Дом был добротный, но неприкаянный. Неуютный. Печь, на которой я ночевал, была жёсткой, хозяйка храпела, а ужин, которым нас накормили перед сном, был невкусным. Впрочем, в доме было чисто, пара пацанов, убежавших поутру в школу, были даже расчёсаны, но дом был какой-то ненастоящий. Нарочный, что ли. Нарочно ради нас… Точнее, ради майора.
Хлопнула калитка, пропустив кого-то во двор. Хозяйка, ещё красивая, пол-новатая женщина, заметно напряглась в лице, а Евграфов, выглянув окно, засобирался:
- Хозяин твой пришёл, Ильинична, пойду коней седлать, да и с ним заодно потолкую…
Хозяин, крепко сбитый мужик, не без сальца, работал на лесовозе. Весной, чтобы во время дневных оттепелей не бить дороги, водители отдыхали, а работали ночью, по заморозку, когда от ночного холода лёд был крепче любого камня. Я, допивая чай, смотрел в окно. Разговор у них явно не клеился. Майор стоял хмурый, а хозяин всё время что-то недовольно говорил, размахивал руками и поглядывал на окно. Я сидел в глубине плохо освещённой кухни, и меня не было видно. На войне таким вещам учат быстро – показался на свету, снайпер дремать не станет. Значит, он высматривал жену. Потом, когда возмущение поугасло, майор что-то сказал, тот махнул рукой, и они пошли вместе седлать наших лошадей. Тут же в кухне появилась хозяйка. Больше по её движениям, чем по лицу было видно, что она недовольна. Чем и почему, я надеялся узнать в пути у Евграфова, а потому засобирался в дорогу. Да и задерживаться с неприветливым хозяином у меня желания не было. Столкнувшись с ним в сенях, я от неожиданности пробормотал «здрасьте», он ответил «привет», и мы разошлись.
- Неприветливый он какой-то, - начал было я, но Евграфов молчал. Около часа ехали молча. Проехали большой овраг, минут через десять спустились во второй, и он, остановив коня, сказал:
- Слезай.
Я тоже остановился, недоуменно посмотрел на Евграфова, а он засмеялся и продолжил:
- Давай чайку вскипятим, попьём. А то у меня от его чаю всё брюхо свело, того гляди пронесёт. Нет добра в человеке, нет и в доме, где он живёт. Даже вон, вода из живого ключа за ночь мёртвою делается… слезай, слезай. Котелок у меня всегда с собой, как и щепоть заварки. Даже пряник найдётся. Старый, правда.
- А я ведь пряников с довойны не ел, - сказал я почему-то.
- Вот и хорошо. Тебе пряник, мне – сало.
- Сало с чаем?
- Сало со всем можно. А главное – оно сытное очень. Съешь кусочек и сыт, словно буханку хлеба сжевал. А носить легко, и места много не занимает. Вещь! Привяжи лошадей, и пойдём за водой. Ключ покажу.
Прохрустев по насту до дна оврага, пробираясь через едва заметные прогалы в кустах, мы вышли к ручью. Шагах в десяти вверх бил родник – выложенная камнями чаша, полная воды, которая от избытка переливалась через неровный верх, давая начало ручью. Евграфов, опустившись на колени, перекрестившись, припал губами к воде и стал пить. Потом, поддел воды и, поставив полный котелок, пригоршнями умылся.
- Пей, не бойся. Чище не бывает.
Я занял его место и, встав также на колени, упершись рукой в холодный ка-мень, наклонился и замер: на дне родника, посредине каменной чаши, лежал большой серебряный крест. Я оглянулся на майора, а он уже поднимался с котелком в крутую стенку оврага. Перекрестившись, я припал губами к студёной воде…
- А ты думал, я тебя талым снегом поить тут собрался? Я сюда жену приво-зил. Шесть лет назад… Только тогда дочка и родилась…
- Откуда это?
- А всегда было…
- Как это - всегда?
- Не знаю. Сам случайно набрёл. Так же по снегу тропку увидел. Хорошо натоптанную. Спустился, и вот… ну, а потом прислушиваться начал. Старики что скажут, а я знаю о чём. Кой до чего сам дошёл, а потом припёр к стенке Степаныча с Марьей. Они - в отказную, - Евграфов усмехнулся своим словам, - но я им про крест рассказал, в каком крутце ручей течёт... Поняли – знаю. И не трогаю. Успокоились. Рассказали так: сам Степаныч здешний, так вот ему дед место показал, деду - дед деда, ну и так далее… иногда, мол, кто камни водой потёртые сменит, и дальше пользуются… Я не больно понимаю, но крест-то, вроде как, ещё старообрядческий…
- Да, слов нет, не видел бы - не поверил…
- Ну вот… в родник, не видя, не поверил бы, а в Бога вот веришь… Или встречался?
- Что мы за люди?..
- Да уж…
Забегу немного вперёд, но, обосновавшись в соседнем посёлке, километрах в десяти от родника, первые годы я часто приходил сюда за водой с бидончиком или банкой. Бывало, что тратил на это свой единственный выходной. Ходил сюда и видел, как помаленьку зарастает старая дорога, по которой мы ехали когда-то с майором Евграфовым, как постепенно, но довольно быстро, затягивается она ивняком и берёзой. Вот, не прошло и пятнадцати лет с тех пор, как в тени долговязых берёзок поднялись в мой рост первые ёлочки. Вот затянула трава-осока лужи, стоявшие в колеях с апреля по октябрь, вот дорога исчезла совсем… осталась только тропка, по которой ходили те, кому для жизни колодезной воды не хватало.
Я, напившись студёной воды, часами сидел перед родником и смотрел на воду, пытаясь увидеть там Капку с Колькой. Вестей от них не было. Я много писал запросов, а году в шестьдесят пятом смог, наконец, выбраться из посёлка и съездить в Прожу… Но не буду сильно забегать вперёд. Пусть всё идёт своим чередом. Пока мы ещё с Савелием Авенариевичем только допили чай, потом приехали в посёлок, где я останусь жить на долгие годы, на кладбище которого меня и похоронят, небрежно воткнут в свежую могилу нестроганный крест с надписью химическим карандашом. Или без неё…
Продолжение: http://www.proza.ru/2019/03/01/704