- Татьяна?– молодой женский голос на том конце трубки был незнакомым и немного растерянным.
Звонок прозвенел не в самое удобное для меня время и, прямо скажем, в неудобном месте - на пешеходном переходе.
Было утро, я непростительно опаздывала на работу, поэтому, уверенная, что меня потеряли, выудила трезвонящий телефон и, не глядя, выдохнула:
-Да!
Но голос был незнакомым, как и номер, который я попыталась рассмотреть, быстро перейдя дорогу:
-Татьяна- сан?
-В смысле? Что значит – сан? Кто это? Кому вы звоните?
-Вы знаете такую Софью Андреевну N?
Я сразу вспомнила пожилую соседку по столу в санатории. Понятно, откуда ветер дует.
-Да, я её знаю. Она живёт…
Я хотела назвать город, откуда она приезжала отдыхать, но закончить фразу мне не дали:
-Она уже не живёт. Она умерла. Просто из всех контактов в её телефоне подписан именем был только ваш. Написано «Татьяна сан». Остальные типа почта, пенсия, поликлиника – без имён. И я решила, что вы для неё значимый человек. Сан-это ж вроде учитель?
-Да нет. Просто знакомая.Но постойте…А сын? У неё же есть…был сын.
-Да, сын тоже в телефоне забит. Ему позвонили, он приедет. Из Питера. Её пока в морге подержат. Ну, всё, - сказала девушка и дала отбой.
Моё «А….» повисло в воздухе.
Я швырнула телефон в сумочку и припустила со всех ног на работу.
Но ничего серьёзного весь день сделать так и не смогла. Тупо сидела за компьютером и думала про нашу быстротекущую жизнь.
Мысли постоянно возвращались к Софье. Это так страшно – жить, жить, и…не жить.
Мы встретились в санатории. Это было зимой, два года назад.
«Сан» - это не по-японски. Это сокращённо «санаторий». Она так меня записала, получается.
Знакомство свелось к нескольким коротким разговорам во время послеобеденной прогулки. Я вспомнила, как во время одной из них Софья Андреевна спросила мой номер, и я продиктовала. Дала, не записав её номер в ответ. И забыла. Как забыла и это случайное знакомство.
Ни разу она мне так и не позвонила, и – на тебе.
Вечером, вспомнив всё, что рассказывала мне о себе пожилая неулыбчивая женщина с гордой посадкой головы, я не удержалась и набрала утренний номер.
Спросила, как умерла та, что сама представилась мне «злюкой».
История её жизни уже тогда показалась мне необычной, но как-то не особо задела, а вкупе со смертью – затронула какие-то глубинные струны души.
Оказалось, что звонила мне молодая фельдшерица «Скорой помощи».
Вот её рассказ.
Вызов поступил поздно вечером, без 15 двенадцать. Позвонила сама умершая. Ну, тогда ещё живая. Сказала, плохо с сердцем. Мы с водителем подъехали, я попросила его со мной сходить. Боюсь я одна. Первый месяц работаю. Не все ходят, а дядя Паша пошёл. И хорошо, а то я сама чуть не скончалась.
Дверь входная была не закрыта, свет в прихожей горел, и в комнате - тоже. Старушка была одета, не в ночнушке, сидела в кресле, много лекарств на столике рядом: бутылочки, таблетки, аппарат-давление мерить, кувшин с водой, стаканы. Валерьянка разлита, запах такой…сильный. Меня увидела, рукой на стакан показывает, мол, пить, я так поняла, я к ней скорей, стакан подала, она глоток большой сделала. Я пока укладку открывала, смотрю – она стакан выронила. Стакан об пол стукнулся, а она…захрипела, вода – назад изо рта, я её за плечи…он
А она вздохнула тяжко так, протяжно, взглянула на меня строго, даже зло, и затихла. Скончалась, короче.
Я думаю, инфаркт. Вскроют-точно скажут.
Мы полицию вызвали – смерть зафиксировать. Дядя Паша говорит, надо родным сообщить. Телефон рядом с ней, в кресле, был. Меня трясло, он сам стал искать, кому позвонить. Но в адресной книжке номеров очень мало было. Только ваш и сына — с именами. Он сына сразу набрал. А я ваш номер себе в телефон сохранила, утром решила позвонить, ночью не стала.
