Суд
Великолепным летним днём 13 июля 1877 года генерал-адъютант Фёдор Фёдорович Трепов, петербургский градоначальник приехал в десять утра в Дом предварительного заключения на Шпалерной улице.
- Сходки запрещены! - крикнул он, когда встретил во дворе арестантов.
Один из них был член «Земли и воли» Боголюбов, арестованный за демонстрацию у Казанского собора и приговорённый к пятнадцати годам каторги. Он ожидал скорой отправки на каторгу.
- Почему не снимаешь шапку при встрече генерала?! - рявкнул Трепов.
Градоначальник был в плохом настроении, и ему не понравился Боголюбов. Не так отвечал ему, не быстро снял шапку.
- В карцер его! Шапку долой! - он выбросил вперёд руку, чтобы сбить шапку с головы заключённого.
Боголюбов, полагая, что генерал хочет его ударить, резко отпрянул. Шапка с его головы слетела, он пошатнулся и едва не упал. Эту сцену видели из окон арестанты, почти сплошь политические. Им показалось, что градоначальник ударил Боголюбова.
- Сатрап! - закричали заключённые.
Они были люди молодые и страха николаевских времён не ведали. Градоначальник услышал проклятья, и в него полетело всё, что можно было просунуть сквозь решётки: кружки, книги, зубочистки. Рассвирепевший Трепов велел поступить, как в добрые времена покойного императора:
- Высечь Боголюбова!
Считая инцидент исчерпанным, Трепов уехал. Охранники на виду у глядевших из окон арестантов неспешно таскали шпицрутены в карцер, куда посадили Боголюбова. Так они дразнили политических. Арестанты сквозь решётки проклинали власть и начали грозить бунтом.
- Всё опасно накалилось... - об инциденте пришлось доложить министру юстиции графу Палену.
Министр заявил, что Трепов поступил хорошо и заверил:
- Если начнутся беспорядки, пошлём на Шпалерную пожарную трубу облить их холодной водою, а если беспорядки будут продолжаться, то по всей этой дряни будем стрелять.
- То, что произошло в доме предварительного заключения, действительно несчастье! - сказал ему председатель Петербургского окружного суда Анатолий Федорович Кони при встрече.
- Ах! - продолжал горячиться Пален, размахивая сигарой, - ну, что же из этого? Надо положить конец этому... я не могу этого более терпеть, они мне надоели, эти мошенники!
- Это не конец, а начало, - уточнил Кони, теряя самообладание, - вы не знаете этих людей, их вовсе не понимаете, и разрешили вещь, которая будет иметь ужасные последствия.
На следующий день он зашёл к Трепову и сказал:
- Тот день не забудется арестантами. Это более чем преступление, это – серьёзная ошибка! Это - политическая ошибка...
- Клянусь вам, Анатолий Федорович, - Трепов перекрестился на образ, - если бы Пален, сказал мне, что говорите вы, я бы иначе взыскал с Боголюбова... Но, помилуйте, когда министр юстиции советует, могу ли я сомневаться? Я человек неучёный, юридических тонкостей не понимаю!
- А понимать нужно...
- Ну, да ничего, - прибавил он, - теперь там уже всё спокойно, а им на будущее время острастка... Боголюбова я перевёл в Литовский замок. Я ему послал чаю и сахару.
Беспорядки не начались, но чиновники не учли, что новая эпоха гласности плохо сочеталась с действиями исполнительных служак. Об истории во всех подробностях тотчас поведали петербургские газеты.
- Журналисты не отличались сочувствием к градоначальнику, и статьи были соответственные.
В октябре состоялся процесс. Судили 193-х народников по обвинению в создании организации с целью свержения существующего строя.
- Это был крупнейший в истории русского суда политический процесс.
После Манифеста пришлось создавать новый суд. При крепостном праве помещики были судьями для двадцати миллионов крепостных. Но для свободных людей суд был немногим лучше. Взятка была частью судопроизводства. О судах ходила почти официальная пословица:
- Раз берём, то разберём.
Судьи могли судить и в отсутствие тяжущихся сторон. Ещё в 1864 году Александр II подписал новый «Судебный устав», который вводил единую систему судебных учреждений, исходя из формального равенства всех социальных групп перед законом.
