Начало повести(12+) о путешествии в пространстве и времени.
* * * * *
Сроком на десять дней отец ехал в служебную командировку в Ленинград и взял меня с собою; но не в «город на Неве», хотя мне очень хотелось, и я назойливо ныла о том всю дорогу. Нет, он высадил меня, не сходя с подножки вагона, на ночной перрон между Москвой и пунктом своего назначения – в бабушкины руки. По весне мне исполнилось двенадцать, но я ещё ни разу не видела папиной мамы; знала только, что зовут её Анна Дмитриевна, но мне можно называть баба-Анюта, ведь у меня есть и ещё и другая бабушка, Пелагея, теперь – баба-Поля…
Скорый поезд в предрассветной тьме, гремя и лязгая металлом об металл, остановился лишь на пару минут на маленькой станции. Торопливые слова без прощальных поцелуев слились с грохотом состава, свистком «к отправлению» и дальним лаем собак, породив чувства потери и неопределённости... Хотелось то ли бежать то ли лечь, то ли радоваться то ли плакать; но «сон на ходу» сгладил всё, и в памяти остались лишь запахи: перрона – металл и машинное масло, отца – одеколон и табак, «новой» бабушки – молоко и какие-то ягоды, а больше ничего!..
Проснулась я от того, что мне на живот вспрыгнула огромная пушистая кошка! Но удивившись чужаку, сразу же мягко спрыгнула на пол и бесшумно скользнула в чуть приоткрытую дверь, из-за которой тянуло запахом земляники, мяты и свежеиспечённых блинов или оладьев…
Я потянулась и пошире раскрыла глаза. Из угла на меня взглянул строгий старик в высокой шапке, похожей на корону. Листья, поблёскивая матовым серебром, окружали его голову, а под окладистой бородой теплился огонёк в маленькой, красного стекла, лампаде. Белоснежное полотенце, с вышивкой и вязаным кружевом на концах, свисало с тёмной деревянной рамы иконы. Нежась под пухлым одеялом в белоснежных простынях, и, разглядывая незнакомо-знакомый образ, я вновь задремала, и то ли приснилось, то ли припомнилось мне…
С любопытством разглядываю пухлые розовые ножки, поднятые надо мной. Это – мои, но я ещё не знаю, что это – ноги, и что розовыми пальчиками я закрываюсь не от человека, что смотрит на меня пристально и от того страшно, а прикрываюсь от взгляда… иконы.
Я лежу на спине, и вокруг меня снуют руки. Одни из них – уверенные и ловкие, другие – дрожащие, словно боящиеся ко мне прикоснуться. Слышу голоса, и, не разбирая слов, понимаю, что они спорят, и это – неприятно… Неприятно и то, что «боязливые» руки стараются меня туго завязать в пелёнку! А мне хочется ножкой прикрыться от строгого взгляда, и я пытаюсь вырваться, но не могу, пытаюсь объяснить, но лишь реву…
Но вот «ловкие» руки взялись за меня! Несколько раз бережно приподняв, укутали, оставив на свободе лишь голову, и неожиданно мне становится спокойно. И те руки пахли молоком и ягодами… Как от бабушки! Так я здесь уже была!.. И видела эту икону и вдыхала этот воздух, сквозняком приносящий из распахнутого окна аромат соснового леса, мокрого песка, свежескошенной травы и… гусиного помёта. Так рыбы безошибочно узнают запах родного ручья, по рекам возвращаясь к месту нереста, из океана!
С бабулей мы подружились быстро! Она была внимательна ко мне, а я старалась не вредничать! Впрочем, ни повода ни времени для упрямства у меня не было…
Всё вокруг было незнакомым и, одновременно, родным. Больше всего запахи! И я, как собака, кружила по дому, по двору и улице, зажмуривая глаза и пытаясь внутренним зрением увидеть то, что было на самом деле. И эффект был поразителен! Мебель в доме, в моём воображении, была огромной; кошка, кажется та же самая, – величиной с тигра; гуси во дворе – с меня ростом, а дома и деревья – не имели крыш и макушек… Бабушка сказала, что, действительно, я родилась здесь, но в год меня увезли – родители сменили работу; и вот теперь я вспоминала, а может быть просто фантазировала, свои детские впечатления…
Не успела я освоиться, даже ещё не познакомилась с соседскими сверстниками, как бабушка сообщила, что мы уезжаем! Нет, не насовсем, а на пару дней. К тётке-Оле «на смотрины». Кого или что я должна смотреть, бабушка не сказала, но дала понять, что это – очень важно! Что с такими людьми, как тётка-Оля, мне встретиться, возможно, больше никогда в жизни не придётся. Я была заинтригована и постаралась всеми правдами и неправдами выведать «тайну», но бабушка лишь лукаво улыбалась и как-то мастерски переводила разговор на что-нибудь иное.
И вот, полдня она упаковывала, заворачивала и увязывала гостинцы для «пустынницы», как называли тётку-Олю приносившие их старушки, мужики, тётки и даже девушки-комсомолки. В старенький потёртый ридикюль, когда-то бархатный и расшитый стеклярусом, мне доверили укладывать записочки на листах тетрадочной бумаги и открытках, покупных с цветами и самодельных с ангелочками. Люди что-то шептали бабушке, некоторые целовали руку, а бабушка кивала в ответ на их слова и крестила склонённые в поклоне головы…
Для меня всё это было так удивительно и необычно, что я совсем притихла и была послушной-послушной, нетерпеливо ожидая завтрашнего утра. Даже ночью, кажется, не спала! Или спала?.. И снились мне бородатые старики в шапках, похожих на корону, плачущие комсомолки, крестящиеся мужики и ангелы с почему-то картонными крыльями… И утром я была никакая! Вернее – спящая на ходу.
* * * * *
Продолжение – 1 глава "Утро" – http://www.proza.ru/2018/11/01/377.