Крах. Часть2. Глава24

Валерий Мартынов
  24

О законе парности событий я не имею ни малейшего представления. А такой есть. Парность во всём: пришёл – ушёл, свет – темень, дал – взял. Сказал правду – соврал. В законе парности каждый определённую фазу переживает. Кто-то легко с одного уровня на другой проскакивает, кто-то застревает, не известно почему.  Моё подсознание молчит по этому поводу.
День еле тянется. А я строил на него тысячу планов, давал какие-то обещания. Собирался вести себя совсем по-другому.
Теперь я  могу себе позволить непонятливость, многочасовое ожидание перешло в напряжение, вот-вот заставит стыдиться, припоминая вчерашнее..
До тех пор, пока светит солнце, за мной будет следовать тень. Тоже парность. Тень и человек – система. Чтобы понять это, надо быть гением, надо понять, для чего ты рождён, зачем таскаешь за собой тень, чего тебе отпущено природой больше.
Вообще-то, не гением надо быть, а просто смириться с тем, что мир устроен несколько иначе, чем я представлял его себе, и тогда отыщется способ приспособиться.
Готов замолить все грехи, и мнимые тоже. Готов стать символом мечты и её воплощением. Не любыми, правда, способами. Почему? А, наверное, потому что нет таких воспоминаний, которые хотел бы вернуть. Вернуть и вернуться совершенно разные состояния. В теперешнем состоянии я-то стараюсь больше слушать, ведь чрезвычайно интересно узнать иное мнение, отличное от моего.
Какая разница, что мною в это время двигает: злость или радость?! Глаза глядят, нос улавливает запахи, что с того, что внутри никак не успокоится мой двойник, под черепушкой он обитает или прячется за каким-то там ребром? Ему охота чужие души разгадывать. А я, что, я – как все. От меня вреда не так уж и много. Это с одной стороны.
Есть и другая сторона, с другой стороны, не спрашивает никто ни о чём, и тут необъяснимо чувство вины выползает, и доходит, что переживания и обиды у каждого – тьфу, разотри и выплюнь. Уж я-то раскрывать свою тайну не буду. Мне всё равно, что скажут люди. Да от этого одного, что скажут люди, уже чувствую себя подопытным кроликом.
Ситуацию каждый оценивает по-другому, не как мне могло представляться. И отмщение за несуразности может быть. Если меня любит один человек, значит, любят все. Если я одинок, сидя за столом, - значит, стану ещё более одиноким. В этом забавность жизни. Одно следует за другим. Если накануне было слишком хорошо, то продолжаться «хорошо» до бесконечности не может, каким бы гармоничным ни был бы мир.
Нет устойчивости в человеческих отношениях. Парадоксален мир. Судьба распоряжается забавно.
Порой мне кажется, что я, слушая, схватываю не только основную мысль, но и улавливаю нечто большее. Но ведь нечто большее, это всё рано добавка к чему-то основному. А что основное, что наверстать хочу?
Мне бы, чтобы никакой нервотрёпки, никаких мучений, никаких поисков, бесплодных ожиданий. Всего хочу и сразу. Хочу, чтобы пелена спала с глаз, а лечащее время длилось не дольше мига. Если бы мне и потребовалось лавировать, приспосабливаться, находя в этом своё место, то плохое должно быть всего лишь фоном. Красивым фоном – закатом ли, восходом солнца, морским простором. Чем-то таким. И с проблемами чтобы враз можно было разобраться. Мне нельзя терять власть над собой. Если буду действовать без промедления, успею всё взять под контроль.
Я, честно сказать, могу выкинуть такое, что хоть стой, хоть падай. Особенно когда мне охота покрасоваться.
Жаль, что голова не держит умные высказывания, вычитанные в книгах, а то бы блеснул.
Помню, в детстве меня сильно удивило, что если два магнита сблизить, то в одном случае они притягиваются, а в другом – отталкиваются. И отталкиваются, сдвигаясь в стороны, будто затылками норовят сойтись. А затылок, я уже знал, не всякое животное подставит. Я любил за животными наблюдать. И не только за животными.