- В стране вчерашних рабов был создан суд присяжных - суд скорый, справедливый и милосердный, равный для всех подданных, зависимость и гласность правосудия, состязательный процесс! - это было впервые и потрясало современников.
Появившаяся адвокатура родила знаменитых ораторов, их речи печатались в газетах, цитаты из речей повторяла вся страна. В судебных залах новая Россия начинала учиться демократии. С речью выступил народник Ипполит Мышкин. Речь сделала его знаменитым. Он славил героев, издевался над правительством.
- Достаточно! - председатель суда прервал его, но Мышкин не слушал.
Председательствующий приказал жандармам навести порядок. Те попытались вывести Мышкина из зала. В ответ остальные подсудимые начали трясти решётки, выкрикивали проклятья, публика металась по залу, несколько женщин упали в обморок.
- Судебное заседание закрыто! - важно объявил председатель.
Жандармы с саблями наголо выпроваживали из зала подсудимых и публику. Защитники старались привести в чувство женщин, лежавших в обмороке. Прокурор Желеховский растерянно выкрикивал:
- Это революция!
Сотню людей приговорили к разным видам наказания, двадцать восемь осудили на каторжные работы. Девяносто подсудимых были оправданы.
- По решению императора восемьдесят из них были сосланы административным порядком, - узнали при дворе.
Процесс закончился 23 января 1878 года, а утром следующего дня к генералу Трепову как всегда было много посетителей. В его приёмную вошла девушка среднего роста, с продолговатым бледным лицом, и гладко зачёсанными волосами.
- Мне надобно получить рекомендацией для работы гувернантки, - сказала она секретарю, назвав себя Козловой, и подала прошение Трепову.
Когда генерал-губернатор взял её петицию и повернулся к следующему просителю, она вынула из сумочки оружие и выстрелила в него в упор из револьвера системы «Бульдог».
- Убийца! - закричали посетители и скрутили её.
Девушка не сделала попытки скрыться. Она покорно сидела за длинным столом для заседаний градоначальника, напротив следователя Кабата и начальника сыскной полиции Путилина и отвечала на их вопросы.
- Вы стреляли в генерала из личной неприязни? - спросил её Путилин.
- Трепова я никогда до сего дня не встречала, - откровенно сообщила она. - А стреляла в него, потому что в газетах прочла о его зверском обращении с беспомощным заключённым Боголюбовым.
Она нервно пожимала плечами, на которых неловко сидел длинный серый бурнус, с фестонами внизу по борту. Девушка не смотрела прямо перед собой, даже когда к ней обращались с вопросами, лишь поднимала светло-серые глаза вверх, точно во что-то всматриваясь на потолке.
- Очень трудно было поднять руку на человека, но совесть заставила! - прошептала она скорбно.
Её взор, возведённый из-под нахмуренных бровей, сжатые тонкие губы над острым, выдающимся подбородком несли отпечаток решимости и некоторой восторженной рисовки.
- Как ваше имя? - следователи в первую очередь выяснили, что настоящая фамилия стрелявшей девушки была Вера Засулич.
Она родилась 27 июля 1849 года в семье обедневшего дворянина в селе Михайловка Смоленской губернии. Вскоре после её рождения умер отец, оставив жену и пятерых детей без средств. Вера воспитывалась богатыми родственниками, к ней относились как к приживалке.
- После окончания школы меня определили в закрытый пансион в Петербурге, - сообщила она, - где готовят домашних учительниц.
Засулич стала посещать университетские лекции, работала в переплётной мастерской. Случай свел её с Сергеем Нечаевым и его сестрой Анной. Она познакомилась с подпольщиками-революционерами, учила рабочих в кружках, агитируя их за революционные перемены.
- Были под надзором полиции? - спросил Путилин.
Вера ответила утвердительно. Полиция, следившая за Нечаевыми, арестовала девятнадцатилетнюю девушку. В тюрьме она провела два года в ожидании суда.
- Синие очки и короткая стрижка делали её модной революционеркой… - усмехнулся наблюдательный следователь.
