Ищем родственников. 89262371485@mail.ru
...............................................
Цветаева Анастасия. Воспоминания
Часть восьмая. Москва и Таруса.
ГЛАВА 3. ТРАВЛЯ ПАПЫ МИНИСТРОМ ШВАРЦЕМ.
В январе 1909 года в Румянцевском музее обнаружилась покража гравюрных листов.
В одном из антикварных магазинов Москвы великий князь (его имя не помню, – знаток гравюр, он искал там чего-нибудь для своей коллекции) рассмотрел недоуничтоженные признаки принадлежности гравюр Румянцевскому музею. Энергичные меры, предпринятые папой, раскрыли, что следы ведут к некоему Кознову. Знакомый Шурова, хранителя Музея, Кознов сумел вынести из особого зала для чтения, куда пускали лишь доверенных читателей, ценные гравюры – и продать их!
Несмотря на то, что папа добился возврата трех четвертей похищенного, вокруг папы поднялась травля (!).
За созывом экстренного Совета музеев последовало донесение министру просвещения Александру Николаевичу Швар-цу.
В прошлом папа и он учились одновременно в университете. Но папа жил скромной жизнью студента-труженика, а Шварц был совсем иного типа человеком. Денег ему всегда «не хватало», и он согласился на предложение товарищей -собрать денег по подписному листу, ему в помощь. Папа об этом знал, Шварцу в этом деле. помог. Этого теперь Шварц забыть – на министерском посту не мог, как человек малодушный и подлый. Не имея никаких научных заслуг, он карьеру свою сделал с помощью светских связей. Он принялся за дело преследования папы – со рвением. Назначили ревизию, поручив ее князю Чегодаеву, человеку в делах науки и искусства малограмотному. Какой только лжи не писали в газетах! Травля разрасталась. Папа вел себя с большим достоинством и мужеством, но тяжко переживал клевету. Директора обвиняли в небрежности, нерадении.
Все время, в течение которого продолжалась безобразная ревизия (!), полная несправедливых обвинений, папа приходил домой еще позднее обычного, обессиленный, и с горечью рассказывал нам о новых огорчениях и о своих попытках к вынужденной самозащите (!).
Такое говорилось о папе, отдавшем столько лет и сил Румянцевскому музею, – энергии, благодаря которой Румянцевский музей обогатился многими ценностями и, недавно, еще большой Солдатенковской коллекцией. Папа впервые в Музее ввел порядок – директору являться на службу с часа его открытия наравне с низшими служащими. И не было грязи, которую бы не лили теперь на него, и в травле принимал первейшее участие министр народного просвещения.
Помню взволнованные приезды младшего брата папы дяди Мити, его негодование, их беседы. Все папины друзья, профессора Яковлев, Грушка, Романов и многие другие, навещали нас, выражая свое сочувствие.
В ответ на безграмотную и ложную ревизию папа, не щадя ночей, написал пространный ответ – опровержение, где доказал неправоту возводимых на него обвинений, и собирался печатать его в виде объемистой брошюры. А в это время министр Шварц прислал папе недопустимого тона приказ, где предписывал в трехдневный срок подать в отставку. Помню, как папа, взойдя к нам наверх, сообщил нам это. Мы старались, как могли, утешить его, хоть ласковым словом, его поддержать. Папа, скромный профессор, приказу министра не подчинился, в отставку не подал и разослал в соответствующие инстанции (из них помню Сенат) свой ответ на клеветническое обвинение. Чем, однако, кончится все это дело, было еще понять нельзя.
Мы старались быть внимательными к папе, но от застенчивости, от неумения выступить в такой взрослой роли – смущались. Мамы не было! Она была нужна ему в эти дни...
......................................
В 1910 тогдашний министр народного просвещения (и сослуживец Цветаева по Московскому университету) А.Н.Шварц передал обвинение на И.В.Цветаева в служебном нерадении в уголовный суд Правительствующего Сената. Обвинение было связано с кражей в Гравюрном отделении Румянцевского музея. Вора быстро отыскали, Цветаев нашёл у того почти все украденные гравюры, обвинённого в халатности хранителя суд оправдал. Но ревизии в музее следовали одна за другой. Некомпетентные ревизоры представили начальству не соответствующие действительности доклады. Например, указывалось, что в гравюрном отделении учёт не налажен и нет даже каталога. Недостоверными были их отчеты и по Нумизматическому кабинету, о гипсовых слепках и др. Министр удалил И.В.Цветаева от должности без пенсии.
