Дрожащие пальцы сумерек потянулись к перекрученным веткам, стали осторожно гладить листья, ощупывать покореженные стволы. Они залезали в каждую щель растрескавшейся коры столетних деревьев, беззвучно скреблись под слоем пробки, шептали невнятные заклинания на языке тумана и ветра.
Туман.
Туман опускался на Горбатый лес.
Пока только легкая дымка, прозрачная пелена, словно фата танцевала перед глазами девочки. Еще час, два, три- она станет молочной рекой, захватит лес, скроет корни, обросшие синим мхом.
Девочка. Что делает она, совершенно одна в этом неприятном месте? Куда идет она, чего ищет? Будто ей нисколько не страшно…
Зачем она надела этот красный капюшон? Ведь он как маяк светит через древесные стены. Его багровый огонь, слишком яркий для Горбатого леса, привлекает полуночных мотыльков размером с ладонь.
Но это просто безобидные насекомые. Их мохнатые тела, их черные, фасеточные глаза мелькают перед её лицом, но не решаются на касание. Мотыльки знают: огонь для них смертелен.
С каких это пор ночные бабочки стали так умны? И, послушайте, разве у мотыльков бывают тонкие заостренные хоботки цвета запекшейся крови?
Глупости. Это все сумерки, глаза в них особенно склонны к обману.
То был сорок пятый год двадцатого века, судя по календарю в доме девочки. Если время вообще движется в Горбатом лесу.
На девочке- милое платьице с орнаментом. Красивые цветы, умелая работа старой бабушки. Корзинка. Пахнет выпечкой. Крендель? Нет, пирожки.
С мясом.
Легкие башмачки выстукивают однотипный ритм: топ-топ, топ-топ, топ-топ.
Странный звук. Шаги девочки двоятся, будто бы кто-то крадется за ней след в след. Сейчас она обернется и…
Никого. Дорога пуста, только лес вокруг. Не волнуйся, милая. Все хорошо.
Шорох из кустов справа. Холодные мурашки бегут по ее спине. Никого там нет. Это просто ветер. А если нет?
-Кто здесь? - раздается тоненький голос. Широко открытыми глазами девочка смотрит в профиль безучастным деревьям. Нет ответа.
Девочка сжимает корзинку двумя руками, быстро идет дальше, стараясь не оборачиваться.
Ветви куста раздвигаются, выпуская на дорогу силуэт. Мужчина. Давно не бритое лицо испещрено царапинами, фуражка на голове помята и усыпана прошлогодней хвоей. Серебряный орел над козырьком изрядно запачкан.
Человек смотрит вслед девочке в красном капюшоне. Расправляет плечи, и рваный мундир, некогда черный, а теперь зелено-бурый от многодневного пребывания в лесной чаще, гордо блестит двумя стилистически изображенными молниями.
Человек растягивает губы, обнажая два пожелтевших ряда зубов. Медленно идет за девочкой.
Сгущается туман, обвивая мягкие башмачки, торопливо семенящие по дороге, и лакированные сапоги, тихо идущие следом.
Девочка приближается к домику на опушке леса. Свет погашен, бабушка уже легла спать. Подходит к двери.
Широкоплечая фигура притаилась у обочины дороги в паре десятков шагов от нее. Взгляд голубых глаз с интересом охотника наблюдает за ребенком.
Девочка дергает за ветхий пеньковый шнур, кривая дощатая дверь поддается, открывая темный коридор. Заходит.
Фигура, сгорбившись, парит в сторону домика, изъеденного жуком, лишь едва касаясь земли драными кожаными перчатками. У закрытой двери замирает, касается древесины. Прижимается к ней, словно какое-то огромное хищное насекомое, вслушивается.
Осторожно тянет за веревку, дверь открывается. Силуэт вползает внутрь по стене. Его уши ловят каждый звук: девочка в комнате слева. А в комнате справа кто-то спит.
Направо.
Сопение прерывистое, хриплое. Астма. Пахнет старостью. Старуха?
Точно, лежит на убогой кровати, накрытая ворохом серых одеял.
Лакированная перчатка достает зазубренный нож.
Тихо.
Резкое движение по горлу, и сопение прекращается. Подушка быстро набухает от влаги.
Детский крик за спиной. В комнате появляется свет. Что-то падает на пол и разбивается вдребезги. Тарелка? Нет, стакан.
Силуэт оборачивается. Действительно, стакан, весь пол залит водой. В проеме стоит девочка в красном капюшоне. Стоит и смотрит не дыша, не двигаясь, парализованная капающей с ножа кровью.
-Madchen, komm her, -рычит человек, облизывая губы- furchte dich nicht.
Наступает.
Масляная лампа в руках девочки дрожит, крохотными шажками она отходит в коридор.
Он загоняет её на кухню, к стене.
Но голод движет им, он ничего не ел около недели. Открывает настенные шкафы и сгребает все, что есть, в свой серый вещмешок. Полоску вяленого мяса заталкивает прямо в глотку.
Несчастная девочка трясется в углу, сжавшись всем телом. Крупные слезы выкатываются из-под её век. На лицо убийцы падает тень, она не видит его. И вдруг свет лампы отражается от серебряного пятиугольника на темной ткани его мундира. Внутри вышита голова волка.
-Волк…- шепчет она совершенно беззвучно- Волк, волк, волк, волк, волк…
Человек поворачивается к ней спиной, набитый мешок на груди похож на чудовищный живот.
Он идет к выходу, но замирает перед открытой дверью. Туман разжирел и плещется как болотная вода. Ничего не видно.
-Du bist schon…- задумчиво шепчет Волк- wir haben zeit…
Он повернулся к ней, слушая, как кровь отбивает знакомый марш в его голове.
Оскалился. Сбросил вещмешок.
И расстегнул ремень.
Туман бился меж искореженных деревьев, словно заживо вскрытый нерв. Черная ночь воцарялась в Горбатом лесу.