На этюды, в пригороды Ленинграда, я стал выезжать в 1959-1960 годах, участь на последних курсах ВМедА. В этот период рисование стало особенно сильным моим увлечением и вместе с тем — увлекательным видом загородного отдыха. К сожалению, это очередное увлечение (а были ещё музыка и физкультура), как и другие, не дало существенных реальных результатов в моём творческом и художественном развитии, и на память о нём к настоящему времени остались лишь несколько акварельных и масляных набросков с видом природы Павловска и Северной столицы. Но был отдых. — Прогулки и созерцание уединенных уголков парков и скверов, — столь любимой мною природы.
Чаще всего я совершал подобные прогулки в одиночестве, но иногда ко мне присоединялись мои академические друзья: Толик Овчинников, Роберт Питиримов и Эдик Кузнеченко. Никто из них не рисовал. Но они, как и я, любили природу и радовались нашей встречей с нею. В то время, как я восседал на походном чемоданчике с этюдником в руках, пытаясь перенести на холст красоту приглянувшегося мне пейзажа, они просто любовались им, совершая продолжительные прогулки вокруг нашего походного бивуака, или же просматривали,, сидя рядом со мной, захваченную с собой литературу. Поскольку выезжали мы обычно надолго, то запасались пропитанием в виде бутылочки лимонада и вкусных пирожков, купленных на Витебском вокзале, и устраивали непродолжительные застолья.
После нашего бракосочетания с Танюшкой и ее приезда для завершения учебы в Ленинград (в институт полупроводников к академику Иоффе) наши выезды на природу стали уже совместными, и я, вдохновлённый ее внешней красотой и внутренним обаянием, изо всех сил старался сотворить чудо и преподнести ей художественный подарок. Но одного вдохновения, при отсутствии должного художественного таланта, всякий раз было недостаточно, и изображённое мною не передавало ни внешней, ни, тем более, внутренней красоты облюбованного нами пейзажа. Это отлично понимали мы оба, но особо не расстраивались, видя счастье во всей прелести и разнообразии нашей жизни.
Толик Овчинников ("Чинкин") нередко приходил в гости и к нам домой, на съемную квартиру в районе Автово. И мы весело проводили время перед очередной неделей активных занятий.
О Толике подробнее я расскажу отдельно. Здесь же несколько слов добавлю об Эдике Кузнеченко. Меня с ним сближал прежде всего спорт. Эдик был разносторонним спортсменом. Чрезвычайно выносливый, целеустремленный, настойчивый, он хорошо бегал, плавал, играл в баскетбол, волейбол. Но лучше всего у него получалась гребля. Он преуспел в гребле на каноэ, и занимал даже призовые места в соревнованиях в масштабе города и области. Успевал он ходить по утрам ещё и в бассейн. Там мы с ним встречались два раза в неделю в качестве любителей этого вида спорта. Утренние часы в бассейне отводились для занятий академических первокурсников. Любителям-старшекурсникам преподаватель отводил одну или две дорожки, и мы целый час наслаждались "свободным плаванием", отрабатывая технику кроля и брасса. У Эдика отлично получался ещё и "дельфин", техника которого для меня оказалась абсолютно непостижимой.
Преподаватель, занимавшаяся с нашими первокурсниками, по доброте душевной подарила мне прекрасные ласты, и мне доставляло удовольствие перегонять с их помощью наших маститых пловцов — того же Славика Филипцева, который изредка появлялся в бассейне. По правде сказать, к шестому курсу Слава был уже не тот, который поражал своих однокашников на беговой дорожке и в бассейне. Эти годы он практически не тренировался и достигал результатов только благодаря своему исключительному таланту. Славчика-то я перегонял на дорожке, а вот Эдик Кузнеченко ни в какую не желал уступать мне первенство, молотя руками по воде с такой скоростью, что ей могли бы позавидовать даже японцы, достигавшие в те годы самых высоких результатов в кролевых дисциплинах. Не любил уступать лидерства Эдик и на беговой дорожке стадиона, пытаясь угнаться даже за нашим бессменным чемпионом курса — стайером Робертом Питиримовым ("Питом").
Эдик с хорошими оценками закончил Академию и начал службу на Тихоокеанском флоте. В какой-то год, будучи проездом во Владивостоке, он заходил к нам, на Монтажную. Некоторое время мы переписывались. Потом переписка оборвалась. Эдик, как и многие приморцы, ни разу не был на юбилейных встречах наших однокурсников. Последние десятилетия ни с кем не поддерживал переписку. И сейчас никто не знает о его жизненной судьбе. Может быть, случай позволит ему увидеть наши публикации и откликнуться на них. Моя семья была бы очень рада этому!