Рождественник расцвёл и подоконник ожил,
а за окном февраль, и даль в окне – сера.
Уже пора мне жизнь, я думал, подытожить,
рождественник расцвёл и шепчет: – Не пора…
Изысканно цветы висят, как мини-люстры,
скафандрами парят в межзвёздной глубине,
а льдинки на окне, похожие на устриц,
о новогодних днях напоминают мне.
Напоминают мне тебя, друзей, Крещенье
Господнее в тот год, кутью и винегрет,
и как с тобой провёл всю ночь и целый день я,
и как расстались мы, чему прощенья нет.
А в сквере за углом благоухают ветви
без листьев, но в цветах, их тонок аромат,
ах, жимолость моя, коль сможешь, то ответь мне,
как, хрупкая, живёшь, когда недвижен сад?
Но нет, я тут неправ, статичность в жизни – нонсенс,
поспешно, коль грустишь, о мире не суди:
за сквером глух прибой, а то стихает вовсе,
но море дышит там все ночи и все дни.
Рождественник расцвёл, цветёт, а это значит,
что не иссяк ещё запас душевных сил:
всё в жизни и у нас могло бы быть иначе,
но, может быть, наш час пока что не пробил.
Смотрю: цветёт миндаль, вокруг снежинки вьются,
туман ползёт густой с отрогов острых гор, –
и, к тайне бытия не смея прикоснуться,
вдруг сам я начал жить зиме наперекор…