Уже в детстве начал отдавать себе отчёт о том, насколько разительно отличаются люди и по внешности, и по отношению друг к другу. Мне теперь думается, что тогда я начал вырастать из того мира, не приобщаясь ни к какому другому.
Маленьким понял, что не должен спрашивать, не задавать лишних вопросов, доходить до всего сам. Выходило, начинал задумываться — начинал бояться. И страх тот был необъяснимый, его никак в слова облечь не удавалось. Тот страх отвергал, меня и не принимали в игры.
Мне часто казалось, что другие наделены всем тем, чего у меня не было. И отвагой, и особыми талантами, и любовь у них не несла разлуку, и печаль измерялась неизмеримо меньшими слезами. Мой страх говорил со мной неведомым языком.
Вспомнить бы, какие обещания тогда принимал? Раз забыл, то те обещания ничего не стоили, и нечего тогда клясть жизнь, что она не такой вышла. Жизнь как жизнь, и идёт она своим чередом.
Одно колесо катится по правому рельсу, параллельное колесо жизни катится по левому рельсу. Интересно, если будущее приближает правое колесо, то прошлое волочится по левой рельсине, а между колёсами, что?
Я не хочу знать, что находится между. Поскольку меня не приготовили к управлению серединным состоянием, состоящим из бесконечных повторений.
На долю секунды тишина установилась. Как ребёнок жду дарованной благодати. Готов обратиться с мольбой, но в теперешних обстоятельствах кольцо сомнений мне не разомкнуть.
Мели Емеля, твоя неделя! Горя настоящего не нюхал. Не слишком ли поздно начал размышлять? Моими размышлениями я перенастраиваю душу.
Время ведёт игру, человек ли со временем играет, кто знает. Да и зачем это знать. Время и горе безжалостны в любом возрасте. И подробности всегда безрадостные. Сбит я с толку происходящим, не понимаю толком ничего. Не нужно углубляться. С «без» или без оного жить надо. Не всякое слово, которое вертится на языке, выпуливать слушателю в уши надо.
Я свободен. Я не нуждаюсь в том, чтобы давать объяснения. Я — маленький человек, новообретённая свобода вознесла меня к небесам.
Хочется безразличия, хочется пожать плечами и сказать: такова жизнь, никто не совершенен. Неведомые слова копились на моих губах, я их выскажу Елизавете Михайловне.
Сильным хочется быть. А жизнь что, её сахаром не надо посыпать, жизнь надо глотать такой, какая она есть. Почему-то меня злить начинали мои придумки. Вроде бы и наплевать, а как бы и нет.
Не произнесённые слова внятны. Как по справедливости рассудить, если неизвестно что возмущает? Нагородил такого, что сам заинтересовался выдвинутой теорией, которая основывалась на моём мнении.
Сидим. Пьём. Уху едим. Что думает Максим, что знает Демидыч? Меня утешает одно — завтра летим домой. Мне всё равно, будут строить или нет.
Правый глаз, левый глаз. Один серо-голубой, другой тоже серо-голубой. Парность. Время ведёт игру. Совсем безразличный тон у сказанного. Сколько бы ни произносил фразу, в непрестанном повторении, каждый раз нахожу подкрепление.
Ничего не случилось вчера, ничего не произойдёт и сегодня. Вчера ничего не было и, одновременно, много чего было. Вчера можно постичь с сегодняшней кочки. Как бы там ни было, мир полон возможностей. Всё, в конце концов, утрясётся, всё займёт свои места, стоит только чуть подтолкнуть. А терзаться из-за того, чего не в силах изменить, глупо. Бесполезно требовать от окружающих соответствия своему настроению. Так-то!
Я испытываю прилив ликования оттого, что произношу бессмысленные слова. Их слышит Елизавета Михайловна. Слышит и не возражает… Значит… Её душа ведёт беседу со мной. Ей нужны мои ответы.