Однако обвинительные документы не убедили Правительствующий Сенат. Министру предложили провести дополнительную ревизию Музея. Снятие тайного советника Цветаева с должности и назначение над ним судебного следствия не было поддержано, что видно из Постановления Сената от 17 декабря 1909 и его Указа от 15 марта 1910.
А.Н.Шварц послал третий рапорт в Сенат о профессиональной непригодности И.В.Цветаева к должности директора Музея и вновь предложил его уволить. Сенат из-за отсутствия доказательств опять ответил отказом. В свою очередь, обвиняемый написал и предоставил в Сенат для своей защиты книгу «Московский Публичный и Румянцевский Музеи. Спорные вопросы. Опыт самозащиты И.Цветаева, быв[шего] директора сих Музеев». ...
..........................................................
Кража гравюр.
Производящаяся ревизия гравюрного отделения Румянцевского музея обнаружила пропажу пока 250 гравюр русской и английской школ.
Воры – знатоки гравюр – выбирали дорогие.
Пока совершенно случайно обнаружен один из воров, повидимому, главный.
Еще раньше, в самом начале ревизии, было подозрение на некоего господина К., приходившего заниматься очень часто и помного сидевшего в отделении.
Сторож отделения Иван Казенников заметил, что пропажи обнаруживаются именно в тех папках, которые он подавал в пользование господина К.
Оказалось также, что тот же К. ходил заниматься в отделение и по воскресениям, для чего хранитель гравюрного отделения С.П. Щуров выдавал сторожу Казенникову ключ от отделения, а тот уже впускал господина К.
Еще больше смутило производящих ревизию одно обстоятельство, имевшее место уже во время производства ревизии. Пришел, как обычно, для занятий господин К. Ввиду того, что гравюрное отделение было занято ревизирующими, ему предложили росписаться в получении в получении папки, так как заниматься ему пришлось бы в другом отделении. Господин К. росписался, но не январем, как бы следовало, а сентябрем, причем обнаружил некоторое волнение и безпокойство.
Наконец, 1-го февраля в здание музеев явился московский антиквар О.К. Иокиш и предъявил 12 гравюр с вопросом, не принадлежат ли они музеям.
Гравюры оказались музейскими.
На вопрос, у кого они приобретены, г. Иокиш назвал некоего г. Кознова.
Кознов же оказался именно тем лицом, которое заподозрил сторож Казенников и которое так невнимательно росписалось в получении гравюр.
В свою очередь г. Иокиш был направлен в Румянцевский музей известным коллекционером Д.И. Щукиным, только что вернувшимся в Москву, и как всегда, объехавшим онтикваров – своих поставщиков.
Сопоставив известие о краже, прочитанное в «Голосе Москвы», с предложенным для покупки редкими гравюрами, Д.И. Щукин посоветовал г. Иокишу немедленно предъявить гравюры музею, что тот и исполнил.
Г. Кознов – представительный, вылощенный изящно одетый мужчина.
Несколько лет тому назад он прославился тем, что стрелялся, но неудачно, а стрелялся он потому, что была обнаружена одна его крупная проделка.
Пользуясь доверием некой состоятельной дамы, он взял её бриллианты, для чистки, или починки, а возвратил поддельные, сбыв настоящие камни. Подделка была обнаружена самой дамой.
Возможно, конечно, что ревизия обнаружит дальнейшие пропажи ценных гравюр. Розыск их будет чрезвычайно трудным. Возвращение их теми, у кого они есть, тоже весьма затруднительно, так как штемпеля музея поставлены далеко не на всех экземплярах.
На неоднократные заявления о необходимости штемпелей хранитель отделения С.П. Щуров отвечал обыкновенно, что, все равно, штемпеля не спасут никакую гравюру от вора.
Несмотря на то, что штемпеля все таки не ставились, не было достаточного наблюдения и за работавшими в отделении.
