В Германии Роза Львовна в корне преобразилась. И внешне, и внутренне. Там, в далёкой Одессе, её очагом культуры был Привоз. Здесь – синагога и гемайнда*. Есть время посещать все их мероприятия: спектакли, концерты бывших театралов, музыкантов, литературные презентации новоиспечённых поэтов - писателей. Особый интерес появился у неё к их воспоминаниям о жизни созвучного ей времени.
Внешность Розы Львовны – приметная: большеглазая, с усиками, росточком в полтора метра, сильно полненькая, на плечах – пончо, пончо, пончо. Разнообразные, в зависимости от времени года: шёлковое, бархатное, кружевное, трикотажное, крупной вязки на спицах и нежное, вязаное крючком. На гладко прилизанных махаонового цвета волосах, короной лежит косичка. Нет, не такая роскошная, как у несравненной Юлии с Украины, даже отдалённо не напоминает. Просто ободок, искусственное украшение. Теперь она милая, женственная, корректная, абсолютно без «шипов»; от базарных привычек и следа не осталось. Маленькими шажочками катится она словно шар по тихой улочке пригорода Дюссельдорфа. Хоть бери и кати.
Как-то, ради любопытства «прикатила» она в гемайнду на лекцию о страховках, узнать, какие надо заключать и какие не надо. Уселась в первом ряду, активно задаёт вопросы. Лектор-юрист осведомляется:
— Вы работаете?
— А когда мне? Я наблюдаю за ворАми.
Всеобщий смех. Роза Львовна продолжает:
— Живу над супермаркетом, фрукты, овощи – под носом. Выхожу на свой балкон, как на дежурство. Сегодня утром набрал один яблок и ушёл. Приходит во второй раз, потом – в третий. Я не выдержала:
— Шо, вкусные? Любимый сорт?
— Мы где-то даже незнакомы, – отвечает он нагло.
— И сколько ж можно воровать?
— Ш-ш-ш, – придавливает пальцем рот, – я же понемножечку.
— И сколько ж можно воровать я вас спрашиваю?
— Та до скончания века.
— Ну вы и нахалюга!
— Что, заразились, тоже охота?
— Ой, не надо… У меня иммунитет. Вас здесь столько, шо уже изучила все способы воровства. Могу преподавать.
— Так, может, поближе познакомимся, может, я чего не знаю. А где ваш муж? – заинтересовался личной жизнью, видите ли…
— У литовки, любовницы евонной, – отвечаю, не моргнув глазом.
— На экзотику потянуло, он шо, не еврей?
— Был русским, но попил столько моей крови за всю жизнь, шо наполовину стал евреем.
— Ушёл навсегда или навременно?
— Конечно, навсегда!
— А если вернётся, простите?
— Я вас умоляю! Чмо болотное. Там был никем – тут стал ничем.
— Я тоже разъехамши со своей. Можно зайти на минутку?
— Вы шо, с мозгами рассорились?
— Не такая, жду трамвая? – подмахивает, намекая на мой антикварный возраст.
— Только ворА мне и не хватает в квартире… Так вы уходите, слава Богу, или остаётесь не дай Бог?
— Предлагаю нейтральную территорию, приглашаю вас в кафе.
— А деньги есть, шоб так себя вести? – спрашиваю.
— Короче, даю вам на подумать 5 минут.
— Вы шо, спешите скорее, чем я?
— Да. Сгораю от нетерпения. Родной Одессой от вас повеяло. Биттэ-биттэ…
— Ой, не надо меня уговаривать. Я и так соглашусь. Времени навалом.
Так, весьма, оригинально у Розочки завязалось знакомство с Сенечкой, мужчиной для жизни предположительно. Очень уж, изворотливым, хватким и даже слегка пройдошливым! Его хоть на необитаемый остров, хоть на дрейфующую льдину; выживет и выйдет сухим на берег! В противоположность ей он голубоглазый и даже смахивает на немца, с модной фигурой: высокий, сухопарый, хлёсткий, сильно подвижный. Живчик – о таких говорят в народе. Костюмчик сидит, как на манекене. Идут рядом, издали – цифра 10. Ну что сказать, сошлись, как облигация с номером!
Полюбила его Роза Львовна, как никого до него не любила. В преклонном возрасте душа распустилась, словно утренняя роза. Он и на колено падёт, и ручку поцелует, и к сердцу прижмёт, и комплимент приятный всегда наготове держит. А доказательства любви бесчисленные подарочки; мелочь, а приятно. Миниатюрные флакончики духов, губные помады, браслетики, бусики, кулончики. Часиков даже двое: на браслетах с чёрным жемчугом и с белым. Подарки приносит по своему усмотрению и очень часто. Как приятную неожиданность! Она совсем не пользуется любимым выражением: «Ну, так ты будешь мне покупать или забыть тебя навсегда?»