Один достойный человек должен составить, как говорилось раньше, счастье другому достойному человеку. Достойный я, бестолочь, тупой – не могу себя оценить. Не всегда верно понимаю, если женщина говорит «нет», то это иногда действительно нет, а иногда и что-то другое.
Всё раздваивается, всё манит и делается недоступным. Странный вихрь налетел. А я, а я пытаюсь дотянуться и дотронуться, пытаюсь сбросить одеяло. Лицо бесстрастное. Воображаемая женщина, подобно матрёшке, заключает в себе набор схожих  кукол-болванчиков. Умельцы из двенадцати куколок набор составляли. Лица куколок-женщин сливаются. Вымышленные и настоящие, удержать никого не могу. Неужели меня тени окружают?
Где-то я сильно наблюдательный, а где-то слеп, не хуже курицы, запёртой в чулан. Наверное, всё из-за ощущения, которое делает глаза пустыми и далёкими. Ничего не хочется. Даже двигаться не хочется. Вру, мысленно выбираюсь из тёмного чулана.
Перенестись бы в гостиничку, и сидеть бы друг напротив друга. Замереть так, чтобы не сдвинуться, чтобы жар поглотил обоих, чтобы лицо женщины осветила улыбка, чтобы подрагивали веки, чтобы полёт ощущался. Я и Елизавета Михайловна.
Чувствую взгляд, чувствую тепло руки. Мы оба как будто стали одним раскалённым шаром.
Сколько времени могу сопротивляться этому влечению? Я должен попытаться. Я должен попросить. Чтобы этот бесконечно длинный день, толком я его помнить не буду, сменился ночью. Чтобы мы затворились в нашем единении.
От этого видения не хочу открещиваться. Подобное надо пережить и прочувствовать. В голову не приходит, что что-то надо считать нормальным, а что-то нет. Вроде никогда не думал, что необходимо как-то оправдывать для себя принятые решения.
От чего-то я должен отступиться. Без придыхания и возмущения подумал об этом. Голос. Снова слышу чей-то голос. По сравнению с предыдущим этот голос немного изменился, стал чуть более резким, требовательным. Голос предупреждает. Грех смыть требуется?
Не могу находиться рядом с женщиной, оставаясь равнодушным. Жизнь, как река щепку, принесла меня к женщине. Странно, происходящее имеет название – любовь.  Я созрел для обожания, а со стороны это видно?
Физическое влечение, ладно, как-то скрыть можно. Для чего поехал? Стремился убежать от своих тайных и явных грехов, хотел побывать в спокойном месте?
Самое спокойное место находится внутри меня самого, она называется пустотой. И я, живя свою жизнь, заполнял ту пустоту всевозможными приобретениями – машиной, домом, безделушками, другим человеком.
Открытие сделал! Как же! Не было бы пустого места внутри меня, не за чем и накопительством заниматься, и не перетаскивал бы я с одного на другое место свои ощущения, пустыми тревогами не напрягал бы сердце.
Само сердце из двух половинок состоит. Я не больно разбираюсь в анатомии, но из школьного учебника помню, что какие-то левые и правые желудочки есть в нём, и где-то замкнутое пространство – место хранения души. Всё не работает одно без другого. И никто не знает, сколько он может сопротивляться собственному влечению.
Поправка требуется. Вдруг оказывается, что любя одну, полюбил другую. И вины не чувствую. Мозги не включаются, оттого и возникла неаппетитная каша. Не понимаю своих намерений. Но ведь впервые почувствовал способность двигаться дальше.
Хочу сказать, что Елизавета Михайловна отворила внутри меня дверцу, прежде наглухо запёртую, и я окрылён возможностью снова впустить кого-то в свою жизнь. Что-то явно происходит. Понятия не имею, что. Одновременно со мной другой голос произносит другие слова.
Так бывало не раз. Но ведь у меня слова не идут с языка.
