Ванечка

Ирина Ефимова
По окончании девятого класса, когда Ваня принес свое свидетельство, отец, увидав трояк  по русскому, сказал:
– Все, со школой распрощаешься! Нечего там лишний год штаны протирать! Институт тебе с твоей грамотностью не светит. Кто неуча возьмет?! Так что иди в техникум и получай профессию.
– Хорошо! - обрадованно ответил Ваня. - Завтра же пойду в военкомат и попрошу направление в авиационное училище.
Он уже давно мечтал стать летчиком и собирался пойти вослед своему закадычному другу Володьке, годом раньше уже направившему стопы туда же.
– Я тебе попрошусь! - вскричала мама Вани. - Меня захотел угробить?
– Ма, ты что? Я летчиком хочу стать!
– Нет уж, каждый день рисковать тобой я не намерена! Такого не перенесу! Только через мой труп! Поступай, как отец советует. Чем плох механический техникум? Тут, рядом, под боком...
– Да, а закончив, станешь, например, мастером по холодной обработке металла. Чудесная специальность! Так что, ходи по земле, сынок! И нам спокойнее будет, - подытожил отец.
Ослушаться родителей Ваня не посмел, уважая, и не желая приносить огорчение.
Вообще по характеру он был мягкий, покладистый, часто делал себе наперекор то, что требовалось согласно принятым нормам, хотя это удовольствия не приносило. Но раз надо — значит надо, ничего не попишешь. Он завидовал другу, умевшему отказывать другим себе в угоду, хотя, по мнению Вани, Володька мог бы безболезненно сделать то, о чем его просили или требовалось выполнить. Нет, он, Ваня, воистину так поступать не может. Это будет не по совести. Совесть, долг были для него главными. 
Когда как-то на танцах они с другом познакомились с двумя подружками, будущими акушерками из медучилища, Ксенией и Полиной, Ване очень понравилась Ксюша. Но Вовка тоже ею заинтересовался, тут же, не мешкая, пригласив на танец. Видя, как девушка откликнулась, и весь вечер они уже не отходили друг от друга, Ваня заставил себя забыть о симпатии, возникшей у него к этой премилой хохотушке. Раз она стала девушкой друга, для него она не существует, - так решил Иван.
Но переключаться на подружку не хотелось. Та отчего-то не вызывала к себе интереса, хотя была недурна собой. Девушка как девушка... Ухаживать за ней Ваня не стал, в то время, как, по всей видимости, он Полине понравился, и она все старалась, порой весьма неуклюже, привлечь к себе его внимание...
Эти девчонки были совершенно разные, можно сказать полнейшая противоположность друг другу. Ксюшу отличал задорный и легкий характер. Лукавый взгляд ее озорных серых глаз и заразительный смех не могли никого оставить равнодушным и притягивали к ней множество поклонников. Будучи не слишком-то старательной в учебе, она ухитрялась обворожить преподавателей мужского пола, что частенько выручало на экзаменах.
Скромная, тихая и старательная Полина, хотя и отличавшаяся тонкими чертами красивого лица, высоким ростом и стройной фигурой, все же терялась рядом с курносой, полноватой, невысокого росточка, но раскованной, обаятельной и умеющей нравиться подругой. 
Когда у Володьки бывали увольнительные, они вчетвером проводили время. Ваню, как и Полину, все еще не обзаведшихся симпатиями, их друзья считали своим долгом брать с собой, стремясь помочь тем найти путь к сердцу друг друга. Особенно в этом усердствовала Ксюша:
– Ванюша, ты Полинку проводи не до остановки автобуса, а до самого дома, ладно? А то, мало ли что... - настаивала верная подруга.
А Володька добавлял:
– Ксюша права, проводи, друг. А то, как бы по дороге не украли...
И Ваня послушно выполнял поручение, хотя был бы не прочь, чтобы навязанную ему Полину кто-либо украл... Она, по-прежнему, была ему не по душе, не то, что Ксюша, к которой Иван все еще был неравнодушен...
...Это случилось как раз перед окончанием Владимиром училища. Оставалось совсем немного времени до получения им офицерских погон и направления по месту прохождения службы, по слухам – где-то на Дальнем Востоке.
