Вся моя жизнь, так или иначе, оказалась связанной с рекой Амур. Раннее детство прошло в Хабаровске, затем на долгие годы семья уехала ни Нижний Амур, в этот удаленный и малонаселенный край, где многие поселения разбросаны далеко друг от друга и жмутся к рекам. Наш поселок - большой прииск – залег в глухой тайге, где надежных грунтовых дорог тогда не было, и средствами сообщение с внешним миром были Амур и Амгунь. Многие производственные участки и подсобные хозяйства располагались от прииска на большом удалении, и летом туда плавали по Амгуни и её протокам. Райцентр, без его учреждений никак не обойтись, располагался в амурском поселке тахта; по некоторым делам ездили в областной центр г. Николаевск – и все по воде. В зимнее время до всех указанных пунктов можно было добраться по тем же рекам, но скованным крепким и надежным льдом.
Плавать по рекам мне приходилось множество раз, причем почти на всех, существующих тогда, видах водного транспорта: пароходах, теплоходах, катерах, мотоботах, баржах, халках, моторках, весельных лодках и, наконец, на «Ракете».
Прииск имел несколько собственных катеров и мотоботов, которые за навигацию перевозили немало пассажиров и всевозможных грузов, таская на буксирах баржи и халки. Запомнились названия двух из них: «Чекист» и «Приморзолото», который для краткости все называли «Приморчик». Был так же свой большой пароход «Горняк», переделанный из списанного буксира. Местные умельцы подремонтировали котел, машину, корпус, сделали другую надстройку, но в чем-то ошиблись – на ходу судно кренилось то на один, то на другой борт. Судовая инспекция запретила эксплуатировать его на Амуре, где бывают приличные штормы. Пришлось ветерана сдать на металлолом.
Для дальних пассажирских перевозок совершал регулярные рейсы однопалубный пароход «Комиссар». Ходил он от Николаевска до поселка имени Полины Осипенко в верховьях Амгуни. Маршрут трудный: то маловодье и мели, то перекаты, то поломки, и он частенько опаздывал, но люди всегда были ему рады.
По удобству и комфорту пассажирский пароход и теплоход не идут ни в какое сравнение с другими плавсредствами. Конечно, «Ракета» и «Метеор» - это скорость, и тут не поспоришь. Катера и мотоботы – это работяги, неприхотливы и выносливы, - пройдут по узким извилистым протокам, могут причалить и переночевать где угодно.
На студенческих каникулах путь домой на прииск пролегал по железной дороге да Хабаровска, а затем по Амуру на пароходе. Как только после грохочущего и вонючего поезда попадаешь на судно, ощущает совершенно иную обстановку. Открывается необозримый простор, высокие небеса, дышишь полной грудью, все пространство залито солнцем, с высоты верхней палубы хорошо наблюдать плавно меняющиеся пейзажи, один краше другого: высокие сопки, скалистые утесы и обрывы, низины, обильно заросшие кустарниками и густыми травами, непролазная тайна, спускающаяся с гор прямо к воде, редкие поселки, примостившиеся между рекой и сопками. Чистейший воздух, напоенный запахом воды и разнообразными смолистыми ароматами тайги. Блики солнца играют и переливаются по водному простору. Птицы в воздухе и на воде оживляют и украшают и без того прекрасные виды. Если долго и непрерывно смотреть вперед по ходу судна, то создается впечатление полета – плавного, легкого, неотрывного. Вода стремительно и мягко уходит вниз и назад, ощущаешь радость от такого движения и кажется: вот взлетишь! Охватывает чувство спокойствия, умиротворенности и даже блаженства, как во сне; неприятности, проблемы, невзгоды уходят куда-то далеко, и живешь во власти целебного покоя и отдыха.
В далекие довоенные и послевоенные годы по Амуру курсировало множество разных пароходов и теплоходов: пассажирские, грузопассажирские, буксиры, суда специального назначения, для обеспечения навигации, различные руслоуглубители и т.д. Многие из них носили собственные имена в честь знаменитых людей и событий, остальные имели номера и индексы. Имена присваивались по принципу: чем крупнее или мощнее судно, тем громче имя. Среди пассажирских я запомнил теплоходы: «Сталин», «Киров», пароходы «Чичерин», «Коминтерн», туристические «Невельской», «Поярков» и др.