Как уже было сказано, непосредственной выдачей занимался по большей части сторож Казенников, отпиравший и запиравший шкафы. Во время чаепития или в случайные отлучки из отделения г. Щурова, в отделении оставался только сторож.
Иногда приходилось и сторожу уходить, что предоставляло полный простор деятельности ловкому вору.
Некоторые из антикваров и коллекционеров припоминают, что их внимание за последнее время останавливало появление в случайной продаже редких гравюр в достаточной степени скомканных и помятых, но, конечно, им не приходило в голову, чтобы эти гравюры были краденными, да еще из такого места, как гравюрная сокровещница Румянцевского музея.
2-го и 3-го февраля Гнездиковский переулок перевидал много таких лиц, которым никогда и в голову не приходило бывать в его недрах – в сыскном отделении.
Только 1-го февраля администрация Румянцевского музея дала делу о хищении гравюр законных ход. На следующий же день были обнаружены следы умелой и энергичной деятельности сыскной полиции. В этот день, 2-го февраля, гравюрное отделение музея имело в своих руках 159 гравюр от антиквара О.К. Иокиша, из которых 80 были тотчас признаны принадлежащими музеям, а 79 – находятся пока под сомнением. Определять приходится или по случайно сохранившимся признакам, или по памяти. Одним из таких признаков были края оборванных углов гравюр, которые будучи приложены к местам, где они были приклеены в папках, давали точное соединение.
Одним из признаков считалось также указание, имевшееся на некоторых гравюрах, что он из собрания Мосальского…
Из посетивших в эти два дня сыскное отделение надо назвать московских коллекционеров, например, Д.И. Щукина, привезшего 14 гравюр; антиквары также потянулись со своими запасами гравюр в Гнездиковский: П.И. Щукин – две гравюры; одна из них, чрезвычайная редкость тоннеровский гравированный черневой в красках портрет императрицы Елизаветы Алексеевны (супруги Александра I). Этот портрет был уже вывешен на выставке 1812 года, и его оттуда пришлось отвезти в сыскное. Г. Какурин отнес 20 штук, г. Веркмейстер – 25 и др. Приходилось руководствоваться тем, что куплено у антиквара О.К. Иокина и что куплено непостредственно у г. Кознева. Антикварам приходилось руководствоваться теми же соображениями.
Выясняется, что наиболее удачно г. Кознов сбывал гравюры г. Иокишу, что доказывается и тем количеством гравюр, которое им представлено.
Благодаря отсутствию каких-либо специальных меток многим теперешним владельцам гравюр будет очень трудно определить где краденная, где не краденная музейная гравюра.
Достаточно привести в пример владельца роскошнейшего собрания гравюр русской школы А.В. Морозова. У него 20 000-ое собрание. Как можно определить, сколько в этом собрании гравюр музейских? Антиквар г. Какурин купил несколько десятков гравюр у г. Иокиша и многие экземпляры продал Алексею Викуповичу. Может оказаться, что они все музейские, а может быть среди них нет ни одной.
Тем же антикваром О.К. Иокишем было запродано 4 гравюры Великому Князю Николаю Михайловичу. И тоже нельзя с уверенностью сказать, принадлежали ли они музею или нет.
Понемногу выясняется и личность виновника этого безпримерного хищения национальных сокровищ М.П. Кознова.
Сын богатых родителей, любезно принятый в обществе, бывавший и у Боткиных, у Коншиных, у графини Уваровой, молодой человек везде умел быть приятным и интересным.
Правда, скандал с бриллиантами, затем отказ брата его от уплаты долгов, напечатанный в газетах, заставили его удалиться на время из Москвы.
Появился он в ней года три назад и… избрал себе новые средства к жизни.
Прежний директор фабрики красок и лаков Оссовецкого превратился в гравюрного хищника.
Его безукоризненный костюм, на длинным сутоловатом туловище, очень часто за последнее время мелькал в коридорах Румянцевского музея. На улице его всегда можно было заметить по перекинутой через руку серебряной изящной рукоятке палки.
Самый разгар его преступной деятельности надо отнести к лету и осени остекшего 1908 года.
В этот период он, очевидно, воровал целыми партиями.
К тому же времени относятся и его воскресные посещения гравюрного отделения, где он «занимался» без всякого присмотра, если не считать сторожа Ивана Казенникова.
