Я лежал на снегу, не имея сил пошевелиться, среди таких же измотанных солдат. А чуть впереди редкие разрывы нарушали покой ночи.
- Подъём! По-одъём! В колонну ста-ановись! Живей! Пашли!
- О, а это, значит, наш комбат-батюшка, - шепоток красавца и балагура Пети Евсеева, трое суток развлекавшего в нашей теплушке всю честную святую рать и едва не уморившего со смеху всех своими шутками-прибаутками. Но не успевшие смежить глаза люди поднимались вяло и безвольно.
- Пажрать бы…
- Ещё не заработали…
- Разговорчики в строю! Шире шаг!
Разговоры смолкли сами по себе. Мы устало брели по разбитой мартовской дороге. Вторые сутки. По снежной каше - ночью и лужам - днём. Для изнурённых людей последние несколько километров были особенно тяжёлыми. В моей памяти остались лишь полчаса этого пути. Перед самой передовой дорога была так изрыта воронками, что идти по ней было невозможно. В общем, когда мы прибыли к окопам, прочищенным солдатским касками в мартовском снегу, все сразу же повалились с ног, и через пять минут спали вповалку, не успев перекинуться и парой слов с «местными».
Не знаю, сколько удалось подремать, мне показалось, что едва закрыл глаза, как получил пинок по ногам.
- Подъем! - скомандовал голос, а чей - я не мог понять сквозь туман в голове.
- Достать НЗ, приять пищу, готовиться к бою! Буди следующего, передавай по цепочке!
Только я открыл рот для повторения команды, как снова получил удар валенком, но уже под ребро:
- Не спать, сука! – теперь надо мной стоял взводный с пистолетом в руке. Окончательно проснувшись, я повернулся к соседу и залепил ему мокрым валенком:
- Подъем! Открыть НЗ, приять пищу, готовиться к бою…
- …передать дальше по цепочке! – услышал я, уже развязывая свой сидор.
И вдруг сон сменила дрожь. Замутило.
Вот оно, сейчас всё начнётся. Мы так этого ждали, представляя, как будем жечь немецкие танки и косить пехоту… что же так знобит? Вон Лёха Аверкин скукожился, ложка по зубам брякает. Илья Фомин не может обойму в винтовку вставить. Что происходит? Боимся? Чего? Смерти? Да, да, смерти. Комсорг тысячу раз говорил нам, что мёртвые не могут защищать Родину, но ведь не только в Родине дело, комсорг? Эй, ты чего бледнее снега? Не обморозился? А я что? Тоже бледный? Так вон и Лёха с Ильёй не розовеют. Луна такой цвет даёт, комсорг! Да кому я вру…
- Не сси, ребята! - кто-то из «местных» сдающих позиции, хлопнул меня по плечу. – Мы выжили, и вы выживите!
- А сколько вас было? – спросил Аверкин.
- Нас – батальон, да ещё батальон, но он пока с вами остаётся. Их ещё много – целая рота наберётся… - ответил тот и спокойно ушёл.
Батальон. Их был батальон. А чёрных теней уходило десятка четыре. Обнадёжил...
- Спасибо, успокоил! – крикнул вдогонку теням Евсеев, но никому не показалось, что он шутит. – Ладно, чего приуныли? – Петя пытался заменить скисшего комсорга.
– По статистике на одного убитого - трое раненых. Так что, не больше сотни и убило…
- Заткнись, бухгалтер! – Фомин сплюнул и отвернулся. Еда не лезла в глотку.
Я сидел и пытался вспомнить то, чему нас учили, но, казалось, что знобило даже память. Так. Первое – бежать короткими перебежками. Пробежал – упал. Это от пулемёта. Так! Дальше – отполз в сторону – это от снайпера. Так! Что ещё? Да – стрелять прицельно! Нет? Нет… Выписанные из госпиталя учили нас в теплушке уму-разуму: лёг – не встанешь! Встал – убили! Не стреляй – всё равно на бегу не попадёшь. Помню, мы их крыли параграфами ПУ-41, а они, злясь, обзывали нас молокососами…и смертниками… кого слушать? «Полевой устав писали умные люди – генералы», - говорили мы им, а они отвечали: «Генералы по полю с винтовкой не бегают…, а мы уже побегали». «Так и побегали, что всех поранило! А ещё учите!» - в запале крикнул кто-то из ребят, на что один из раненых грустно сказал: «А неучёные уже отбегались…». Спор на этом прекратился, но имел своё продолжение.