Мои ноги впервые вступили на палубу парохода в 1938 году, когда мне было четыре года – наша семья переезжала на нижний Амур, и судно называлось «Профинтерн», т.е. профсоюзный интернационал. Само плавание я почти не помню, остались в памяти лишь некоторые короткие события. Сестра упала с верхней полки в каюте – все обошлось. Я бегаю по просторной палубе, и меня не пускают к поручням. По Амуру плывут под белыми парусами какие-то суда. Пароход причалил к берегу, где высились большие поленницы дров, и капитан по рупору просил пассажиров помочь команде быстрее запастить топливом, иначе простоим долго.
Дальше мои плавания станут регулярными в старших классах и в студенчестве, многочисленные поездки в областной и краевой центры, к месту учебы, туда и обратно, станут ежегодными. Быстро привыкаешь к плавности и размеренности движения судна, идущего днем и ночью, многое становится понятным в отлаженной работе команды в тех или иных ситуациях. Уже не ахаешь при виде проплывающих мимо броских пейзажей – все становится обыденным.
С той далекой и благословенной поры остались в памяти лишь некоторые эпизоды. Плывем из Хабаровска, впереди – знаменитый железнодорожный мост через Амур, под ним предстоит проплыть. По приказу капитана матросы буквально загоняют всех любопытных пассажиров по каютам, не разрешают выходить, пока мост не останется за кормой. Такое повторялось каждый раз, сколько бы я не плавал. Почему? До сих пор не знаю. Что-то может неожиданное свалиться сверху?
Запомнилась навигация 1954 года. Тогда из-за засухи Амур сильно обмелел, и пароходы в низовье одно время ходили не из Хабаровска, а из Комсомольска. Сопки на противоположном берегу во многих местах горели, все в плотном дыму, и суда двигались по реке лишь в светлое время суток, и то на малой скорости.
Нам не повезло – едва город скрылся в дымной дали, как наш пароход со всего хода сел на мель. Случилось худшее, когда к скорости судна прибавилась скорость течения, и оно всем днищем врезалось в невидимую в воде песчаную отмель. Винтовые суда, включая то передний, то задний ход, винтом подмывают грунт и выходят на глубину, а колесные почти беспомощны – впустую хлопают плицами колес, и не могут сдвинуться с места. Мы просидели почти двое суток. Можно было бы ждать подъема воды (надежды мало), ждать буксира, чтобы он сдернул пароход с насиженного места, или сниматься самим.
Команда не бездействовала. Пыталась завести на шлюпке якорь в сторону от судна, а затем, с помощью носовых или кормовых лебедок, стянуть его. Но команда сплоховала: по вине матросов шлюпка перевернулась и якорь, не присоединенный к канату, утонул. Горе-гребцы вывалились в воду, а глубина оказалась чуть выше колена. На нижней палубе вдоль бортов крепятся два бревна – толкателя, на одном торце крепится трос, упираясь в дно, с помощью тех же лебедок, натягивая трос, разворачивают корпус судна или сдвигают с места. Но и эта попытка не увенчалась успехом.
Капитаном пароходы была женщина, единственная во всем пароходстве – к сожалению, не помню её имени – позднее о ней много писали в газетах. В том злополучном рейсе она подавала команды, адресуя своему помощнику по имени Сергей Никанорович, который на нижней палубе управлял матросами. За два напряженных дня это имя прозвучало десятки раз, и хорошо запомнилось, и мы, студенты, впоследствии вспоминания этот рейс, шутили и говорили: «Сергей Никанорович, подтравить!»
В конце концов пришел буксир, спас измученную команду, и вывел наш пароход на глубину. Дальше мы плыли очень осторожно – на носу судна постоянно находился матрос, который специальным шестом с разметкой мерил глубину. Если шест не доставал до дна, матрос кричал: «Пронос!», и судно продолжало идти тем же ходом. Если шест доставал дно, он кричал: «Малый ход!». Команда дублировалась в ходовую рубку, и скорость судна менялась.