Смотрю и ничего не вижу. Не вижу того, что хочется увидеть. Надо смотреть не совсем обычным способом. Каким?
Нет, я не удручён ничем, чтобы из меня агрессия полилась. Уж против Елизаветы Михайловны, точно, никакой агрессии не будет. Максим – временно присутствует.
Чувствую, что голос внутри меня стал увещевающим, терпеливым. Обида если и есть, то глубоко запрятанная. Правильно, чтобы лучше понять ближнего, тянет поддаться внушению, только вреда или пользы больше от этого? Смириться надо, не каждый раз будет выходить так, как хочет левая нога.
Я – мало эмоциональный, забывчивый, тугодум-медлительный, не впечатлительный, не поддающийся обману; мне вроде бы нет никакого дела до неудачников или выскочек, я, конечно, нетерпелив. Но не суетлив. Я обычно предпочитаю помалкивать и слушать. И верю, что узнаю что-то новое.
 Ну и накрутил! Такой золотую стружку с действительности не снимет.
Мне изменяет хладнокровие. Ревность начинает стремительно теснить самообладание. Губу надо прикусить. Мои поступки тесно связаны с тем, кто я такой. Кто я такой? Кое-что про себя знаю, многое открывается как бы вновь, но, думается, нет такой силы, которая приостановила бы процесс узнавания.
Я – недобравший молодости тип. Многих бесит моё молчание, некоторых заводят мои продолжительные рассуждения. Всё это тремя словами определяется – скучный я человек. Я не обижаюсь. Чего обижаться, не самолюбив, на самолюбие уйма особого времени надо. Да и самолюбив или нет, как говорится, выше головы не прыгнешь, а игра с жизнью в жизнь – обман, так как итог всегда известен.
Иногда говорю с жаром, с увлечением. Тогда высказываю такое, о чём раньше молчал. Мне тогда кажется, что я гораздо всех лучше разбираюсь в жизни. Несравнимо умнее всех.
Меня вот всегда опоздание хотя бы на десять минут бесит. Тот, кто опаздывает, считает себя лучше. Лучше, хуже, выше, ниже,- какая разница? Тоскливо и тревожно. Возникло чувство, что крохотный огонёк-теплячок вот-вот потухнет.
Но ведь и Максим мог когда-то испытывать подобное, и Демидыч, и Елизавета Михайловна. Раньше, в другой жизни, с кем-то. Не может человек прожить жизнь, и ни разу не произнести фразу: «Ты мне нужен. Я люблю тебя». По разному эти слова слышат уши.
Приятно, когда кто-то заботится о ком-то, приятно, когда тобою любуются. Это всё на физическом уровне. А ведь есть и моральный уровень, внутреннее ощущение, внутренняя готовность к измене, которую может на время остановить обязанность.
Нет ничего более непостижимого для меня, чем я сам.
Максим старается скрыть своё недовольство. Он угадан и как бы даже с равнодушием угадан. Наверное, бесит, когда на тебя с улыбкой смотрят и с некоторым сожалением. Обычность это или что иное, сразу не пойму.
Мне одно понятно, Максиму всё должно принадлежать, а, получается, остался ни с чем. Огорошил его Демидыч. Недолюбливают они друг дружку.
Я будто плыву, покачиваясь на волнах времени вместе с избой Максима, вместе с Елизаветой Михайловной, вместе с Демидычем. Краем глаза вижу отдаляющийся Ярс, сегодняшний день. Вижу своё прошлое, сквозь дымку проглядывает силуэт, который, вроде как нитками, привязан ко мне. Нитки растягиваются, готовые лопнуть.
Надо мне прошлое, которое, как заноза в сердце? Чуть трону, всё начинает ныть и трепыхаться.
Как Максим отреагирует на слова, если скажу, что боюсь баб? Разомлеет? Скривит губы? Может, он только-только вчера почувствовал, что тоже  есть другая жизнь?
А у Демидыча щёчки порозовели, зашевелились. Маленькие глазки — две капли мутной водички.