У меня это первая смерть на вызове. Знаете…страшно умереть, но ещё страшнее со смертью остаться один на один.
Я не стала больше расспрашивать девчушку, даже по голосу поняла- она всё ещё под впечатлением. Оказаться нос к носу с Костлявой и не успеть помочь – согласна, это потрясает.
Я почувствовала, что и меня начало потряхивать.
Я сходила за пледом, налила себе огромную бадью чая, плеснула туда бальзама на травах, достала стеариновую свечу, что берегу на случай внезапного отключения электричества, сунула её в банку с горохом – другого ничего не придумала- и выключила свет.
Сидела в кресле, грела руки и нос, смотрела на огонь свечи – не поминальной, а какая была в наличии - и по крупицам вспоминала всё, связанное с кратковременным знакомством.
Как сказала эта девочка? Страшно со смертью остаться один на один.
Но Софья эта и жила — одна. Всех из своей жизни исключила. Сама. По своей воле.
Она не выглядела на свои годы - почти 80. Высокая, сухая, с ровной спиной, чисто и как-то по –особенному культурно одетая. Правда, так одевались в то время, когда я была еще школьницей. Смотрела по сторонам как-то высокомерно, что ли, как делала одолжение.
Я приехала позже других, и меня проводили за столик, где она восседала в гордом одиночестве. Я присела напротив, робко поздоровалась и назвала своё имя, она посмотрела на меня строго, и кивнула головой:
- Софья Андреевна. Думаете, я злюка? Все так думают. Я не злюка, я интроверт. Кушайте, не обращайте внимания.
Огорошила она меня и замолчала. Мы молча закончили трапезу.
Но во время следующих встреч я узнала некоторые подробности её жизни.
Она была из категории «дети войны». Родители – оба - фронтовые врачи. До конца войны не дожили – убило их. Росла у тётки, с её детьми, в голоде, без ласки. Потому и сама любить не умела.
Вышла замуж. Сына родила. Не сюсюкала, растила, как надо, человеком.
Муж в 40 лет ушёл к молодой. Вычеркнула его из жизни. Ушёл, значит, предал. Сын принял сторону отца, в 16 лет ушёл в новую семью.
Вычеркнула и сына.
Жила работой – главный бухгалтер на большом предприятии. Все её боялись за строгость и не любили. Ни с кем не было отношений дружеских. Никого к себе не подпускала.
Ушла на пенсию. Сидела дома. Не шиковала, но и не бедствовала- привыкла довольствоваться малым.
Сын появился в гостях через 16 лет. Впервые. Сказал, что украли паспорт, нужно свидетельство о рождении. Был к тому времени женат. Но без детей, потому что спросила, есть ли у неё внуки, тот ответил отрицательно.
Сказал, что отца похоронил. Даже не спросила, когда и как это произошло, потому что просчитала его кончину карой за предательство.
Спросила у сына , приедет ли он похоронить её.
Получила утвердительный ответ. Попросила забить в телефон номер, мол, случится с-ообщат.
Так всё в точности и получилось.
Больше ничего о Софье Андреевне я не могла вспомнить, как ни старалась.
Но ведь зачем-то и моё имя она в телефонной книжке сохранила.
Может, чтоб я потом могла рассказать кому-то про её никчёмную жизнь?
Ну, вам, например?
Чтоб знали, что надо дорожить близкими, не рубить с плеча, жить с миром в ладу, а не в мире одиночества.
Не знаю.
Я задула свечу. Стеариновые слёзы толстой коркой покрыли горох.
Интересно, а сын? Упадёт ли хоть одна слеза из его глаз? Будет ли он скорбеть по матери, которая дала ему жизнь, и не стала близкой и родной при этом?
Ответа нет. На душе тяжело. Грустно и неспокойно.
Я выбросила в помойное ведро импровизированный подсвечник и набрала знакомый номер:
-Мамочка. Привет. Ты как? Я меня всё хорошо.
28/01/2019