Макурин Денис
Два раза в год я гощу у бабушки с дедушкой в деревне. Деревенька у них хорошая, просто отличная. И я бы согласен в такой жить. А домики какие симпатичные! Как из сказки – ну, просто избушки на курьих ножках. А знаете, сколько там зимой снега бывает? Очень много бывает. Тонны! И люди просто не знают, куда его деть, поэтому они так и живут с ним, как ни в чём не бывало, и просто по нему ходят. А какой он вкусный! Вы такого ещё не пробовали, я бы каждый день его ложкой ел, но нельзя! Ангина привяжется, или кашель, или повышенная температура.
А раз его есть не разрешается, я в этот снег обычно с сарайки прыгаю, мне там глубина где-то по грудь, ну, и, конечно, на санках с горы катаюсь, что ещё веселее. Бывает, так летишь с горы, как реактивная машина, со скоростью ветра, а внизу бугорок небольшой, и ты подпрыгиваешь на нём, как на трамплине. И вот, санки летят в одну сторону, а ты – в другую и, разумеется, головой в сугроб, только ноги торчат и бултыхаются, и ты потом не знаешь, как выбраться, и это очень весело!
Помнится, только этой зимой моя побывка скверно началась. В доме у дедушки с бабушкой, большой прямоугольный стол стоит. Прямо посередине кухни. И кто его так поставил, уж я не знаю. Только, когда я с котом Кузей игрался, я об этот стол здоровенную шишку на лбу набил. Разбежался и как дал! А деда – нет, чтобы меня пожалеть, знай, сидит и ухохатывается: «Хо-хо-хо! Поглядите-ка! Мишка-то наш, какой большой стал! Под стол пешком не пролазит!» Усищи свои поправил и опять заливается: «Хо-хо-хо!» А смешного-то ничего и нет: у меня искры из глаз, шишка огромная выросла, и слёзы ещё… И я не знаю, на кого больше обидеться, чтобы, как следует, разреветься: на стол, что не по делу посреди кухни поставили, или на деда, что надо мной насмехается. Я тогда разом обиделся на всех, кроме бабушки, конечно, она-то у меня добрый человек. Кто-кто, а она сразу же смекнула, что стол виноват, и пожалела меня, и слёзы мне фартуком вытерла, и конфету дала. А столу и деду кулаком погрозила – всем досталось по справедливости.
Хорошо в деревне зимой, только иногда выпадают такие дни, что даже наш кот Кузя с печи не слазит и носа на улицу не кажет. А всё оттого, что морозы стоят жгучие. Бывает, выйдешь «на чуть-чуть», плюнешь, а слюна, пока до земли летит, в льдинку превращается. И ты думаешь: «Да ну его! Так и нос отморозить недолго». И обратно домой бежишь – к печке погреться.
Вот и эта неделька в январе выдалась – дубак-колотун. На улице такой мороз стоит, что кедры, как из пушки палят, а я дома сижу, и мне ужасно скучно, и играть совсем не хочется, да и из игрушек-то – девять деревянных кубиков, чтобы картинки складывать, лото и сабля.
Вот я и сижу уже полчаса на лавке, болтая ногой и прижав лоб к холодному стеклу. То на деда посмотрю сквозь окно: он флягой воду на санях в баню возит. То на муху между рам: та совсем не шевелится – померла, наверное, поди, тоже от скуки.
Прошло два часа, дед баню сготовил, и мы пошли париться. Только я вам честно скажу, париться я совсем не люблю, потому что там жарко, как в пустыне Сахара, и уши горят, и горло, да и пить всё время хочется. А деда всё равно меня каждый раз на полок загонит и берёзовым веником отхвощет. И ведь я каждый раз пищу, что жарко, а он всё равно хвощет и покрикивает: «Терпи, атаманом будешь!» А я про себя думаю: «Ага, нашёл дурака, я-то знаю, чтобы атаманом стать, усы нужны и конь настоящий». Ну, а после того, как намутузит меня вдоволь своим березовым веником, даст маленько на холоде отдышаться. Недолго, минутку всего, и снова в бой! Только на этот раз, он меня уже мочалкой изводит, а как намылит, вот тогда-то всего меня, с ног до головы, из тазика водой и окатывает. Тёплая водичка из тазика, вот, где настоящее блаженство! Я бы так всё время окатывался, хоть целый день. А после бани я бегом в дом, где меня бабуля встречает. Вот и в этот раз, деда меня, чуть не до дыр намыл, еле ноги унёс.
В общем, отдышался я уже в доме и сразу же за стол на скамью уселся. А там уже самовар на подносе стоит, видно, только вскипел, потому что парит, шипит, снизу угольки вываливаются. Бабушка мне чай налила и снова к печи отошла, блины печь. А под ногами у неё кот Кузя путается, хвост трубой, и трётся спиной о ноги, маяча то туда, то сюда.