После выхода из тюрьмы её ждал полицейский надзор. Её выслали в Нижегородскую область, где она оказалась без средств к существованию. Вернувшись в Петербург, решила убить градоначальника.
- Государь! - забегали люди, встречая царя, который пришёл навестить раненого, останавливаясь почти на каждой ступеньке и тяжело дыша, с выражением затаённого страдания на лице.
Трепов, страдавший от раны, исход которой не был вполне выяснен и мог грозить смертью, сказал на слова участия государя:
- Эта пуля, быть может, назначалась вам, ваше величество, и я счастлив, что принял её за вас!
Это не понравилось государю, который стал к нему заметно холодеть. Было совершено покушение на прокурора Желяховскому товарища обер-прокурора Сената. Он выступал обвинителем на «Процессе 193-х» народников. Засулич отправилась стрелять в Трепова, а её подруга Мария Коленкина, вооружённая револьвером «Бульдог», стреляла в Желеховского.
- С сечения Боголюбова возникла террористической доктрины среди нашей нелегальной молодёжи! - понял великий князь Константин Николаевич. - С этого момента идея борьбы заменилась идеей мщения.
Поступок Засулич произвёл большое впечатление в обществе. Большинство, не любившее Трепова и обвинявшее того в насилиях над городским самоуправлением, радовалось постигшему его несчастью.
- Поделом досталось! - злорадно говорили одни.
- Старому вору, - прибавляли другие.
Процесс по делу шёл в Петербургском окружном суде при открытых дверях. Вести процесс должен был Председатель суда Кони. Министр юстиции граф Пален, пригласил его и приступил прямо к делу:
- Можете ли вы ручаться за обвинительный приговор над Засулич?
- Нет, не могу! - ответил он твёрдо.
- Как так? - воскликнул Пален, - вы не можете ручаться?!
Дело представилось государю совершенно ясным. Тем более что сама Вера ничего не отрицала. Александр II хотел, чтобы несостоявшуюся убийцу-нигилистку осудили публично.
- Как же я могу ручаться за их приговор? Состязательный процесс представляет много особенностей, и при нём дело не поддаётся предрешению. Факт очевиден, и едва ли присяжные решатся отрицать его.
- Не можете? - волновался Пален. - Ну, так я доложу государю, что председатель не может ручаться за обвинительный приговор.
- Граф, - прервал его Кони, - лучше изъять дело от присяжных и передать полиции. Она всегда будет вперёд ручаться за результат...
- О, проклятые порядки! - Константин Иванович схватился за голову, - как мне все это надоело! Ну, что же делать?
- Оставить дело идти законным порядком и положиться на здравый смысл присяжных, он подскажет справедливый приговор...
Стать обвинителем на процессе отказались все известные прокуроры. Обвинять Засулич согласился товарищ прокурора Кессель. Никто не хотел выступать на стороне власти, все адвокатские светила предлагали защиту.
- Выступление в роли защитника этой несостоявшейся убийцы сулили адвокату всероссийскую славу, - знали правозащитники.
Защитником стал Александров, выдающийся судебный оратор, блестяще защищавший народников на «Процессе 193-х». Защиту он начал необычно:
- Физиономия государственных преступлений весьма изменчива. То, что вчера считалось государственным преступлением, сегодня или завтра становится высокочтимым подвигом гражданской доблести.
Адвокат ловко использовал право отвода присяжных. В результате большинство присяжных заседателей составили мелкие чиновники. Выступая Александров высказал мысли удивительные в судебном заседании:
- Мучителям Боголюбова нужен был стон не физической боли, но стон поруганной человеческой души, удушенного, униженного и раздавленного человека... Российский апофеоз розги торжествовал!
В заключение Александров сказал:
- Были здесь женщины, смертью мстившие своим соблазнителям. Были женщины, обагрявшие руки в крови изменивших им любимых или более счастливых соперниц. В первый раз является здесь женщина, для которой в преступлении не было личных интересов.
