- А вот ты пойди, докажи кому! – майор почти кричал на меня. - Кто тебе, полицайскому отродью, поверит? Я? Так я не верю, я знаю, что этот дурачок прельстился запахом и заглотил стакан на раз. Хоть бы сразу, как нашёл, выпил. Так нет, решил перед свиданием с Машкой своей махнуть для храбрости, чтобы, значит, привыкала к тому, что потом всю жизнь нюхать должна… вот и помер под забором, а в руке пузырь аптекарский. Твой, между прочим! Я-то знаю, что такое метиловый спирт. Мне объяснять не надо. У меня на фронте солдаты раз опились этой дрянью! Ты вот в суде объясни, где ты его для своей ветеринарии добыл, и как так случилось, что эта гадость у тебя стояла два года и никому не мешала. А тут, не успел Малец тебя стукнуть легонько, как она ему сразу же на глаза попалась, а?
- Там же было написано «ЯД!»…
- Ты бы там ещё «Х…» написал! – майор покраснел от бешенства, но, заме-тив свой гнев, чуть помолчав, сменил тон. - Впрочем, тогда бы Аллочка отравилась… Что теперь с тобой, дураком, делать?
- В милицию вести. Пусть там разбираются, - я кивнул налево, в райцентр – мы всё ещё стояли на развилке. Лошадь стригла ушами, словно пытаясь по-нять, из-за чего эти двое устроили такой шум.
- Тебе русским языком сказали «направо».
- Зачем?
- Давай, двигай, по пути расскажу…
Путь наш занял трое суток. Евграфов объезжал свои владения, а я шёл с ним. На лошади ехали по очереди. Расстояния от посёлка до посёлка были приличные, и идти нога за ногу значило ночевать на мокром снегу в лесу под заморозок. Но, попеременно отдыхая верхом, мы шли ходко, а времени у нас было «море», и мы много разговаривали.
- Так, говоришь, Рамушевский коридор рвал? А ведь я немца под Демянском окружал…
- А чё ж вы тогда, Савелий Авенариевич, немца в котле не удержали?
- Так меня ранили, Иван Алексеевич…
- Сильно?
- Полгода по госпиталям. Осколок лёгкое задел… Сам-то бывал в госпиталях?
- Два раза. Раз после штрафной, а раз у полицаев за рейх пострадал.
- Я вот всё спросить собирался, как тебя к полицаям-то угораздило? Нормальный мужик. Повоевать успел, хоть и немного…
- Так я же на партизан работал!
- Но это уж, прости за напоминание, потом было. А вот сначала-то?
- Дурак был… Смерти боялся… Спасения искал… да только вот всё равно не спасся…- спасения там не было… Спастись тогда можно было только чудом. Или предательством. Но на предательство я был не способен. Как и сейчас. А в Бога не верил, а потому чудес не признавал. А как по гроб жизни припёрло, ухватился за первую же… э… провокацию, приняв её за чудо, способное спасти… - и я рассказал историю про «апостолов»…
- Да уж, прав отец Иов, что лучше не знать о вере ничего, чем нахвататься вершков и самому домысливать… - заметил Евграфов.
- Был у меня друг. Зосимычем звали. Тоже до тонкостей веры сам доходил…
- Так нет ведь никаких тонкостей в вере. Либо ты веришь, либо нет. Либо ты живёшь по Божьему закону, либо попираешь его… - чего уставился, слышал от друга своего такое?
- Похожее. Но я не ожидал от вас, Савелий Авенариевич, такое услышать…
- Я вообще человек странный, начни хоть с имени-фамилии… давай-ка, парень, лошадью поменяемся – пора, - он спрыгнул с лошади и пошёл вместе со мной.
Мы шли рядом, держа лошадь под узду, и разговаривали. Не потому, что нас кто-то мог услышать – уже тонкий слой мокрого снега хрустел под ногами так, подойти близко незамеченным было невозможно. Просто тема разговора не позволяла говорить громко:
- А знаешь, Иван Алексеевич, я вот в Бога не верю. Есть он, нет ли его, по-моему, это не самое главное… Главное – жить по-человечески. Богами мы быть не можем – нам нужно есть, пить и прочее. Чудесами мы так же не владеем, но, нельзя забывать, что мы люди. Простые люди. И неважно, кто написал наши законы – Бог ли Сам, или шибко умный кто. Они ведь правильные… Это же душой чувствуешь… Так и живи по ним… Так ведь?