Роза Львовна всё же догадывалась, что Сенечкины сюрпризы ворованные. Пока она, Сова, ещё в постельке нежится, он, Жаворонок, с утра пораньше и на блошинку, и на антик-маркт сгоняет, и тележку бесплатных продуктов привезёт с «Халявки», положенной им, как малоимущим социальщикам. Ну как не уважать такого? В любви каждый день признаётся, проси, что хочешь, всё для тебя! «Ну и ладно, что вор. Украсть-то тяжелее, чем купить», – мысленно оправдывала Сенечку, не желая развенчивать их жизненный союз-сказку.
К тому же, у него богатейший опыт. Кто много ходил, тот много видел, как говорится. После Одессы жил в Израиле. Пришлось ему, бывшему бухгалтеру горпищекомбината, в 35-тиградусную жару на кухне ресторана со звучным русским названием «Ах, ё-моё!» чеснок выдавливать. Услышав, что в Калифорнии красота сумасшедшая, подался на корабле нелегальным пассажиром в Америку! Но опять жара, опять невыносимо трудная работа, нарезка шницелей из замороженной говядины. Духота, а руки постоянно стынут, как на морозе. Про социальную помощь и не заикайся. Это тебе не глупенькая Германия, где всё и всем на блюдечке с голубой каёмочкой. Одна польза – поднабрался там английских словечек.
Вернулся домой в Одессу, снова купил документ-заявку на статус изгнанника и, на всякий случай, удостоверение инвалида Чернобыля. Слышал, что жалостливые немцы и им хорошо отстёгивают из своей бездонной казны. Короче, прорвался на место жительства в райскую европейскую страну. Пробил здесь все льготы: возможные и невозможные. По документам он слепой, глухой, хромой, радиацией облучённый. По сему проезд по всем землям Германии ему бесплатный, сопровождающему лицу Розе Львовне – тоже. Люди стоят в очереди на посадку, а он выбрасывает раскладную волшебную палочку с жёлтым шариком на конце, и уже стюардесса подхватывает его под руку справа, а суженая – слева. Всегда первые пассажиры в самолёте. Постепенно их оголтелый туризм по Германии перерос в круизные путешествия по Европе.
Трюкач по жизни, Сенечка, умеет везде и со всего поиметь выгоду. Особенно дружит с врачами. В отпусках со своим английским договориться с греками, турками, итальянцами, испанцами ему, как раз плюнуть. Сунул доктору 50 евриков и вот тебе медсправочка-рецепт, что обгорел на пляже на целых 200, чуть не помер. В Дюссельдорфе аптекарь – друг детства, без проблем даст кассовых чеков на любую сумму, а Кранкенкасса* оплатит.
Прилетают домой в аэропорт «Дюссельдорф», получают багаж. Сенечка по шустрому отвинчивает чемоданную ручку, делает лёгкие царапины с тыльной стороны и тут же мчится в нужную комнату за справочкой. Мол, грузчики сгубили любимый, дорогой сердцу воспоминаниями, чемодан. Аэропорт через неделю выплачивает ему стоимость нового. И так – уже пять раз.
Свою «Службу по уходу за нуждающимися» Семён в чёрном теле держит. Мало, что им с Розой убирают, готовят еду, делают педикюр, подстригают, развозят на автомобиле по врачам и выписывают журнал «Партнёр», где авторы одни и те же, сплошь оппозиционеры, критикующие Путина, уборщица раз в неделю в клювике приносит им на двоих зелёненькую сотенку. Короче, всем на зависть живут они поживают, добра наживают!
***
Но недавно в своей гемайнде на вечере «Золотая осень» эта гармоничная парочка облажалась по полной. Традиционно здесь после концерта публика усаживается за длинные столы с принесёнными из дому блюдами и горячительными напитками. Прохладительные, а также кофе, чай и коржики дают бесплатно. Ну, зачем Розе Львовне лишний раз утруждать себя готовкой, хвалиться, как все, непревзойдёнными кулинарными способностями и новыми рецептами? Сенечка всё доставит. Тем более, что русский магазин напротив гемайнды.
После его двух ходок в «Матрёшку» их стол ломился от фруктов, шоколадных конфет и вина. Роза Львовна чувствовала себя распустившейся розой, украшением стола, любимой и счастливой, как никогда. Тем более, он, вроде, в шутку приговаривал: «Милая, не слишком-то угощай. Это тебе, дорогая!» И надо же было ей, как на грех, захотеть «Светское игристое». Изрядно поддатый джентльмен пошёл в третий раз в русский магазин за добычей. Рассовал в рукава и за пазуху «Светское», «Крымское», «Цимлянское» и, вдруг, облом! Кражи зафиксированы на плёнку видеокамеры, а изъятые вещественные доказательства – на столе! Конечно, если бы Сенечка был трезв, такой неувязочки не случилось бы. Но вместо признания вины он пускает в ход кулаки. В результате – при многочисленных свидетелях его увели под белые ручки стражи порядка на глазах суженой.
