Чада мои! Давайте любить не словом не разговором, а живым делом. (1 Иоанна 3 стих 18)
«Противоречие».
Друзья, хотел написать миниатюрку на страничку, но, к сожалению увлёкся. Надеюсь на главное, что за описанием бытности и иногда чрезмерном уходе от темы, вы не потеряете целевой вектор в изложении данного произведения.
Сначала маленькая зарисовка на нашу тему:
«Однажды змея, глядя на людей, решила научить своих детёнышей чему-то новому и говорит им:
-Ну, что же вы не ходите как люди, хватит ползать, надо ходить!
На, что её детки дружно возопили:
- Хорошо, мамочка, покажи как!…»
Описываемый ниже случай происходил в середине семидесятых годов прошлого столетия, эпоху «развитого», а лучше сказать недоразвитого Социализма. Само событие не имело никакого явного религиозного действия, однако обозначенная в начале рассказа цитата из Библии подобрана мной специально. Приведённый пример, в котором я соучаствовал, как раз раскрывает те простые, известные истины, скрываемые или забытые многими учителями и проповедниками.
Сделаю маленькое отступление для более полного осознания того времени. Люди, склонные к творчеству, особенно мужская половина общества тогда, не имели тех возможностей, которые открыла нам сегодняшняя техническая цивилизация. Строительных супермаркетов не было, а были отделы в хозяйственных магазинах, продававшие кое-что из стройматериалов, инструмента и садового инвентаря. Поэтому мужики помогали друг другу в добыче того или иного материала. В ходу была пословица:
«Тащи с завода каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость». Что невозможно было купить в магазине – доставали через знакомых, с их мест работы. Поэтому-то и был в милиции, ныне забытый, отдел борьбы с хищением социалистической собственностью (ОБХСС).
Между собой часто использовалась «жидкая» валюта, измеряемая алкогольным содержимым в виде стакана, бутылки и ящика, самая дорогая «деньга» была - ящик коньяка, за который говорили, что вынесут «ползавода»…
Вообще-то почти все мужики «бухали», к сожалению, это слово лучше всего характеризует ежедневные выпивки рабочего класса. Заходишь в парадную и кроме известного запаха советского периода порой чуешь ещё и что сегодня гонят самогонку в сорок второй квартире, а вчера помнится гнали в сорок шестой… У нас по лестнице жил один интеллигент (врач-хирург), вот он единственный вёл трезвый образ жизни…
Но многие, особенно те, кто имел любимое увлечение, в то время жили всё-таки счастливо. Живое общение с людьми и природой было неоспоримым преимуществом, которое не заменит ни смартфон, ни компьютер, ни десятки каналов по ТВ. Помню, наша семья собиралась вечером на кухне без телевизора, и допоздна говорили и говорили, что-то обсуждали, смеялись, ухахатывались порой до слёз, причём такая симфония получалась только без алкоголя… Квартиры «ломились» от книжных шкафов и полок, ибо книга была лучшим подарком и лучшим другом, времяпрепровождение с которой было полезным, увлекательным и крайне востребованным из-за чего она была в дефиците…
В те семидесятые годы журнал «Катера и яхты» для многих водномоторников был настольной «Библией». Мужики были «рукастые», нечета сегодняшним молодым людям, и умели делать «всё», в том числе и строить дома, чинить машины, делать лодки и катера, основываясь на журналах, кое-что выискивая и дополняя из других, не менее ценных: «За рулём», «Моделист конструктор», «Техника молодёжи»…
Есть такая фраза: «Здоровьем заразить нельзя, вот болезнью заразить можно», но в описываемом случае произошло обратное действие. Я этот пример частенько вспоминаю, удивляясь, что сделал что-то порядочное, хотя если разобраться, то ничего особого не сотворил - обычное дело…
В неполные шестнадцать лет я ощущал себя настоящим моряком, ибо только что получил свидетельство матроса первого класса, выданное в морском клубе «Юнга», а так же имел пройденные тысячи километров на моторной лодке и «Ом»ике (теплоходе «озеро-море»), на котором проходил практику - такой вот «Пятнадцатилетний капитан».