- Я и сам так долго думал, но, может, нам лучше у отца Иова спросить?
- Ну, во-первых, к нему мы уже вместе не попадём. Это – раз, во-вторых, я уже спрашивал. Это – два…
- И что он ответил?
- Ты и сам знаешь. В вольном пересказе его мысль можно изложить одной фразой: нельзя быть немного беременной…
- Так ведь так оно и есть! Почему же вы, Савелий Авенариевич, тогда в Бога не верите?
- Нельзя мне, Иван Алексеевич,… нельзя… Работа не позволяет возлюбить ближнего своего. Многие из этих ближних спят и видят, как приблизиться и зарезать. Это Вам удачно посёлок подвернулся – за двенадцать лет первая криминальная смерть. И та по собственной дурости… В других местах такого удовольствия нет…
- Так Вы на работе не … - начал, было, я, но понял, что порю глупость, и осёкся…
Мы долго вели коня и разговаривали. Евграфов рассказывал о семье и пятилетней дочке. О том, что у них с женой долго не было детей. Перебрали всех врачей и бабок. По совету отца Иова ездила жена к каким-то мощам приложиться. Тайно, конечно… всё перепробовали… И уже когда совсем отчаялись, произошло чудо… А я рассказывал про Капитолину, Кольку, майор долго объяснял и советовал, куда и как можно ещё написать. Потом мы стояли, и я старательно переписывал адреса всевозможных справочных и поисковых бюро, куда можно обратиться. А потом он переписал в свой блокнот всё, что могло помочь в поисках моей семьи…
В посёлок мы попали уже ночью.
- Ну вот, видишь, чуть я нюни распустил, и уже работа страдает, - вздохнул майор Евграфов…
Утром, пока я ещё спал на печи в дому, где обычно на постой останавливался майор, он успел переделать все свои дела. Благо, их много не накопилось – время здесь прошло тихо.
- Ну, вставай, лежебока, - услышал я и ещё крепче закрыл глаза, глубже кутаясь в сон. После этих слов мне могла сниться только Капка… Но пришлось вставать.
- Давай-ка быстренько завтракать, да и в путь-дорогу. Переход длинный. Успеть бы засветло. Спасибо леспромхозу – коняку для арестанта дали, - подмигнул мне Евграфов…
Завтракали вместе с хозяевами – пожилой парой, прожившей в посёлке всю свою жизнь. То есть, жили они здесь задолго до посёлка, отстроенного ради лесозаготовки лет десять назад. Ещё перед революцией молодой лесник привёл к себе на хутор - или как на севере принято называть, избушку - молодую жену. С тех самых пор они и живут вместе. Вырастили пятерых детей, подняли. «Двое старших сынов «теперь здесь, на посёлке, в леспромхозе работают, двое средних – сын да дочь - в районе штаны протирают в райпо и райкоме, а самая младшенькая – радость-то наша – в области. Сейчас на учителя учится. Шибко уж грамотная. Большим человеком будет…». Старику уж за семьдесят, а я, пожалуй, с ним на кулаках бы не схлестнулся. Бабка тоже боевая – маленькая, юркая, всё успевает: и с нами чайку из блюдца попить (сами-то они завтракали ещё затемно), и чугун с кашей в печь сунуть, и старику ломоть ситного отрезать… Эх, мне бы вот так с Капкой жизнь прожить, детей растить и чтобы без войны…
- Арестант, ты чёй-то слезу пустил? Али чай горячий? Так щас Марья быстро холодной водицы принесёт. Или молока студёного. Ты чай с молоком пьёшь? – старик встревожился не на шутку.
- Спасибо, отец, соринка, видать, в глаз попала…
- Ну, смотри, - видно было, что старик мне не поверил…
Евграфов, милый, ты уж в Бога не верь, только сохрани этих стариков от мира нашего. Пусть себе живут в мире, как хотят. Как надо…
- Спасибо, отец, не беспокой мать, пойду собираться, - я встал и пошёл оде-ваться в дорогу, перекрестившись на иконы, занимающие весь красный угол избы, - дай Бог вам здоровья, детям вашим и внукам.
- И тебе, милок, Бог в помощь!
- Не того я бога, мать, в своё время выбрал… - сказал я и вышел в сени…
- А, может, так надо было? – услышал я, закрывая дверь.
- Пути Господни неисповедимы, - Евграфов, быстро простившись, вышел следом. Чего ему долго прощаться – он здесь частый гость…
Продолжение: http://www.proza.ru/2019/02/26/842