В этот момент щёчки Розы Львовны запылали, как букеты рябины с оранжево-красными кленовыми листьями, что в вазах на столах повсюду. Готова под землю провалиться… Нет, не от угрызений совести; за мелкое воровство здесь, к счастью, не привлекают, уж слишком задета её гордость. Завтра же гемайнды Рейн-Рур-Вестфалии будут на все лады осмеивать, с присущей нашим людям фантазией, думала она. Пулей выскочила на улицу и бегом помчалась вслед за Сенечкой.
— Розочка! Жди меня на платформе. Если что – я в предпоследнем вагоне.
— Мне страшно, Сенечка!
— Им с меня нечего взять кроме анализа. Минут через пятнадцать отпустят, – выкрикнул ей напоследок из окошка полицейского «Мерседеса».
Она поднялась по эскалатору, медленно побрела по левой платформе третьего пути железнодорожной станции. Потом уселась на скамью, с трёх сторон защищённую стёклами от ветра. «Господи! Только бы никто не подошёл из наших, – стала просить Бога, – помоги Сенечке». И в тот же момент увидела направляющуюся к ней африканскую семью с целым выводком детей. Пока их разглядывала слегка отвлеклась от неприятных дум. Даже стала просматривать новые фотографии в своём супертелефоне. А некоторое время спустя чернокожий малыш, заливаясь от смеха, стал показывать пальчиком на писающего дядю, то есть, Сеню. Его сильно кудрявая мама, едва взглянув, отвернулась и сказала: «Швайн!» /свинья/. Из кармана его великолепного светлого плаща из Америки выглядывала початая бутылка водки. К счастью, вскоре подошла электричка.
***
Но в тот злополучный вечер их приключения только начинались. Уселись в конце вагона подальше от посторонних взглядов. Сенечке вдруг стало дурно. Он сидел на скамье напротив, опустив голову в продуктовый пакет. Справа – молодые ребята, бжэпшэкающие между собой по-польски, внимательно наблюдали за самочувствием пассажира. И вдруг, один из них звонит в Дойчебан*, сообщая, что сидящий напротив, немолодой русский гражданин умирает от водки. Непонятно – то ли из русофобской вредности, то ли действительно из гуманных соображений.
Роза Львовна готова была выцарапать поляку глаза и вдребезги разбить его мобильник, накинувшись с украинскими выражениями. Он убежал в другой конец вагона и продолжал что-то докладывать. Вскоре на полустанке их поезд застопорили, к Сене бежали «спасители» с медицинскими услугами. Сразу – за пульс, сердце, измерять давление. Взяли пару подписей и удалились так же молниеносно, как и появились. В результате их визита электричка последовала далее с опозданием в 18 минут.
— Представляешь, Сёмочка, шо это будет нам стоить…
— Не волнуйся, милая. Что с нас возьмёшь кроме…
— Кроме анализов.
Но им не довелось продолжить путь спокойно. На место поляков, уселась вновь вошедшая пассажирка лет 45-ти. Сеню от толчка, наконец-то, вырвало в пакет и ему сразу полегчало; он даже стал поправлять свой синенький шейный платочек в жёлтый горошек. Но учуяв сильнейший запах спиртного, пассажирка немедленно решила позвонить куда следует. И, как правильная немецкая гражданка, она в своём желании была непреклонна. Да и толерантный этикет взывал к состраданию. Когда же Роза ей объяснила, что русские от хорошей водки не умирают, и что поезд уже останавливали, она опустила телефон в сумку. Но тут же, достав пачку влажных стерильных салфеток, стала охлаждать ими лоб, лицо и шею «больному» так нежно, что Роза даже заревновала.
Дома, в постели, она намеревалась подать Сенечке идею: от позора немедленно переехать из Рейн-Рур-Вестфалии в другую землю Германии. Начала издалека:
— Ты хочешь моих советов? Их у меня есть.
— И шо ты думаешь? Шо ты хочешь с под меня?
— Сенечка, ты сделал большую жизненную глупость!
— Спи и не болтай ерундой, милая. Я на этом деле большую собаку скушал.
— Боже ж ты мой!
— Жизнь, Розочка, это театр, где каждый играет свою роль и никто не знает сценария.
На что она, немного подумав, спросила:
— Будешь жидкое с утра? Я ж борща позавчера сварила.
Р.S. Как и следовало ожидать, Сенечка не зря провёл в «любви» целый год. У Розы, по слухам, было «кое-шо сильно ценное». Когда она свалилась надолго с радикулитом на диван, Сенечка забЕгал к своему аптекарю за снотворными; Роза всё бледнела и спала, спала, спала пока и вовсе не проснулась.
Гемайнда – интернациональный культурный центр от синагоги.
Кранкенкасса – больничная страховая касса у немцев
Дойчебан – управление немецкой железной дороги.
На фото – акварель автора «Осень». 30х40см.