Обыкновенно наворованное добро приносилось или к антикварам лично, или под видом продажи или оценки его.
При продаже он не стеснялся назначать за гравюры и сотенные цены, но, иногда, сбивал ценные гравюры и за четвертные.
Если кому-либо случалось спрашивать г. Кознова, откуда у него гравюры, он пояснял, что они достались по наследству его матери или тетки. Заподозрить же Кознова, недавнего богача, директора фабрики, принятого в лучшем обществе, в сбыте ворованного никто, конечно, не мог.
Пропажа обнаружена чуть ли не во всех отдельных собраниях, бывших в гравюрном отделении. Есть пропажи и в собрании Д.А. Ровинского…
Дальнейший ход розысков, возможная правительственная ревизия гравюрного отделения мезеев дадут новые данные для определения значительности и ценности хищения.
Пока остается утешаться, что М.П. Кознов не успел скрыться, находится в руках полиции и, как говорят, сознался в совершенном им преступлении.
Утешительно также то, что значительная часть похищенного найдена.
Румянцевский музей – давнишний великий благодетель и общий любимец Москвы. Его колоссальная библиотека с его миллионами книг является источником просвещения уже многих генераций. Его читальный зал, несмотря на свои тесные размеры, - незаменимый приют образования для нашей лучшей молодежи, - студентов, слушательниц разных курсов и даже гимназистов и гимназисток, которые работать усаживаются здесь рядом, плечо к плечу, с седовласыми читателями. Его картинная галерея с незаменимыми шедеврами русской школы старых времен, его энтографическое отделение, отделение древностей, кабинеты гравюрный и нумизматический и Долгоруковское собрании
е золотых и серебряных вещей московского производства – это целый ряд драгоценных институтов для просвещения не только лиц и сословий избранных, но и для народных масс, в воскресные и праздничные дни двигающихся по многочисленным залам и переходам пашковского дома часто трудно разделимою толпой.
Совершенно понятным становится поэтому то тяжелое впечатление и как бы изумление Москвы при разнесшейся по городу вести о крупной покраже гравюр из обширного собрания музея. К администрации последнего посыпались запросы со всего города о случившемся, и все это в надежде, что действительность гораздо ниже циркулировавших слухов и печатных известий.
Чтобы не медлить освещением этого дела для глубоко заинтересованного общества, почитаю долгом сообщить следующие сведения.
В виду предоставившейся возможности безплатно пополнять коллекции Румянцевского музея экземплярами гравюр русских мастеров из складов Императорской академии хужожества, хранителю С.П. Щурову мною сделано было предложение навести справки о том, чего не достает в отделении ему вверенном сравнительно с каталогами академии художеств. Приступив к выполнению данного ему поручения, он 26 минувшего января сообщил мне, что у него в гравюрном кабинете оказалась пропажа некоторых листов русской и английской школ. Гравюрный кабинет немедленно был закрыт для публики, и комиссия из хранителей всех других отделений и из чинов библиотеки и канцелярии немедленно приступила к проверке всего состава гравюрных коллекций. Одновременно о случившемся было донесено г. министру народного просвещения и сообщено прокурорскому надзору.
Вместе с распространением по Москве молвы о постигшем Румянцевский музей несчастии стали поступать к нам одно за другим все более и более важные сообщения, касавшиеся этой пропажи. Один из ревностнейших благотворителей музея сообщил помощнику хранителя отделения изящных искусств Д.Н. Арцыбашеву о том, что он приобрел несколько листов превосходных гравюр английской школы, и указал на существование на московском антикварном рынке значительного количества гравюр замечательного достоинства, которые навели его на мысль, не принадлежат ли они Румянцевскому музею. Одновременно он прислал 13 листов купленных гравюр для выяснения не являются ли они собственностью музея, предлагая оставить их у себя в случае утвердительного ответа. Эти гравюры оказались действительно музейскими. К вечеру 1-го февраля у одного из московских антиквариев был опознан целый склад пропавших гравюр и удалось установить имя лица, сбывавшего гравюры на московском рынке.
К настоящему моменту пропажа определилась в количестве до 400 листов.
Быстрыми действиями московской сыскной полиции установлены личность похитителя, места сбыта, и большая часть гравюр уже возвращена музею.