«Слушайте, что вам говорят бывалые!» - сказал нам командир роты, когда мы на стоянке пошли к нему искать правды. Сказал и сразу же ушёл, оставив нехороший осадок своим бегством. Может, ему не хотелось говорить, что в уставе не всё правильно, может, он просто не знал сам…
- По красной ракете - вперёд… Взять село… - раздался голос лейтенанта.
Где это село? Темно ещё. Сколько хоть времени? В какой оно стороне? Тут где-то за спиной, совсем рядом, раздался грохот. Не успел я вжать голову в плечи, как чуть дальше, вправо, - второй такой же, секунды спустя ещё правее - следующий, а за ним ещё дальше. И снова - совсем рядом, и опять правее. Правее. Правее. Правее…
Где-то в километре перед нами прогремело четыре взрыва. Затем ещё четыре и ещё. В их всполохах чернели силуэты изб. Вот оно – село.
- Артподготовка. Жуй быстрее, скоро не до концентрата будет!
- И так ничего в горло не лезет…
Не прошло и пяти минут, грохот угас, и красная искорка, чиркнув по небу, стала клониться к земле, а рядом уже гремело:
- Вперёд! Вперёд! Не лежать! … мать! … мать! … твою мать!!!
В ответ на этот злобный хрип офицеров неуверенно, скорее вопросительно прозвучало чьё-то «ура?!», но вот уже оно быстро растворилось в дружном, многоголосом ответном «урррра!!!!», занявшемся, несомненно, от этого первого крика, вспыхнув от него, как керосин от малого огонька.
Небо прочеркивали искры осветительных ракет. Их неверный свет урывками освещал поле. И в этом мертво-призрачном освещении всё поле показалось мне огромным кладбищем, где черные тени ещё живых людей на белом снегу казались надгробиями самим себе. От того, что эти призрачные надгробия двигались, стало совсем жутко. Мы двинулись чёрными точками по белому снегу, да ещё за каждым из нас ползла долгая предательская тень. И тут нам в лоб ответили пулемёты…
Не успев даже выбросить вперёд руки и ободрав о наст лицо до крови, я плюхнулся в снег. Вот тут пришёл настоящий страх. Только страх может так оглушить и прижать к земле. Прилипший к лицу и ладоням снег таял, холодя нос и пальцы, отчего показалось, что всё остальное тело горит. Казалось настолько ясно, что я перекатился с боку на бок, чтобы погасить пылавшую, как показалось сгоряча, одежду.
- Да лежи ты, дура! – голос раздался совсем рядом, где-то у самого уха.
- А то, как лупанёт с кулемёту, и - хана.
Я огляделся. Чуть сзади меня распластались незнакомые солдаты.
Стихли немецкие пулемёты, и теперь со всех сторон доносились стоны раненых. Откуда-то спереди, из села, послышалась бодрая мелодия.
- Вот сволочь – нервы треплет, на своёй гармошке играет. Брылами зажмёт, дует, а как складно получается…
Снова ударила наша батарея. Но почти сразу на том месте, откуда стреляли пушки, огромные столбы пламени разразились диким грохотом.
- …здец батарее! Когда они, мудаки, поймут, что после каждого налёта надо менять позицию… Каждый раз одно и тоже…
- Шо це таке?
- Шо-шо? Отправились наши боги войны на небеса, вот что. Видал, как портянки кверху полетели? Твою мать, вояки! А теперь и мы за ними…
- …по красной ракете… в рай… А, ты, чай, с сегодняшнего пополнения? – я и не заметил, как оказался среди этих солдат. - Держись-ка, паря, за нас, ваших к утру мало останется: необстрелянные ещё, а мы это село уже третий раз штурмуем. Присмотрелись. Здесь бы надо тихо подползти с боку – вот тогда есть шанс, а по ракете…
- Ракета – приглашение фрицам на наши поминки. Чтобы, значит, не проспали, сволочи…
- Давайте-ка ползём вперед, пока новую атаку не начали. Успеем подползти к крайним хатам сбоку, считай – село взяли! Найдёте автоматы – берите, полезная штука, если диск полный…
- Очередь давай только короткую – ствол здорово вверх прыгает, того и гляди, пулями небо поцарапаешь…
- А я-то, дурак, думаю, откуда звёзды? А это же дырки от пуль…
- А луна тогда что – от снаряда?
- Хватит ржать, олухи! Пора двигать. А то, не ровён час, снова в атаку подымут. Нахлебаемся тогда кровушки.
- Ну что, все готовы? Тогда - «с Богом»! Тронулись!
- Салага, не отставай! Тут ловить больше нечего, кроме пули.
Продолжение: http://proza.ru/2018/12/08/1455