Весь многоэтажный дом пронизан насквозь каким-то звуками, которые плотным кольцом обступают одно-единственное пространство, создавая звуковой вакуум из которого нет возможности вырваться, чтобы услышать тишину. Ту тишину, в которую хочется погрузиться полностью, до конца и с головой, зарывшись в неё лицом, послушать её звенящую тишь, узнать, как она звучит, та тишина, которая, где-то всё же ещё есть, в той первозданной природе, где она была всегда, когда слышно, как молчит зелёный лист, наполненный каплями утренней росы, что стекает с него прозрачным журчащим ручейком, который наполняет своим безмолвным шелестом весь могучий лес, когда эта тишина не мёртвая, а живая, животрепещущая тишина, берущая за душу, от чего становится радостно и хочется жить. Жить долго и всегда, и наслаждаться каждой минутой тишины.
И не потому, что хотелось погрузиться в себя, уйти от реальности и представить себя где-то, вне грохота тяжёлых башмаков, что истоптали планету земля, уничтожив своим металлическим грохотом подков тишину, а потому что просто, так безудержно хотелось тишины, когда не слышно даже, как летит в воздухе муха, рассекая своими крыльями то пространство, в котором ты и тишина, и больше никого, когда не слышно, как точит своё жало комар, готовя острый кинжал, чтобы следом с силой воткнуть его в твою плоть, и когда его торжествующий писк победителя, это ничто по сравнению с той тишиной, которой уже больше нет. Нет, она есть, но только там, где ты только что был, в утробе своей матери, окружённый плотным защитным кольцом, загораживающим тебя от внешних слуховых раздражителей, и где ты не боишься, что вот- вот, вот, сейчас на тебя обрушится весь этот какофонический ряд, будто крыша того многоэтажного дома, что сложится на твоих глазах, словно карточный домик, и прижмёт тебя к земле навсегда, впечатав в унылое пространство, называемое могилой, и где ты погрузишься уже в мёртвую тишину, будучи ещё живым и трепетным.
А сейчас ты инвалид, сначала на слух, потом на два уха, когда слушаешь не тишину, погружаясь в мир прекрасного и неизвестного, словно опускаясь на самое дно мирового океана, в пучину мёртвого моря, где ты один на один с вечной, не проходящей, нескончаемо- глухой тишиной, а вместо этого слышишь те звуки извне, что проникают в тебя, делая из тебя, инвалида, уже нервнобольного от не заканчивающейся звуковой какофонии, в которой невозможно отделить «до» от «ми», а слышно только «си-бемоль», сильно раздражающее своей однообразностью, в которую слились все звуки, что создали тот вакуум, в котором ты вынужденно находишься.
А ведь так хотелось малого, всего-то послушать тишину, услышать то забытое, уже не возвратимое, от чего очень хочется громко не рыдать, а выть, от сознания на веки утраченного, чего-то непознанного, того, чего никогда уже не вернуть и не услышать. Ту тишину, убитую громким безжалостным топотом человеческого башмака, прошедшегося по тишине, навсегда зависнув на ноте си-бемоль, отравляющей слух, и даже писк комара нудно жужжащего у твоего раненого уха, кажется тебе мелодией тишины, той, что осталась в первозданности, которой тоже уже больше нет.
А ведь именно в ней и была та животрепещущая тишина, где ты один, и где нет больше ничего, кроме чувства прекрасного, которое можно увидеть и потрогать, как услышать все многогранные звуки тишины, воплотившие в себе и шелест зеленого листа, наполненный неповторимой мелодией леса, и звук океана, и журчащей воды, где пение птиц услаждает твой слух, где всё это и есть тишина, та тишина, которая порою просто молчит и при этом, всё равно звучит мелодией жизни, от которой хочется петь, потому что ты счастлив - ты слушаешь тишину, где порою слышно, как зимой трещит мороз, и воочию, а не на словах, где слышна весной звонкая капель, которая отдаётся не только в ушах тем счастливым моментом, но и в твоей душе, наполняя её до отказа той тишиной, которой больше нет.
И ты глух к тишине, к той, которая есть, той, что заменила естество, оставив тебя без ничего, без возможности быть самим собой, когда ты наедине с тишиной. Этого больше нет. Это отобрали у тебя при рождении. Когда ты услышал первый раз звук клаксона проезжающего мимо автомобиля и понял, что родился инвалидом, ограниченным по слуху, а значит и по зрению, ибо нет возможности видеть, если не слышишь, не слышишь тишину, которую, возможно, услышал бы сначала какой-нибудь художник, а потом рукой великого мастера перенёс бы её на своё полотно, где кто-то незнакомый тебе медленно бредёт по аллее безмолвия, унося с собой всю тишину этого мира сквозь сень густо растущих деревьев, куда-то в неизвестную даль. А потом ты, сидя в глубоком молчании перед этой картиной, слушал бы то, чего больше уже нет, и думал бы про себя: Как жаль, что я не родился раньше и не успел услышать главное в своей жизни — тишину.
Ведь больше её не услышать и не познать всей её глубины и красоты никому, и потому ты каждый раз — в том вакууме, в который стучатся разные звуки многоэтажного дома, грубо разрывая сиюминутную тишь, когда ты только подумал, вот, оно, нарушая твой покой и сон, не зная, что хотелось малого, всего-то тишины, того, что никогда даже и не знал, просто, потому, что опоздал появиться на этот свет, родившись глухим и слепым инвалидом. Это ли не глобальная на уровне природного катаклизма трагедия для всего человечества, полное отсутствие в мире людей тишины.
04/10/2018 г.
Марина Леванте