Пассажиры глазели на его работу, стоя на верхней палубе. Все шло хорошо: глубина нормальная, видимость приличная, светит солнце, и тень от парохода стремительно скользит впереди него. Неожиданно, испугавшись тени, перед носом судна из воды вылетела рыбина на высоту около трех метров и, сверкнув на солнце, шлепнулась на палубу, едва не сбив матроса. Он бросил шест, падая и скользя, кинулся ловить неожиданную добычу. Пассажирами и советами помогали ему. Это оказался максун, около четырех килограммов (тогда такая рыба водилась в Амуре в достатке). Нечаянный рыболов, торжествуя, унес свою добычу куда-то внутрь судна, наверное, на камбуз.
В этот год плавание вниз по реке заняло пять или шесть суток, вместо трех. Обратный путь был похожим: на мели не сидели, плыли лишь днем, но очень осторожно. Отдыхать дома пришлось не месяц, а всего около недели – остальное время ушло на дорогу. Этот напряженный рейс запомнился мне на долгие годы.
За время поездок мне несколько раз удавалось побывать в городе Комсомольск-на-Амуре. Позднее я с ним познакомился поближе, даже проходил технологическую практику на металлургическом заводе «Амурсталь», но первая встреча с городом Юности, - как его еще называют – меня разочаровала. Я представлял, что подплывая к нему на пароходе, увижу красивую пристать, набережную, высокие белые дома, широкие с зеленью газонов улицы. Ничего подобного. Еще за несколько километров от дебаркадера увидел во множестве разбросанные по высокому берегу какие-то халупки, землянки, сараи, заборы, у воды теснились лодки, бревна, кучи непонятных ящиков и прочий хлам. Чувствовалось во всем заброшенность и временность. Позднее я понял, что город рос, жил и развивался не здесь, а поодаль от реки: там заводы, многоэтажные дома, площади и проспекты – все, что свойственно большому городу. Спустя время, был застроен и этот район, появилась набережная, с обелиском в честь первостроителей, вместо железнодорожных паромов «Воля» и «Дон» через Амур перекинулся надежный мост. А вот по тем времянкам и землянкам можно было судить, в каких тяжеленых условиях начинали жить и работать первые строители в тридцатых годах – не позавидуешь.
В те годы плавание на пароходах всегда сопровождало пополнение запаса топлива где-нибудь на середине пути – бункеровка. Неприятная работа не только для команды, но и неудобства для пассажиров. Обычно это происходило в Мариинске – на рейде стояли баржи с углем. Пассажирам деваться некуда, всем предлагалось сидеть в каютах, а команда начинает носить этот уголь в мешках и высыпать в бункер. Процедура не сложная, но грязная – поднимается облако черной пыли, и белый пароход вскоре становится серым. Длится это несколько часов, затем пароход отчаливает, а команда швабрами и шлангами драит палубу и всю надстройку, пока судно вновь не станет белым и чистым. Теперь пассажирам вновь разрешено гулять и дышать речным воздухом. У теплоходов проще – протягивают шланги от танкера, пополнили баки жидким топливом, и вперед.
В пути особых развлечений у пассажиров нет, каждый устраивает свое времяпровождения по-своему. Некоторые не расстаются с книгой, многие режутся в карты, иные собираются в салоне или на палубе и поют, едой заняты все с утра до вечера. Людям хочется поговорить, и они ищут собеседников. Помню, однажды к нашей молодой девушке подсела пожилая женщина и стала рассказывать о том, что она из Краснодона, знала многих ребят из «Молодой гвардии», и что в романе А.Фадеева – сплошная ложь. Мы, естественно, ей не поверили, посчитали её выжившей из ума, для нас герои были святы. Прошли многие годы, и оказалось, что она была в чем-то права, тогда ей так хотелось выговориться, поделиться правдой. Я это к тому, что народ в пути становится более общительным и открытым.