Была осень, начинался учебный год в Судостроительном техникуме, куда я только что поступил, а мы с отцом как раз купили недостроенный каютный катер на стоянке реки Ждановка, что начиналась от стадиона Ленина (ныне Петровский) и впадала почти сразу в Финский залив.
Катер - это звучало слишком возвышенно для того недоделанного корпуса на берегу, за который батя выложил тридцать рублей, однако это была настоящая мотолодка длинной в пять метров с рубкой-каютой от форпика до миделя, в которой можно было расположится на ночлег двум человекам. Нашему счастью не было предела, наконец-то мы будем идти на мореходном катере с бортами выше прежнего вдвое, в тёплой рубке и не придётся больше ёжиться от холода под самодельным тентом, продуваемым хлёсткими холодными Балтийскими и Ладожскими ветрами.
Обговорив с отцом все предстоящие работы по довершению строительства катера, мы пришли к неутешительным выводам, что достроить мотолодку до конца навигации мы не успеем, поэтому все работы будут на берегу, и спускать на воду катер будем только в следующий сезон.
У бати со мной были очень дружеские отношения, но так как у него начались сезонные подработки, на которых он имел повышенную зарплату, то достройка катера возлагалась большей частью на меня. Работы нужно было переделать уйма, но откладывать её, в нашу затяжную зиму и короткое лето - было бы для нас преступлением.
Лето и осень выдалась в тот год тёплыми и солнечными и, не теряя времени, я почти каждый день после техникума «бежал» на стоянку. С трёх-четырёх часов дня я уже был на «посту», с удовольствием занимаясь любимым делом - достройкой катера.
Главная задача была снять внутреннюю стеклопластиковую обшивку, вытащить из-под набора отсыревший картон (ошибка строителя в стиле «авось не намокнет»), на который как на матрицу был наклеен прежним хозяином наружный стеклопластик корпуса, а затем надо было соединить шпангоуты с корпусом, замазав в щели эпоксидную шпаклёвку на опилках…
Не жалея себя, я соскребал набухший картон то стамеской, то ножом. Потом всё обезжиривал ацетоном и самодельной эпоксидной шпаклёвкой смесь запихивал в зазоры между шпангоутом и корпусом. Так проходили дни, пока я не забил все щели шпаклёвкой. Затем я обернул шпангоуты с выходом на корпус стеклотканью и пропитал всё эпоксидной смолой. Надышался я тогда стеклянной пыли и нанюхался эпоксидки до тошноты. Урабатывался страшно, однако ещё и об учёбе нужно было не забывать, а главное тяготили домашние задания, делая их вечером, мечтал, что отосплюсь в воскресение – единственным для меня тогда выходным в неделю. Работал на стоянке пока не начинало темнеть и тогда, переодевшись, ехал домой усталый, но счастливый.
Иногда приезжал отец, и мы вместе тянули лямку судостроителей, ставили новые планы, мечтая о новых выходах в Ладогу, Свирь и Онегу…
Вспоминали тяжёлый переход со спасительным концом от шторма, когда волны Финского залива накрыли дважды моторную лодку. Что или Кто спас наши души? Может стойкость и умение отца, бывшего матроса Балтийского флота, может дружно запетая перед лицом смерти, от сверхнапряжения «…Врагу не сдаётся наш гордый Варяг…». А может моё тайное обещание поверить в Бога, а скорее всего всё вместе. Но, всё-таки Бог, в тот момент нас сберёг…
Вот это было наше морское, настоящее счастье, овеянное не только экстремальными ситуациями, но и приятной романтикой морских походов с чудными видами всей прелести северного пейзажа, когда, идя на катере по Новоладожскому каналу, кажется что деревья, свисшие над водной гладью, перекрывают его с обоих берегов. Только приблизившись ближе, оптический обман исчезает, и глазам раскрываются лесные створки «распашных дверей»… Необходимым атрибутом водных путешествий была рыбалка и самая вкусная когда-либо уха, сваренная в котелке над костром, разведённым из сухого камыша и топляка. Когда затянувшимися вечерними посиделками с отцом у огня, встречали короткое ночное царство в бесконечной дали звезд и затем, перебравшись в убаюкивающую волнами лодку, засыпали «под открытым небом» глядя на медленно летящие спутники, и верили в промыслительное устройство вечности…
Надо сказать, что меня на стоянке знали большинство тамошних водномоторников, но особенно проникся ко мне уважением сосед, который строил модный тогда тримаран – «Морские сани Уффа Фокса». Звали его Александр, и было ему сорок с «гаком». Работая поваром в плавучем ресторане «Парус», он сумел «вылепить» из стеклопластика шестиметровый корпус катера, с самыми современными и сложными на то время формами. Его, ещё до конца недостроенный катер, блистал правильными заданными в чертежах знаменитым английским инженером обводами.