Володя огорошил друга:
– Вань, послушай, что я тебе скажу. После мучительных и долгих раздумий я пришел к выводу, что пора завязать с холостяцкой жизнью. Хочу сегодня сделать Ксюше предложение и увезти ее с собой в дальнюю даль, куда забросит судьба.
– Володька, шутишь? Не валяй дурака, куда спешить?
– Как куда? Под венец! Нет, дружище, я не шучу, а вполне серьезно решил жениться. Люблю я ее, мою чертовку. Они с Полей как раз оканчивают училище, того гляди... Таких девчонок сразу захомутают! Ты бы пригляделся к Польке... Девчонка-то совсем неплохая! Вот было бы здорово сыграть нам вместе свадьбы. А, как тебе моя идея? 
– Ну и фантазер ты, Вовка! Ты как знаешь, а я еще ярмо на шею не готов нацепить! Мне моя холостяцкая свобода не надоела. Да и, если честно, хотя Полька эта и неплохая девчонка, но не моя. Тебе, брат, понятно? Не моя. Да и тебе, дружище, нечего торопиться. Хотя... Конечно, такие девчонки, как Ксюша, редко встречаются. Если уедешь, можешь упустить... А в ней ты уверен?
– То-то и оно... Захочет ли поехать со мной?..
– Ежели любит — поедет! Так что я воздержусь, а тебя благословляю на сей отважный подвиг. Думаю, Ксюша тебе не откажет!  - скрепя сердце и в душе завидуя другу, сказал Ваня.
И в первомайский праздник, когда они веселой компанией отправились на дачу родителей Ксюши, уже сидя за праздничным столом, приготовленным девчонками, Владимир объявил о предстоящей свадьбе. Ксения, смеясь, заявила:
– Вовик, но я ведь тебе ответа пока не дала... Я все еще думаю!
– По глазам твоим вижу, что ответ уже есть, и он положительный! Ведь глаза никогда не врут. Разве я не прав?
В ответ Ксюша счастливо засмеялась. А Ваня крикнул:
– Тогда — горько!
Полина его поддержала и пиршество, под смех и шутки, началось.
Выпито было немало, причем Ваня, обычно не пьющий из спиртного ничего, кроме пива (к которому был просто равнодушен), на сей раз изменил себе и попеременно пил то шампанское, то водку... Скоро он так захмелел, что был друзьями еле поднят из-за стола и уложен на диван.
Володя и Ксюша, будучи тоже под хмельком, поднялись в мансарду. Полина, самая трезвая из всей компании, - она лишь пригубила бокал шампанского, - принялась за уборку стола и мытье посуды. Окончив работу, она даже подумывала: «Не отправиться ли домой?», но за окном стояла густая тьма, а одной  идти до станции было боязно, к тому же в такой поздний час есть ли электричка — неизвестно...
Нестерпимо хотелось спать. В комнате кроме дивана, на котором разлегся во всю ширь Ваня, не было, где примоститься. Полина несколько раз просила спящего немного подвинуться, рассчитывая, что сумеет бочком притулиться, но тот не реагировал.
Взяв какой-то валявшийся на подоконнике старый журнал, она, в надежде, что чтение разгонит сон, решила дождаться, пока Ксюша с Володей наконец-то спустятся. Ведь подруга, когда отправлялись сюда, уверяла, что домой вернутся сегодня же... Но будущие молодожены все не шли. Нарушать их уединение Поля не решалась. 
Она только раскрыла журнал, как погас свет. «Этого еще не хватало! - испугалась она. - Сиди теперь в темноте...» И Полина решительно направилась к дивану, желая растолкать спящего. Во тьме она нечаянно наткнулась на стул. От шума Ваня проснулся, и, промямлив что-то, повернулся на бок. Воспользовавшись этим, Поля легла рядом.
