Памяти ВОВ. Юлька из санроты...

Ирина Дыгас
                ПАМЯТИ ВОВ.
                ЮЛЬКА ИЗ САНРОТЫ.

    Очень хотелось спать. Глаза просто слипались, и разорвать их не было никакой возможности!

    Клюнув в очередной раз головой в белой косынке, Юлька очнулась, встала на ослабшие от усталости ноги, тихо прошла между рядами раненых: порядок, спят, кое-кто бредит.

    Подошла, взяла руку бойца, посчитала пульс, потрогала тыльной стороной ладони лоб – огненный. Вздохнула тяжело: «За сорок! Не спадает никак… Инъекций осталось мало, как назло. Машина так и не пришла вчера, медикаментов – кот наплакал. А этот такой тяжёлый… если до утра протянет, чудо случится. Машка запретила укол ещё один делать. Мол, побереги для новых раненых. Завтра может быть опять атака. Чем перевязывать? Всё стирано-перестирано, до дыр истёрто… – покачала головой, смочила губы несчастного мокрой ваткой – окрасилась в кровь. – Всё, лёгкое лопнуло, пузырьки уж появились. Скоро скончается. Отмучается, бедный…»

    Неслышно ушла, не оглядываясь, будто боясь или виня себя в чём-то.

    Выйдя из блиндажа, посмотрела на небо: ясное и звёздное, ни облачка, ни ветерка. Радостно выдохнула:

    «Хорошо… Мокрядь надоела до чёртиков. Раны мокнут, инфекция свирепствует… Хоть бы подсохло всё. Легче парням станет. Да и бельё высыхает за час…

    Прислонилась к стволу тонкой берёзки, потёрлась по-девичьи макушкой о кору. Запахло летом и дёгтем – детством. Загрустила. Сняла косынку, задумчиво причесала гребнем короткие волосы, вновь собрала им пряди, заново перевязала платочек.

    – Как там мои? Писем нет. Как в пустоту пишу. Спасибо, Тосю нашла, соседку мою любимую. Повезло. Пишет, что всех забрали, кто может воевать, остальные гнутся в колхозе, голодают. Не написала, конечно, открыто, смешной рисунок нарисовала с зверюшками… Талант… Затейница… Поняла я всё – худо им. А про моих молчок. Уехали, мол, и всё. Куда?..»

    Стон оборвал мысли, девушка птицей метнулась обратно в чрево укрытия – дежурство, заботы, боль и ужас…


    Через сутки объявили об атаке.

    Санитарки забегали, торопливо собирая тяжёлых для перевозки в тыл, в санбат, где есть хирурги и опытные военврачи, а не испуганные девушки, прошедшие ускоренные курсы медсестёр.

    – Готовы парни? – пожилой сержант грустно осмотрел тела, лежащие на земле. – Трое?

    – Да, Силин ваш помер нынче утром. Захлебнулся кровью. Ранение безнадёжное, – Дуська по-крестьянски сложила руки на животе, горестно вздохнула. – Мучился сильно. Нечем было помочь.

    – Земля успокоит. Она всем рада…


    Не дожидаясь нашей атаки, немцы открыли шквальный огонь ещё по темноте.

    В район медицинского пункта прилетали мины всё чаще.

    Пришлось санитаркам на себе выволакивать бойцов дальше в тыл, в большой лог, что прикрывали несколько старых кривых деревьев. Кого на себе тащили, кто ковылял сам, сумели спастись, даже не ранило в спину.

    Оставив с ранеными Валентину, Юля, Дуся и Кира поползли на передовую, подбирать новую партию бойцов.

    Было очень страшно! Огонь был таким интенсивным, что головы не поднять! Осколки и пули свистели густо, испрещая воздух и землю смертоносным металлом.

    Девушки расползлись в разные стороны, стараясь в аду грохота и свиста услышать крики и стоны раненых. Находя, торопливо перевязывали и, взвалив себе на спину, тащили в безопасное место.

    Пока шёл бой, собрали двенадцать раненых, завалив работой Вальку, что материлась и требовала, чтобы ещё одна санитарка осталась помогать.

    – Держись, Валюх… Там вообще ужас… Устелено… – выдохнула полненькая Кира и побежала опять на передовую.


    Через полчаса, дотащив ещё одного бойца, Юлька застала Валю в слезах.

    – Кто?.. – только и выдохнула.

    – Кира. Собой закрыла. Он её приволок, думал, ранена… Мёртвая… В висок… А боец-то вон, перевязала уж…

    Заскулив тихо, Юля обречённо рванулась обратно, глотая слёзы и кровь от прикушенной губы. Оплакивать некогда было – бой не стихал.


    В минутную передышку, когда торопливо проверяла в сумке, что осталось из медикаментов в наличии, услышала далёкий стон. Насторожилась, прислушалась: далеко, у подбитого орудия. Ойкнула от страха – там было самое пекло ещё минуту назад, и, смирившись, поползла навстречу дыму и взрывам – опять началась бомбёжка. Прижималась к земле, хоронилась в воронках, за кучами рыхлой, пахнущей порохом и кровью земли, проваливалась в грязевую жижу, но приближалась упрямо к голосу, зовущему санитарку, то есть, её.

    – Слышу! Ползу! Ползи и ты навстречу! Слышишь мой голос?

    Вдруг глухо вскрикнула от боли – осколок впился в икру правой ноги у самой щиколотки! Прикусив губы, решила доползти до бойца и там уж обработать рану.