К блинам по мискам угощение разложено. В одной – сметана – я её не очень люблю: она кислая какая-то. В другой – солёные грибы с луком – редкая гадость. В третьей миске – яйцо всмятку, и как его едят, мне до сих пор непонятно. А в самой красивой – земляничное варенье. Вот, где настоящее угощение, и оно ближе всех ко мне.
Ах, какой от него аромат! Я сначала немножко пододвинул миску с вареньем поближе, чтобы было удобнее на него смотреть. Оно было такое красивое, что я не мог отвести от него взгляд. Затем я его долго-долго нюхал, кажется, целый час или минуту, пока голова не закружилась. И, наверное, я даже в обморок «упал», потому что, когда я очнулся, то сидел почему-то с полной ложкой варенья во рту.
Распробовав его, уже не мог удержаться: макнул кончик ложечки в варенье и облизнул её. А потом ещё раз макнул и снова облизнул, и ещё раз макнул и облизнул. Но от этого мне хотелось варенья ещё больше, а блины всё не остывали и не остывали. В конце концов, я не выдержал: не стал дожидаться блинов, а зачерпнул полную ложку и быстренько закинул её в рот, пока бабушка и кот не видят. А, чтобы не вызвать подозрения, как ни в чём не бывало, начал фуськать горячий чай из блюдца.
А бабушка в это время переворачивает блин и, отпихивая кота ногой, кричит на него: «Брысь, окаянный, мышей ловить!» «Ага, сейчас он разбежится, как же»,— возмущаюсь я, но не вслух, а про себя. Его один-единственный раз с мышью видели – и то: это деда постарался. С той мышью забавная история вышла, я вам сейчас расскажу.
Деда тогда мышь дохлую из сарая приволок, и возле кровати её положил, а рядом нашего спящего кота уложил. Бабушка из магазина, с авоськами приходит, ни о чём таком не думает, у неё ведь дела поважнее есть. Вот ей дедушка с комнаты и кричит: «Галь, Галя! Поди-ка, погляди! Ты кота-то нашего метлой гоняешь, кричишь на него, что бездельник! А выходит, что зря! Вон, он на краю нашей кровати спал, сбоку на бок переваливался, да во сне на пол свалился, и прямо на пробегавшую мимо мышь. Так насмерть её и зашиб, иди-иди, посмотри на добытчика с трофеем». Вот такая история.
Через пару часов все в бане уже намылись и чаю вдоволь напились.
Тут деда встал, приобулся в валенки и пошёл баню закрывать, вдруг возвращается и, не разуваясь, кричит.
– Мишка, а ну, одевайся скорей! Там такое началось!
Я соскакиваю со скамьи, бегу к дверям.
– Что там, деда?! Что началось-то?!
Надеваю штаны, валенки на тонкий носок, чтобы побыстрее, шапку, пальто, хватаю варежку, а в мыслях одно: «Только бы успеть!» Бабушка кричит: «Шарф надень, успеется ещё!» Какое там, я уже выбежал и хлопнул дверями.
Гляжу, дед на улице стоит, смотрит вверх, на что-то любуется и, как будто курит, от него целые облака пара прямо в небо летят. Я тогда тоже в небо посмотрел, а там такое, что и во сне не увидишь!
– О-го-го! Красота какая! А что это, деда? Космос?
– Полярное сияние.
– ЗдОрово!
И я ещё долго смотрел на то, как светящаяся радуга расплывалась по ночному небу и, будто живая, куда-то всё время ускользала, а потом вспыхивала вновь и уже с новой силой. И я чувствовал, как с каждой новой вспышкой у меня что-то волнуется в груди, как будто что-то горячее проливается, и от этого становится очень-очень тепло внутри и весело. И вот, сколько бы я ни смотрел на небо, я всё никак не мог насмотреться. Сколько ни пытался, а наволноваться и надышаться как следует не мог. Я уже подумал, что до утра буду так смотреть и волноваться. Только бабушка постучала в окно и домой позвала.
Когда я забрался на печь, то от волнения в груди, долго не мог уснуть. Мне всё свечение виделось: то ярко-зелёное, то алое, то фиолетовое с жёлтым. И я всё ворочался, и мне то жарко было, то жёстко, то дракон привидится. Ещё и возле печи кто-то шаборхаться начал. Я тогда под одеяло с головой залез, только пятки торчали, а сам думаю: «Вот чего я тут один, мало ли монстр какой – за ногу схватит». Только подумал, а наш кот Кузя на печь запрыгнул и своим мокрым носом в ноги мне ткнул. Я так и пискнул, съёжился, да живот в себя втянул и тут же с ног до головы, пупырями покрылся, а крикнуть уже воздуха не хватило, потому что я его весь выдохнул. А кот по мне прошёл, да на подушку возле головы улегся. Когтями подушку поцапал и песни замурлыкал. Я когда его мурчание услышал, тут же осмелел и вылез из-под одеяла, и подышал наконец-то, как следует. А потом, погладив Кузю, я вдруг почувствовал, что мои глаза закрываются, и мне очень хочется спать.