В отличие от подруги, у которой до Володьки было несколько романов, после которых та стала довольно искушенной в деле любви, Полина ни с кем еще не  встречалась серьезно. Ну, если не считать одноклассника, который после выпускного, когда всем классом отправились в парк и там разбрелись, разбившись на пары и небольшие группки, совсем неожиданно объяснился ей в любви, и, будучи ниже ростом, когда попытался поцеловать, вместо губ обслюнявил Поле подбородок...
Хотя Ксюша и уверяла подругу, что та симпатичная и хорошо сложена, Полина считала себя чуть ли не уродиной. Прямой нос казался ей длинным, рот — некрасивым, а рост — метр семьдесят — слишком высоким. Доказательством своей непривлекательности она считала отсутствие внимания к себе мальчишек. Коротышка Пашка не в счет. К тому же ей самой никто из знакомых ребят не нравился. Но вот Ваня... Это другое дело. Высокий, кареглазый, с каштановым чубом, и, что главное, не нахальный, с не таким, как у его друга, Володьки, взглядом, от которого становится не по себе, даже стыдно - словно тебя раздевает. Ванечка совсем другой. С ним ей легко и приятно. Хочется быть рядом и любоваться, молча наслаждаясь его присутствием... Хотя порой бывает обидно до слез, когда он, после уговоров друзей, говорит:
– Ну, что ж, Поля, так и быть, пошли! Доведу тебя до самого дома, как приказали ребята!
– Не надо. Сама дорогу найду! - отвечала она, оскорбленная таким обращением.
Но Иван вдруг улыбался своей добрейшей улыбкой и прибавлял:
– Давай, не сердись... Это я, любя, так сказал...
И она в ту же минуту таяла от его слов и забывала обиду.
Теперь же, лежа рядом с ним, Поля испытывала полное блаженство. Она не заметила, как заснула.
Полю разбудили блуждающие по телу руки, прерывистое дыхание, жаркие поцелуи, отдающие водочным перегаром, от которого в другой обстановке было бы тошно... Но теперь, млея от сознания того, что желанна и любима им, дорогим Ванечкой, она, не сопротивляясь, отдалась ему, не давая себе отчета в совершавшемся, и не заботясь о том, чем руководствуется он. Поля хотела верить и поверила в то, что Ванечка наконец-то воспылал к ней любовью...
Радостное сознание, что любима, заглушило физическую боль. И тут она вдруг явственно услыхала:
– Ксюшенька, любимая! Я знал, что ты будешь моей!
Если бы в этот миг на Полю обрушился потолок или ударила молния, это не было бы так страшно и больно, так отрезвляюще скверно, как этот шепот на ухо...
Он любит Ксюшу, а ее использовал! И Полина, лишь на мгновенье оцепенев, тут же вырвалась из объятий и плюнула Ване в лицо.
Иван, по-видимому, все еще находясь в пьяном угаре, ничего не поняв, с удивлением спросил:
– Ой, что? Дождь начался? Ох!.. Ксюша, ты куда?
В ответ Поля расхохоталась. Это было вызвано скорее нервами, чем реакцией на его слова.
– Идиот! Я - Поля, а не... - и опять какой-то истерический смех...
Наконец, до Вани дошел смысл произошедшего, когда он разобрал сказанное  сквозь рыдания, которые сменили этот истерический хохот. Отрезвление пришло сразу.
– Это ты... -  только и смог он выдавить из себя и опрометью бросился вон, почувствовав страшную потребность опорожниться.
Выскочив на свежий воздух, и еле успев добежать до туалета, Ваня окончательно избавился от остатков сна и хмеля. Свежая предрассветная прохлада в другой раз была бы воспринята с восторгом, но не сейчас... Голову раскалывало от вчерашнего «коктейля», подташнивало, а во рту ощущение было такое, словно наелся каких-то отходов. Но во всем этом безобразии главенствовало сознание того, что натворил. Не хотелось верить, что свершившееся - правда.
Он топтался перед дверью, боясь вернуться и встретить жертву своего безрассудства. «Что я наделал? Что предпринять?» - терзало больную голову, раскалывающуюся на части.
Когда Иван все же вошел в дом и увидал сидящую в той же позе Полю, плечи которой вздрагивали от молчаливых рыданий, он ощутил жалость к ней и в то же время жгучий стыд.