    – Я рядом… Иду… Слышу…

    Раненый сумел выползти из огромной авиационной воронки, перекатиться через бруствер и приблизиться на десяток метров навстречу девушке с медсумкой.

    – Молодец… Сейчас я тебя перевяжу…

    Оглядела: голова и живот в крови. Обработала голову.

    – Осколочная, кажется, не пробила череп над ухом, везунчик ты…

    Осмотрев живот, задержала дыхание, чтобы не закричать – тяжёлое ранение, кровь хлещет, парень пытается рукой зажать рану, а сквозь пальцы текут струйки. Алые. Задрожав, на миг закрыла глаза, открыв, решительно стала заливать края йодом, зачищать от грязи, накладывать тампоны, бинтовать.

    – Руку… Отпускай медленно, по пальцу… Так… Хорошо, получилось. Теперь затянем ремнём…

    Закончив с первой помощью, занялась своей раной, что тревожила всё сильнее. Подумала мгновенье, быстро достала НЗ – обезболивающее, последнее: «Прости, боец, мне тебя ещё тащить… И не только тебя…» Сделав инъекцию, перевязала ногу, услышала стон, оглянулась.

    – Больно? Терпи, милый. Укол только у Валентины остался. Нужно до неё добраться. И быстро… Давай… – осторожно привстала на колени, приподняла плечи парню. – Садись не спеша… Бочком… Держись… Надо отползти за тот холм…

    Повезло: до холма добрались без дополнительных ранений, пусть медленно, с остановками. Там можно было уже встать на ноги.

    Дело пошло быстрее. Юлька положила мужскую руку себе на плечо, схватила его сзади за шинель и повела, сдерживая стон – боль не отпускала ногу.

    Едва покинули зону холма, как попали под обстрел! Потом заговорили миномёты, били прямо по паре!

    Вставали, ползли, опять вставали, как только стихало…


    Они были уже недалеко от спасительного лога, когда две мины разом настигли, ударив прямо за спинами. Молодые даже не вскрикнули, упав бездыханными, волна земли накрыла, скрыв от неба, солнца и самой жизни…


    Грязь надоела до отвращения, дожди не собирались прекращаться, словно и теперь, больше семи десятков лет спустя, не желали открывать тайны земли и отдавать страшные находки далёкой войны.

    Поисковики глухо ворчали, под нос матерились на непогоду, но упорно копали, рыли, гребли, выносили, черпали почву, грязь, воду, мусор и… кости.

    – Стоп! Нашли! Теперь, предельная осторожность и деликатность. Насос готовьте…

    Через три часа, уже на закате, в свете мощных военных прожекторов открылась жуткая картина. Рассмотрев, перекрестились, затихли…


    Вскоре ленинградские газеты, а следом и Инет, всколыхнуло сообщение:

    «Поисковый отряд обнаружил останки двух солдат.

    Одной из павших оказалась медицинская сестра. На голове красный пластмассовый гребень. Около головы алюминиевый котелок и остатки медицинской сумки. К огромному сожалению, не удалось установить имена. Не оказалось при них ни смертных медальонов, ни наград. Сестричка несла на себе раненого бойца, когда их накрыл снаряд или мина. Так и остались они вместе на десятилетия.

    На 75 лет они застыли так, как настигла их смерть. Невысокий боец и санитарка с красным гребнем в волосах. Она вела его с поля боя, он опирался одной рукой на её плечо, а второй зажимал рану на животе…

    18.06.2016. В районе урочища Апраксин. Ленинградская область».


    Грустный историк, выступая экспертом в той экспедиции, написал в своём блоге: «В период Великой Отечественной войны в армии и на флоте находилось более 200 тысяч врачей и свыше 500 тысяч фельдшеров, медицинских сестер, санитаров, многие из которых погибли в огне боев. В целом в период войны смертность медработников была на втором месте после стрелковых. Боевые потери медицинского корпуса составили 210 602 человека, из них безвозвратных – 84 793 человека…»


    «Война не окончена, пока не похоронен последний солдат», – крылатая фраза, произнесённая великим русским полководцем А. В. Суворовым. И сегодня она является руководством к действию для тех, кто посвятил жизнь благородному поисковому движению, кто занимается поиском мест захоронений воинов, отдавших свою жизнь ради нашей мирной жизни, солдат, прах которых до сих пор не предан земле с подобающими тому почестями.

    Где и когда произнес эти слова Александр Васильевич? По какому поводу были сказаны? 22 сентября 1789 года, после сражения при Рымнике в ходе Русско-турецкой войны, генералы подошли к Суворову и сообщили: «Мы победили. Война окончена!» На что командующий ответил: «Нет, не окончена! Война не окончена, пока не похоронен последний солдат».

    Возможно, генералиссимус, произнося это, подразумевал поиск и похороны погибших солдат. Но мне кажется, что смысл слов, вырванных из контекста событий конца XVIII века, заключается в другом. Это призыв не к поиску солдат, которые погибли в бою и остались лежать на поле брани, а призыв к бою!

    «Пока не похоронен последний солдат – бой продолжается. Война еще не закончена!» Здесь вполне уместно будет вспомнить слова другого полководца: «Кто с мечом…»

    Но, сколько ни вспоминай, войн не становится меньше, значит, буду новые погибшие и их скрытые до времени захоронения. И новые грустные открытия. И память, что не закончится никогда.

                Апрель 2019 г.

                Репродукция с картины Куделькина В. И. «Медицинская сестра».