Это было в далеком 1966 году. Нынешняя краса Рыбинска, Спасо-Преображенский собор, стоял тогда с усеченными главами куполов, без крестов, окруженный горами строительного мусора, и казался обреченным. Поговаривали, что городские власти то ли в самом соборе, то ли вплотную к его стенам намерены соорудить общественный туалет, а пока, до утверждения проекта, часть помещений отдали под временное общежитие. Пройти в него с улицы можно было только через калитку, расположенную в левой створке главных ворот храма. Сами ворота были по центру и бокам забиты досками. В нижнем ярусе колокольни размещался пункт приема стеклотары. В дни авансов и получек у его дверей выстраивались очереди горожан с авоськами, набитыми пустыми бутылками из-под водки и дешевых плодово-ягодных вин. Остальные окна и двери первого этажа были частично заложены битым кирпичом и замурованы цементом, а частично забиты неструганными досками. Осколками кирпичей вперемежку с цементом были заделаны и большие отверстия в земле вплотную к цокольной части собора. Поговаривали, что где-то здесь замаскирован люк, подняв который можно попасть в подземный ход, ведущий на левый берег Волги.
Естественно, все это — и колокольня, и громадные пустые залы с взирающими со стен через облупившуюся краску ликами святых, и слухи о подземном ходе, как магнит притягивало к собору подростков со всех районов города. У нас были свои тайные ходы, чтобы проникнуть внутрь. Мы превосходно ориентировались внутри и знали, как, преодолевая кирпичные завалы, через дыры в потолке или проломы в стенах перебраться из одного помещения в другое. Было у собора и еще одно немаловажное достоинство — его колокольня, самое высокое по тем временам сооружение в городе.
Не знаю, кому первому – мне или Жене Немцову – пришла идея посмотреть на первомайскую демонстрацию с высоты колокольни, поприветствовать знакомых, подурачиться немножко, — но принята она была на ура. В десять утра, когда демонстрация была в самом разгаре, мы через небольшое отверстие над потолком пункта приема стеклотары с помощью приставной доски проникли сразу на второй ярус колокольни и оттуда поднялись по винтовой лестнице на площадку с колоколами. Там стряхнули с одежды пыль, уселись на парапет, и размахивая руками, стали кричать лозунги:
— Да здравствует Коммунистическая партия Советского Союза — организатор и вдохновитель всех наших побед! Ура, товарищи!
Снизу никакой реакции. Море плакатов. Мир, труд, май! Искусственные цветы, портреты вождей...
— Да здравствует нерушимое единство партии и народа! Ура, товарищи!
Минут пять, выкрикивая лозунги и кривляясь, мы пытались привлечь внимание демонстрантов, но они нас не слышали — пели свои песни, передавали по шеренгам фляжки со спиртным, болтали о чем-то между собой, махали флажками, смеялись, танцевали. Хоть бы один задрал вверх голову, посмотреть на небо, на колокольню... А главное — на нас!
И тут мне на глаза попался длинный металлический прут, лежащий на полу в известковой пыли. Я спрыгнул с парапета, поднял прут, отряхнул его от пыли, ухватился двумя руками за один конец и вторым почти дотянулся до колокола, но моих сил оказалось маловато, и конец прута, проскользнув чуть ниже колокольного ободка, опустился. Женька сразу угадал мои намерения, встал со мной плечом к плечу. Удерживая прут вдвоем, мы дотянулись до языка колокола и стали его раскачивать. Вначале это нам не особо удавалось, но потом мы наловчились, и спустя какое-то время над запруженной демонстрантами Соборной площадью (тогда она называлась площадью Маяковского) поплыл мощный густой колокольный звон.
Когда руки устали, мы положили прут на пол и бросились к парапету — снизу на нас смотрели тысячи восхищенных глаз. Неожиданно откуда-то из толпы демонстрантов материализовались несколько человек в милицейской форме и врассыпную бросились к собору.
— Бежим! Поймают, мало не покажется, — потянул меня за рукав Женька.
Мы метнулись к винтовой лестнице, но снизу уже стучали чьи-то сапоги. Оставался один путь — наверх.