– Поль, ну что ты так убиваешься? Ведь это должно было когда-нибудь случиться... Я ведь не знал, не понимал, что это у тебя впервые...
– Замолкни, гадкий! Ненавижу! Сгинь!
– Ну, скажи, что я должен сделать, чтобы ты успокоилась?
Он говорил и испытывал в это время злость на себя. «Что я несу? Как жалко выгляжу, наверно, со стороны?» Ваню вдруг обожгло: скоро ребята спустятся. Как быть? Как помириться с ней? Какие найти слова, чтобы перестала страдать эта Поля? Нашла из-за чего! А, может, так все девчонки реагируют? Надо будет спросить у Вовки. Хотя не стоит — засмеет...
Ваня все повторял:
– Поль, ну скажи, что я могу...
– Ты мне ничем не обязан. Я уже сказала — видеть тебя не могу! Ты мне противен!
Это «противен» так задело, что Ваня, неожиданно для себя, признался:
– А ты думаешь, я сам себе не противен? Напиться, как свинья, и...
– И перепутать меня с Ксюшей?
– Что-что? Что значит «перепутать»?
– А то, что ты объяснялся ей в любви, когда я лежала рядом...
– Да нет... - смешался Ваня. - Тебе показалось. Этого быть не могло! Причем тут  Ксюша? Зачем ты ее приплела?
Он так растерялся от этого открытия, что не мог остановиться, и старался изо всех сил заставить Полю усомниться в его чувствах к подруге.
– Я, Поленька, из-за выпитого, так тебя назвал. Поверь, я имел ввиду только тебя.
– Что, ты хочешь меня заверить, что меня любишь?
– Ну да! - покривил душой Ваня. Наверху послышались шаги — это начали спускаться Ксения и Володя. - Вытри слезы и приведи себя в порядок, ребята идут! - начальственным тоном приказал Иван, удивляясь себе.
Он принял решение: раз виноват, надо исправлять вину.
– Полинка, улыбнись! Терпеть не могу хмурых! Сейчас мы с тобой удивим кое-кого… А, вот и они!
Когда появились Ксюша и Володя, Ваня, боясь, что Полина, пребывавшая в растрепанных чувствах, и с недоверием глядящая, может выдать его с головой, рассказав об его признании в любви к невесте друга, с места в карьер начал:
– Вы так долго спали, что мы с Полиной вас заждались. Мы...
В этот момент Поля хмыкнула и с иронией, и одновременно со страхом в душе, взглянула на него, не зная, что Ваня сейчас преподнесет друзьям. Неужели признается в произошедшем? А Иван, на мгновение осекшийся, набрав полную грудь воздуха, выпалил:
–   Мы заждались вас, чтобы сообщить, что тоже решили пожениться! И немедля!
Громкое «Урр-р-ра!» заглушило конец фразы.
– Качать их! - вскричал Владимир.
Ксюша бросилась было целовать ошеломленную Полю, но, взглянув на ее заплаканное лицо, с удивлением спросила:
– Ты отчего ревела? Радоваться надо!
– А я радуюсь! Да так, что готова от радости не то бежать, не то на стенку лезть...
– Ты что, не рада? Я что-то не пойму тебя... Полька, ведь Ванечка тебе...
– Я пошутила. Просто в глаз попала не то мошка, не то ресничка, вот слезами и умылась.
Ксения недоверчиво посмотрела на нее:
– Если что-то попало в один глаз, почему оба красные? Неясно...
...Когда Иван поставил родителей в известность, что решил жениться, то услышал в ответ:
– А не рано ли? Куда торопиться? Ведь даже техникум не закончил, целый год остался.
– Я должен жениться! - на все доводы родителей упорно твердил он.
– Почему должен? - спросила озабоченно мама.
– Долг чести... - вынужденно ответил Ваня.
– Ну, если затронута честь, другое дело! - сделал вывод отец. - Что ж, мать, придется благословить.
– Позволь, друг мой! А как ты собираешься содержать семью? Где будете жить и на что? - не унималась мать.
– Мам, какую еще семью? Зарегистрируемся, а все останется по-старому. Пока так...