Русский запас прочности, выявившийся в утяжелении корпуса на десяток килограмм, нисколько не нарушил общей красоты отделки бортов и днища, с голубизной наружного лакированного гелькоута. Во всех обводах чувствовалась мореходность, а два тоннеля и продольные лыжи создавали необычность тримаранных форм и высокую надёжность всей конструкции.
Почти все водномоторники того времени «заболели» морскими санями, мечтая развить необычайную скорость за счёт «проветривания» тоннелей и выхода катера на чистое глиссирование с наименьшим сопротивлением, когда корпус на узких лыжах скользит, чуть касаясь водной поверхности и повышенная мореходность тримарана позволяет носиться над волнами.
Была одна беда у моего соседа – это то, что он был, мягко говоря, слаб к горячительным напиткам. Очевидно его работа в ресторане, окружение, само «застойное» время и ещё что-то личное, губительно действовало на его страсть, и даже любовь к катеру не могла вытащить его из этой напасти. Виделись мы с ним почти каждый день, когда он был свободен от своей смены в ресторане.
Только я прихожу на стоянку, а Александр уже ждёт меня, конечно немного выпивший. Сядет на свой перевёрнутый корпус тримарана и, глядя как я работаю, попивая «градусы» размышляет вслух: то о «роли русской интеллигенции в революции», то о водных походах, то с сожалением о том, что коммунизма всё-таки не будет…
-Олег, отдыхай. Лучше пузо от пива, чем горб от работы.
А бывало, поначалу ещё подначивал:
-Выпьем, Олежек, ты же мужик, рюмашку «Зелёного Шартрёза» тебе можно, Роман Захарович не заметит.
-Спасибо Александр, ты же знаешь, я не пью, и батя за меня спокоен,- отвечал я, не отвлекаясь от работы.
-Да, ладно я всё понимаю, шучу. Слушай анекдотец, тебе пригодится: «Сидит на ветке орёл и вдруг садится рядом с ним воробей. Орёл воробью, мол, ты кто такой? А воробей в ответ гордо, мол, я - орёл. Тот ему, какой ты орёл, посмотри на меня, вот я - орёл. Воробей – я просто в детстве много пиль, куриль и болель»…
Такие шутки- прибаутки сыпались из него частенько, слово «балагур» к нему бы подошло…
Впрочем, Александр если и допускал по пьянке некоторые высказывания, то на следующий день самокритично извинялся:
-Слушай, «старик», ты прости, если что ляпнул, знаешь, ведь пьянство есть добровольное сумасшествие…
По всему чувствовалось, что мужик он был не плохой, а весёлый и мастеровой, да вот попал, как иногда говорят моряки, кильватерную струю, отдалявшую его от «корабля трезвости».
Иногда замечал, что Александр, смотря на то, как я работаю, тоже хотел было взяться за инструмент, и протягивал было руку но, «как на грех» приходил «друг за бутылкой» и намерение прерывалось очередной выпивкой. После появлялись ещё «друзья» и собутыльники «ганашились» об очередном походе в магазин – компания ещё более пьянела, и обсуждение сменялось темой «про баб», забыв темы про катера и моё рабочее соседство.
Как-то он и его дружки напились с явным перебором. Один из собутыльников засомневался в крепости ещё недостроенного корпуса, заявив, что у катера Александра слабые борта.