Раньше мы никогда на колокольне выше яруса с колоколами не поднимались — там вместо лестницы торчали два ржавых перекрученных швеллера с налипшими на них остатками штукатурки, а над ними угрожающе нависал заваленный битым кирпичом остов лестницы — того и гляди, что-нибудь сорвется на голову. Но другого выхода у нас теперь не было.
Я вскарабкался Женьке на плечи, сбросил вниз несколько кирпичных осколков, дотянулся до швеллеров, перебрался на них с Женькиных плеч и, свесившись вниз, протянул другу руку. Минуту спустя мы продвинулись по остаткам лестницы еще немного вверх и скрылись от глаз преследователей за уступом стены. Снизу доносилось множество голосов. Кто-то тронул руками швеллеры, по которым мы только что карабкались наверх и крикнул своим напарникам:
— Здесь пусто, а дальше хода нет!
— Спускайся, поймали, — откликнулся хриплый голос снизу.
— Дяденьки милиционеры, мы, честное пионерское, не звонили, — хныкал кто-то из задержанных.
— А как-же — Святой Дух звонил! — рассмеялся милиционер с хриплым голосом.
— Мы даже не успели на колокол посмотреть, — вторил хныкавшему пионеру слезливый девчоночий голосок.
— В участке расскажете, кто успел, а кто нет.
Постепенно голоса и шаги стихли. Мы с Женькой, поддерживая друг друга, осторожно спустились на площадку с колоколами, подошли к парапету и посмотрели вниз. Соборная площадь была по-прежнему заполнена демонстрантами.
Да, как-то не совсем хорошо получилось — мы звонили в колокол, а достанется по полной программе за наше баловство каким-то малолеткам. Если не признают «свою вину», еще и вдвойне поплатятся, и родителям их штрафы впаяют. Скверная история. Что-же делать?
И тут Женька поднял металлический прут. Я без слов понял его замысел — вызываем огонь на себя! Мы ухватились, чередуя руки, за прут и стали раскачивать им язык колокола. Через пять-шесть колебаний над площадью снова поплыл густой колокольный звон.
После трех-четырех ударов мы положили прут и, не чуя под собой ног, бросились вниз по винтовой лестнице. Не сговариваясь, решили уходить не напрямую через отверстие над пунктом приема стеклотары, а через бывший лазарет.
На втором ярусе колокольни через брешь в стене пролезли в чердачное помещение церкви. С чердака по веревке через дыру в потолке спустились вниз. Затем стряхнули с одежды и обуви пыль, придирчиво оглядели друг друга на предмет чистоты костюмчиков и удовлетворенно направились к дверям. Из лазарета на улицу можно было выйти только через самострой «семейного общежития». И тут нам навстречу из дверей со стороны «общежития» выскочил мужчина в серой шляпе. Увидев нас, он радостно растопырил руки, явно намереваясь хоть одного, но сцапать. Отступать было некуда.
— Скорей, бегите сюда, — закричал вдруг Женька мужчине и сам побежал назад к отверстию в потолке, из которого пару минут назад мы спустились с чердака.
Дядя в шляпе остановился.
Я тоже подбежал к отверстию в потолке и призывно замахал ему рукой:
— Что же вы стоите? Они все там. Слышите, как топают! Не бойтесь — мы поможем!
Прислушавшись к доносившемуся сверху стуку многочисленных сапог и отбросив колебания, дядя в шляпе подбежал к нам, заглянул в наши честные глаза и ухватился за свисающую веревку. Мы подставили ему под ноги спины. Секунду спустя он скрылся на чердаке бывшего лазарета.
Мы, не сговариваясь, неожиданно перекрестились, посмотрели удивленно друг на друга, рассмеялись и поспешно пошли к выходу.
— Может, правы бабушки, и в этом мире есть Бог? Как ты думаешь? — спросил я Женьку.
— Может и так, — согласился он. — Мы спасли от неправедного суда пионеров, а Он спас нас, помог запудрить мозги дяде в шляпе.
Иллюстрация: Рыбинск. Спасо-Преображенский собор.
Продолжение: http://www.proza.ru/2018/10/07/1685
Предисловие и оглавление: http://www.proza.ru/2018/10/07/1618