний воздух волнами накатывался
с речной излуки, с болотины.
Тропинка, набитая ногами рыбаков вела под бугор
и сразу за огородами открывалась луговина.
Всё кругом густо разрослось, распустилось, налилось весенними соками. Отцветают одуванчики
Лютики жёлтые, как словно солнечные пятна оторочили края луговины. Распускаются незабудки, таволга, замелькала медуница. Красными огоньками замигала кашка.
Из смешенного леса пересекая луговину, струился, бежал, журчал ручей. По берегам ручья, сквозь строй молодых берёзок, тускло мигали стволы ольх. Голубоватая, будто с подтёками, виднелась кора подросших стройных осин. И шелест её молодых листьев доносился в утренней тиши, как детский шёпот.
На ветках низких зеленели длинные шнуры разросшегося дикого хмеля, на широких листьях вспыхивала синими искрами капли влаги. Дышалось легко, свежо, во всю грудь.
Радуясь, взошедшему солнцу на все лады запели птицы. Звонкий голос кукушки прозвенел в тиши мягко и чисто, словно эхо прозвенело вдалеке.
Поперёк тропинки стояла крупная серая с длинными белесыми ногами лосиха: к её вымени припали и шустро сосали молоко лосята.
Лосиха встревоженно навострила уши, всхрапнула,
резко дёрнулась- затрещали кусты. Лосята, ничуть не обиженные на мать скаканули вслед за нею.
Речную луговину, у речки Сабутихи разрывает ручей. Ручей скатывается, со взгорка и впадает, сливается прямо в речушку Сабутиху, в низине.
Самых старых людей спрашивал, в деревне Лопыри был ли этот ручей раньше, отвечали: всегда был, с давних времён.
Где-то далеко, в прибрежных черёмушниках, заглушая жаворонка, над головой запел соловей.
Канюк кося огромными крыльями, парил в безоблачном поднебесье, высматривая добычу.
Я стал пробираться через ольховник к берегу, к большому бочагу- там ещё водятся большие щуки.
Смешенный лес подходит к её берегам, то будто опрокидывается в чащу омута, то отходит дальше, взбегает на пригорок, рассекая его на две равные части.
Исток – родничок речушки Сабутихи прячется, таится в густых зарослях осоки, вереска и ивняков. Ивняки густо переплели левый берег.
Речушка Сабутиха, кривым полукольцом обрамляет заливные луга. Луга, как три зелёных потока, вместе слившиеся упираются в лесную опушку.
Чуть дальше истока, родничка, берега густо обступают папоротники, и от них чистая, упругая родниковая вода бывает с зеленоватым отсветом.
В первом небольшом омуте деловито крякает, плещется дикая утка.
Золотистые, как восковые свечи, высоко поднялись вековые сосны по берегам, и плывущие барашки белесые облаков, словно цепляются за их вершины. Полосы солнечного света падали неровно, иные запутывались в их колючих иголках, ветвях, рассекались, гасли, не достигнув земли.
Раздвигая руками заросли ивняков, ольховника я вдруг остановился в изумлении- бобровое поселение.
Две плотины перегородили русло. Всюду видна их работа. Вон как осины, как карандаши заточили, вот-вот упадут.
Стайка мелких куличков, почти задевая крыльями воду, стремительно пролетела в сторону деревни Суковатово.
Столбиками вьются комары над водой. Тетерев –косач громко бормотал где-то за просекой. Лесной бекас призывно токовал над поймой, дразнился, подражая ягнёнку.
Вон, над руслом, лёгким, изящным махом пролетела белая чайка, отражаясь в зеркальном бочаге.
Плеснулась мелкая рыбёшка в камышах, и по глади бочага пошли мелкие круги, колыхнулось отражение берёз.
Я остановился на берегу, размотал удочки и вдруг увидел что-то похожее на бурого медведя лежащее на краю бочага. Нет, совсем не медведь-
«сосновый выворотень», со множеством чёрных корней, перегородило бочаг.
Вдруг из-за Болдинского леса вышла тёмно-сизая туча, загородило солнце, и стала прясть серебристые нити дождя.