-«Чудило» с Нижнего Тагила,- гаркнул Александр к засомневавшемуся собутыльнику,- Вот смотри, «наш ответ Чемберлену»!
До сих пор я не видел большей кувалды, чем тогда. Чуть не пудовый обух, с приваренной железной трубой-рукоятью, оказался невесть откуда в руках моего соседа. Размахнувшись со всей силы кувалдой ударил по борту катера так, что даже в стальном катере образовалась бы глубокая вмятина, а алюминиевый бы просто вместе с полученной пробоиной отскочил на метр от такого шокового эксперимента. Он не унимался и ещё, и ещё раз бил кувалдой по бортам, нисколько не жалея свой труд, будучи уверенным в своём детище. Около десятка мощнейших ударов не нанесли корпусу абсолютно никаких повреждений, кувалда отскакивала от бортов как подпружиненная.
- Держи «наибень», можешь сам долбануть,- победоносно объявил Александр поверженному оппоненту и, не дожидаясь ответа, добавил,- с тебя «пузырь».
Далее эксперимент не продолжался, а последовал очередной поход в магазин, уже не сомневающегося в крепости корпуса собутыльника.
Впервые я узнал кто такой сомелье от Александра, когда он, всё-таки работник ресторана, при очередной попойке рассказывал своим собутыльникам свой дежурный анекдот. Открывая для распития очередную бутылку дешёвого портвейна, в простонародье именуемой «бормотуха» он, важно, глядя на этикетку, с видом знатока объявлял:
-Я конечно не сомелье, но прекрасно понимаю, что это «Бургундское вино» сделанное из винограда сорта «Пино», великолепно подойдёт к только что выпитой нами бутылке «Анжуйского», выращенного из винограда сорта «Шенен блан».
Позже после опорожнения очередного «пузыря» Александр, показывал на ряд пустой стеклотары и заплетающимся языком объявлял уже дежурный афоризм:
- Вот и поработали не покладая рук, выбрасывая деньги на ветер!
Компания продолжала в том же духе Бахуса, конца «веселья» я не дожидался, уезжал домой…
Полагаю, что такие возлияния на творческом пьедестале недостроенного корпуса моего соседа угнетали – это было видно по его недовольству самим собой, о чём он частенько «жаловался в небо». Как то в разговоре он упомянул, что служил на флоте коком, то есть отношение к морю у него было давнее, тем паче, что служили в его время по пять лет, именно поэтому-то он и пристрастился в последствие к катерам как истинный моряк, страдающий без моря.
Однако он всё-таки смог построить главное - корпус своего тримарана, и теперь же жил ожиданием перемен, надеждой о спуске катера на воду.
Наверное, Александр, грезил о скором выходе на своём тримаране, о восторженных взорах катерников, которые ещё не успели осуществить такую же мечту.
Полагаю, что многие владельцы самодельных катеров мечтали пройтись по Большой Неве вдоль Дворцовой набережной, оживляя понурившие взоры античных фигур с балюстрады Зимнего Дворца парадной бравадой своего детища, разбивающего форштевнем встречные волны пасмурной действительности и покрывая их надеждой в радужной пелене брызг и приятном шелесте спесивой толчеи. А далее выйдя на простор, у навечно «приколотого» крейсера «Аврора», где патрулировала водная милиция, «пролететь» мимо и с благодарностью кивнуть в ответ козырнувшему милиционеру. А ещё Питерское долгожданное лето дарило радость хождения с ветерком под низко парящими арками Литейного и Дворцового мостов, с чугунными воздушно-кружевными ограждениями, у которых нередко можно было заметить приветливые жесты стройных девушек в лёгких, ярких платьицах, которые то колыхались, то надувались как парус, возмущая строгий ансамбль Питерской архитектуры своей ветреной акварелью.
Примерно через неделю-полторы этих возлияний выпивки неожиданно прекратились, и я с удивлением увидел Александра трезвым и работающим у корпуса своего тримарана. В руках у него был инструмент, и прервался он от работы только ради дружеского приветствия:
-Здорово, Олег, начнём-с новую жизнь. Кстати, почему у моряков о быстроходном судне говорят, что «длина бежит»?