Если пароход причаливает к пристани в каком-нибудь поселке, многие сходят на берег, посетить местные небогатые магазины или купить что-нибудь съестное на импровизированных базарчиках.
Запомнилось одно веселое происшествие, совсем в духе кинокомедии «Волга-Волга». Случилось мне плыть на теплоходе «Киров»: мерно ухает дизель, судно идет полным ходом. После одной из остановок выходим из протоки на основное русло и видим – впереди плывет какой-то пассажирский пароход, тоже большой и солидный, но скорость маловата. Наш стал потихоньку нагонять его, пассажиры обоих судов высыпали на палубы, кричат, руками машут, смеются. Суда поравнялись, все пассажиры парохода сгрудились на левой палубе, и судно очень серьезно накренилось на левый борт, из трубы повалил густой черный дым, зашипел пар из каких-то труб, видно, кочегары подняли давление в котлах. На нашем «Кирове» включили на всю громкость музыку в динамиках, народ свистит, кричит, все радуются, что обогнали соперника. Вскоре он совсем отстал – технический прогресс взял верх. Долго еще люди оживленно что-то рассказывали друг другу. Приятный эпизод всех оживил и развеселил, а капитану прибавил гордости.
Во время одного из плаваний со мной произошел памятный и поучительный случай. На пароходе плыл куда-то цыганский табор. Они расположились на корме, расстелив на палубу свои тюфяки, одеяла, сумки и в основном там проводили время. Несколько цыганок бродили среди пассажиров, предлагая погадать, и чумазые цыганята шумной оравой носились по всем трапам и палубам. Я был юный, неопытный, впервые увидел цыган в живую, и когда ко мне подошла цыганочка, совсем девчонка, согласился узнать свою судьбу. Мою судьбу узнать было проще простого – она была написана на моем глупом лице. На предложение «позолотить ручку» в сумме 10 рублей, я с готовностью отдал ей четвертной, все, что у меня было, в надежде получить сдачу. Цыганка сунула купюру куда-то в свои юбки и мгновенно скрылась. Вначале я растерялся, а потом пошел по пароходу её искать – нет нигде. Все сидят на своих тряпках и галдят. Свою обидчицу я увидел сразу и стал кричать, что она обманщица, и нарушает советские законы. Пожилой цыган, видимо, барон, что-то ей по своему буркнул, и она, порывшись в карманах, бросила мне десятку. Хоть что-то. Я поднял деньги и ушел. С этого момента я стал умнее. До сегодняшнего дня я обхожу цыганок стороной или прохожу мимо с непроницаемым лицом.
В последний раз мне удалось проплыть по Амуру от Благовещенска до Николаевска на туристическом теплоходе «Невельской». Это был конец августа, и рейс называли «рыбный» - многие хотели не только отдохнуть на Амуре, полюбоваться его красотами, побывать в городах и поселках, но и подкупить в низовьях рыбы – летней кеты. Поездка понравилась: я вновь побывал в знакомых с детства местах, надышался целебным воздухом, с удовольствием принимал участие в культурно-массовых мероприятиях, а их было немало. Удобная каюта, питание в ресторане, интересные доброжелательные люди, познавательные экскурсии в прибрежных городах и поселках – все это незабываемо. После поездки осталось множество фотографий, время от времени просматривая которые, мысленно как-бы вновь проплываешь маршрут, участвуешь в замечательном «Празднике Нептуна», пробуешь уху на «Дне рыбака», когда устроили конкурс – у кого вкуснее.
По Амуру тогда плавало несколько экскурсионных теплоходов – это туристы. Обычных пассажиров доставляют до места жительства быстрые «Метеоры». Тогда путь, который в былые времена проплывали за несколько суток, сейчас преодолевается за несколько часов. Конечно же, это хорошо, но исчезла романтика плавания с её неспешными прогулками по палубе, прелесть увлеченных долгих бесед пассажиров под мерный, спокойный ход судна, любование видами берегов и переливчатой глади реки, а это дорого стоит.
Ну, что же поделаешь, патриархальность и неторопливость в речных перевозках осталась в прошлом, а на смену им приходит практицизма с его новизной и стремительностью – таков закон жизни.