Овация зала, с трудом прерванная председательствующим. Обращаясь к присяжным, адвокат Александров закончил:
- Да совершится ваше карающее правосудие!.. Без упрека, без горькой жалобы, без обиды примет она от вас решение ваше и утешится тем, что, может быть, ее страдания, ее жертва предотвратят возможность повторения случая, вызвавшего ее поступок. Но как бы мрачно ни смотреть на этот поступок, в самих мотивах его нельзя не видеть благородного порыва. Да, она может выйти отсюда осуждённой, но она не выйдет опозоренною...
От последнего слова, как просил её адвокат, Засулич мудро отказалась. Наступил день оглашения приговора 31 марта 1878 года. Кони заранее пришёл на работу. Возле здания суда на Литейном проспекте собралась масса учащейся молодёжи. У входа стояли наряды полиции и жандармерии.
- Судебный зал переполнен до отказа, - осмотрелся он.
За судейскими креслами сидели канцлер, светлейший князь Горчаков, государственный контролёр граф Сольский, председатель департамента экономии Государственного Совета Абаза, бывший петербургский генерал-губернатор светлейший князь Суворов, члены Государственного Совета.
- В первом ряду сидит военный министр граф Милютин, генералы и офицеры! - опешил Кони. - На местах для прессы весь цвет журналистики.
Из окон приёмной, выходящих на Шпалерную, видна была толпа в несколько сот человек. Она совершенно запрудила собой улицу от Литейного до дома предварительного заключения.
- Преобладают шляпы, высокие сапоги и пледы, - увидел он.
Центр толпы ожидал чего-то тревожно. В нём резко жестикулировали, оживлённо разговаривали, и смутный шум глухого говора, доносясь сквозь открытую форточку, наполнял лёгким гулом своды пустой приёмной.
- Что скажут присяжные? - Кони зашёл поболтать в судейскую комнату, полную табачного дыма и любопытствующих звездоносцев.
- Звонок, звонок присяжных! - сказал судебный пристав, просовывая голову в дверь кабинета.
Они вышли, теснясь, с бледными лицами, не глядя на подсудимую. Все затаили дыхание. Старшина дрожащею рукою подал лист Анатолию Федоровичу. Против первого вопроса стояло крупным почерком:
- «Нет, не виновна»!
Передавая лист обратно старшине, Кони взглянул на Засулич. То же серое, лицо, те же поднятые кверху, немного расширенные глаза.
- Нет! - провозгласил старшина, и краска мгновенно покрыла её щеки, но глаза так и не опустились, упорно уставившись в потолок.
Крики несдержанной радости, истерические рыдания, отчаянные аплодисменты, топот ног, возгласы:
- Браво! Ура! Вера! Верочка! Верочка!
Всё слилось в один треск, стон и вопль. Многие крестились. В верхнем, более демократическом отделении для публики, радостно обнимались.
- Прошу тишины! - требовал председатель суда.
Всякая активная попытка водворить порядок могла бы иметь плохой исход. Всё было возбуждено, радость легко мог обратиться в поток ярости при первой серьёзной попытке удержать его полицейской плотиной.
- Как бы самим не пострадать… - присяжные сидели среди общего смятения, неподвижно и молча, как римские сенаторы при нашествии галлов.
Но крики стали замолкать, и настала взволнованная тишина. Анатолию Федоровичу оставалось объявить Засулич свободною и закрыть заседание.
- Вы оправданы! - сказал он Вере. - Приказ о вашем освобождении будет прислан немедленно. Заседание закрыто!
Публика с шумом хлынула внутрь зала заседаний, перескакивая через барьеры, и окружила скамью подсудимой. Александров был подхвачен на руки и с криками торжества пронесён по Литейному проспекту.
- Революция! - несшие на руках Веру студенты затолкали её в карету, и экипаж во главе колонны из тысяч молодых людей направился к Зимнему.
Дорогу толпе перегородил взвод жандармов. Молодой человек, сидевший на козлах кареты, в которой ехала Засулич, несколько раз выстрелил в сторону жандармов. Однако революции не получилось, стрелявший молодой человек сам застрелился. Толпа постепенно разошлась, а Засулич, боясь нового ареста, вскоре сбежала в Женеву.
продолжение http://www.proza.ru/2018/09/27/317