- Это у водоизмещающих судов, там «число Фруда»,- с сознанием дела ответил я и продолжил,- У глиссирующих катеров только в переходном режиме это важно, а так для нас это противоречие…
-Вот и у меня какое-то противоречие, «противо речие»,- только и ответил он задумчиво повторив последнее слово раздельно.
Какая-то невидимая перемена произошла с ним внутри. Но и в наружном облике Саша стал более подтянутым. Появился рабочий комбинезон с завязанными верёвочками рукавами и поясом, который сменил «треники» и потрёпанную куртку. Ранее он ходил с взъерошенной шевелюрой, теперь был подстриженный и всегда гладко причёсанный, как будто с бриолином. На удивление разговаривали мы с ним теперь мало, в основном по делу - всё больше работали. Куда-то пропали и совратители-собутыльники.
Его корпус мы вскоре поставили на днище, и катер начал расти вверх. Сначала появилась палуба, затем рубка и наконец корпус стал приобретать архитектуру достроенного катера. В конце октября с наступлением холодов наши работы закончились, да и остались только несущественные недоделки, не влияющие на спуск катеров.
Кстати, уже по окончанию «выпивок» Александр как-то раз пришёл с женой, которую он легко перебросил внутрь катера через метровый борт, где показывал ей подробно устройство тримарана: капитанский пост, штурманский столик, камбуз и будущий гальюн. Затем усаживал жену на капитанское место и давал «порулить» штурвал, при этом на её лице читалась долгожданная радость.
Я мельком наблюдал за ними, и по всему выходило, что у них теперь всё было в порядке.
В общем, мой сосед, с тех пор как я стал работать на нашем с батяней катере, потихонечку «заразился здоровьем» и, бросив пить, окунулся в творческий процесс достройки своего тримарана.
За все эти, почти два месяца, после описываемых алкогольных возлияний, я так ни разу его выпившим не видел.
Через несколько месяцев, уже зимой, когда отец оплачивал за стоянку в конторке, то встретил там и Александра.
-Ну, Роман у тебя и сынок. Слушай, только неделю смотрел, как он «пашет» и больше не смог, заразил своим примером к работе. Совесть заела, пить бросил и взялся за катер. Благодаря ему и достроил. Передавай привет, весной встретимся,- сказал он, уходя куда-то торопясь.
Надо сказать, что я никогда не говорил Александру о вреде алкоголя и тому подобное, полагая, что это он хорошо знал и без меня, да и кто я, чтобы кого-то учить.
Никакие разговоры-уговоры жены и тёщи о наставлении «на путь истинный» не возымели воздействия, а только наоборот отдаляли его от семьи. Поэтому-то он и уходил на катер, к своему любимому творческому детищу, где и заливал своё «одиночество» «горькой»…
у него перед глазами, не без промысла, появился парень, любящий, как и он катера. Парень, который ни в чём его не укорял, а просто работал рядом и делал своё дело. Наверное, таким действенным примером, своей активностью я тронул его душу и совесть, и они откликнулись призывом тоже действовать…
Кто-то из Святых Отцов церкви сказал примерно так: мол, если бы все христиане вели себя так, как им предначертано в Евангелии, то и проповедовать особо ничего и не надо было. Ибо все оценили бы их, по делам, видя чистую и святую жизнь настоящих христиан. А глядя на эти примеры жизни - сами бы захотели так жить.
Известно, что в первые века христианства так и было и множество мучеников шедших за Христа на смерть во враждебных верованию государствах, тому пример. Мало этого, известны случаи когда сами мучители, видя святость того или иного мученика-христианина – бросали орудия пыток и становились в один ряд с ними, заявляя, что они тоже христиане…
Люди частенько впадают в непростые ситуации и депрессии. И как хорошо когда есть друг, близкий человек, священник, родственник, который подставит плечо, протянет руку, поможет и словом и делом. Но порой бывает, что и одним действенным примером можно сделать гораздо больше, чем навязчивыми нравоучениями. Вы, возможно удивитесь, но мне самому порой не хватает того «паренька» из семидесятых…
На фото тот самый катер, который достраивал "паренёк" из семидесятых.