Вскоре туча опорожнилась, рассеялась, а дождь пуще того припустил.
Постепенно дождь ослаб, проглянуло ласковое солнце. Крупные капли дождя, словно серебряные монеты, летели с кустов ивняков, а в лесу послышалось кукование кукушки.
Постепенно стали золотиться и вершины сосен. Над лесом распростёрла своё разноцветное коромысло- радуга. Какой невероятный световой разлив ! Какая невероятная игра небесных красок ! Какая красота кругом!
Повеяло ароматом цветов, хвои, молодой травы.
Радуга была украшением неба и земли. В ветвях берёз жужжали майские жуки.
Солнце расплёскивает свой тёплый свет. Забравшись на вершину берёзы, что-то выкрикивает оливково- зелёная малиновка. Дрозд цокает, стрекочет бодро и звучно. Где –то в кроне ветвистой ольхи, с усладой заливается иволга.
Ах, как быстро снуют туда, сюда окуни в омуте. Выждал, прицелился. Рывок. И вот уже в моей ладони краснопёрый крупный окунь. Всё честь почести рыба, да ещё какая. Окунь понял, что пойман, резко дёрнулся, вылетел из ладошки и-опять в омут, шлёп. От чего-то мне стало жарко, на лбу выступили капли крупного пота.
Теперь пригодится не торопиться, и не опоздать. Привычным движением руки коротко подсёк и сразу почувствовал, как дёрнулась рыба на крючке, тяжёлая, живая. Осторожно не дёргая, но и не ослабевая леску, я стал выводить пятнистую щуку на мель. Куда там! Забунтовала, забилась, затрепыхалась в разные стороны.
Вот это удача! Я вынул крючок, а щука, даже на берегу, хлопала жабрами, стегала хвостом, билась.
За щукой пошли чередой окуньки, окуньков было в моём сочке десятка два.
Какая-то деревенская кошка крутилась за моей спиной, наблюдала за мной. Я перекурил на береговом пеньке, опустился к кустам, а там, рыбы как не бывало и кошки тоже. А кто виноват? Доверился, проворонил рыбу, проворонил.
Опять начался редкий мелкий дождь. Он тихо-тихо шуршал в траве, словно мыши копались в стогу сена, в листве молодых берёз, и как бы углублял лесную тишину. В небе стояли стайкой тучки, розоватые с одного бока и густо-синие с другого.
Дождь опять неожиданно кончился: из-за леса брызнули веером лучи солнца. Солнце пускало по омута глади, дрожащие блики и от этого вода казалась, какой-то синей-синей, таинственной.
Птичка -трясогузка, вся рябенькая, и на груди у неё чёрный галстук, стремительно перебирали ножками, бегала взад и вперёд и вдруг:- Цап червя! Цап другого!
Птичьи перекаты посыпались со всех сторон. В густой зелени береговых берёз запел неведомо откуда взявшийся соловей, - да ещё как запел!
Умывшись дождевой водой, молодая травка повеселела, зазеленела, словно на глазах.
У кустов, нависших над омутом лозняков, чуть пошевеливая краснопёрыми хвостами, плавали мелкие окуньки.
Чайка с неподдельным интересом наблюдала за ними. Вдруг резкий рывок, поворот головы- и рыбёшка уже в клюве, уже высоко поднялась над землёй.
Ощущение глубокого покоя витало вокруг. Я вышел на желтоватую отмель пологого берега. Спокойная
поверхность заводи, отражало кудри зелёные бронзовых сосен. Левый берег щетинился густыми ивняками. Края берега заросли зелёными кувшинками. В густом береговом папоротнике отчётливо виднелась тропа, проложенная лосями, на водопой шли.
Мне было видно всё: как с верхнего омута стремительно летела щука стрелой. Вдруг рыбёшка заволновалась и кинулась врассыпную.
Речушка Сабутиха плавно петляла по лесу, а кукушка всё ещё ведёт отчёт времени, но не мешает и остаётся неслышной, как маятник часов.
Пчелиный золотой «народ» продолжает трудиться, нести свою вахту.