Мой муж широкой души человеком был. Во всем любил размах. Говорил: «Пить – так пить, гулять – так гулять». Ушел как-то – и с концами. Три дня прошло, а его нет как нет. Видать, помер где-то.
Бабы узнали, прибежали, воют. Кто самогоночки принес: своя долго не стояла – находил, хоть и в шкаф бутылки совала, и в одежду закутывала, и в подполье в землю зарывала… Нюх собачий был – прячь не прячь. Кто яичек свеженьких от курочек: своим курам Петенька еще в прошлом годе башки поотрубал, когда в ихний помет лицом шмякнулся. Вначале петуху, затем и курам. Я на яички и смотреть не могу – Петюню вспоминаю. Какой добрый был! Как любил меня, жалел! Приползет, бывало, глубокой ночью или утречком едва живой, лыка не вяжет, никого не узнает. Но меня узнавал, о жизни любил поговорить в такие минуты.
В последний раз покойничек, царство ему небесное, с порога заорал: «Кто это?!» Я по сторонам: туда-сюда – никого. А он в одну точку вперился и глаз не сводит. Поди пойми, что ему мерещится. Видать, белая горячка началась.
- Они, - говорю, - черти…
- Сейчас я копыта им пообломаю, - отвечает мой благоверный.
И на полусогнутых двинулся по направлению к телевизору. Как горный козел, взбрыкнул и с криком «йя» вдарил ногой по экрану. А в телевизоре как раз какой-то японский китаец ногами и руками дрыгал. Фамилия у него еще русская, с баней связана: то ли жбан, то ли чан. Точно! Чан! А имя вроде как собачье. Так и зовут – Джек и Чан.
Телевизор – вдребезги. Мне тоже досталось. Попортил экран – и телевизору, и мне. Наутро спрашивает:
- Кто тебя так? Как индеец в боевой раскраске.
- Ты, - говорю.
Пожалел… что на видном месте отметины оставил. Жалостливый был. А теперь нету…
Бабы от самогоночки разомлели, Петюню вспоминая, я реву.
Вдруг в сенях скрежет какой-то, будто скребется кто. Бабы тоже услыхали.
- Это дух, - говорят, - его бродит, домой рвется.
Меня затрясло всю, я по натуре пугливая. Выглянула: стоит Петруша, как живой, в поленницу уперся.Одежонка на нем – как при жизни, грязный весь... Дверь захлопнула, колотит меня, как в лихорадке, зуб на зуб не попадает. Афанасьевна, баба умная, говорит: «Это не он, это его астральное тело тебе привиделось, душа землю грешную покинуть не может». Вдруг дверь открывается, и покойничек вместе со своим астральным телом входит.
- Не ждали?! – орет.
Бабы – врассыпную, я – в обморок. С тех пор Петюню не теряю, знаю: ночь-полночь, сутки через двое, а приползет….