– Что значит, по-старому? - недовольный ответом сына, повысил голос отец. - Для чего тогда регистрация? Что-то ты темнишь, сынок...
– Дурь все это! - заключила мама. - Завтра, я уверена, одумается. У них, этой сегодняшней молодежи, семь пятниц на одной неделе.
– Но мы уже подали заявление. Решили вместе с Володькой сыграть наши свадьбы.
И свадьбу действительно сыграли.
Полине казалось, что все произошедшее, это свалившееся на нее, словно по волшебству, счастье стать женой Вани, невозможно и неправдоподобно. В душе она ощущала большой дискомфорт, будучи все еще неуверенной в чувствах мужа, особенно когда случайно перехватывала его взгляды, бросаемые порой на Ксюшу... ...Получившая после окончания медучилища отличный диплом Полина решила учиться дальше, осуществляя свою мечту, и поступила в мединститут. Ксения же, не очень-то усердная в учебе, с радостью покончив с наукой, отправилась к Володе в Приморье, откуда изредка присылала весточки друзьям.
По настоянию родителей Ивана, молодые поселились у них. Невесткой его мать была не просто довольна, а с первых дней не могла нарадоваться на выбор сына. А отец как-то сказал парню:
– Ты правильно сделал, Ванечка, что не упустил Полю! Такие девочки теперь на вес золота. Будь к ней повнимательней и поласковей. А то все слышу: «Полька, сделай то! Полька, дай это! Почему не успела, поторапливайся!» Бедная, старается во всем тебе угодить. Вижу, не ценишь ее, сын... Скучная все ходит. А ведь вы и года нет, как поженились...
– Да, что ты, отец. У нас все нормально! - постарался убедить тогда отца Ваня.
Сам он все никак не мог примириться с вынужденной женитьбой, а, вспоминая Ксюшу, испытывал какую-то сладостную истому и все мечтал о встрече...   
Конечно, родители правы: Полька совсем неплохая. Не требовательная. Заботливая, целеустремленная. А вот ее покладистость даже порой раздражает. Неужели так любит? Или просто свойство характера, если не понимает, не чувствует, что он к ней равнодушен...
Когда после окончания техникума его призвали на действительную службу, Ваня с радостью воспринял ожидаемую разлуку, надеясь, что на расстоянии они оба смогут определить степень взаимных отношений. Зато мамины волнения, ее сетования и страх за судьбу сына омрачали это настроение. Целыми днями мать причитала: куда отправят, что же делать, лишь бы не в Чечню...
Отец пытался успокоить:
– Не переживай, мать! Сама подумай, что им, необученным птенцам, на войне делать?
– Дай-то Бог... Чечня рядом и ежедневно о себе напоминает, сводки — как с фронта... А Ванечке как раз выпало в такое время в армию идти...
– Ну, перестань нервы трепать, не кудахтай! Желторотиков туда не пошлют, в этом я более чем уверен! - твердил отец.
И внушенная отцом уверенность, что их, еще незрелых солдат, на войну не отправят, так укоренилась в сознании Ивана, что когда через полгода он очутился на Кавказе, был сим фактом несказанно удивлен.
Первое его соприкосновение со смертью случилось у схрона боевиков в горном лесу. Ухо обожгла пуля, а следом из куста Иван увидел направленное на него дуло и искаженное ненавистью заросшее лицо горца. Инстинктивно дернувшись в сторону, Иван дал очередь из автомата. Кровь, брызнувшая фонтаном из горла убитого им врага, так потрясла, что вызвала рвоту и дрожь во всем теле.
Считается, что ко всему привыкаешь. Но Ваня к царящему «укладу» войны  привыкнуть не мог. Конечно, сердце со временем очерствело. Потрясение, испытанное после первой встречи с врагом, уже не повторялось. Но все равно, видя поверженного неприятеля, Иван не ощущал радости ни от самого факта убийства противника, ни от сознания, что мог бы разделить его участь, а остался жив.
Как-то, после утреннего столкновения в ходе зачистки очередного села, он и его друзья расположились в одном из пустующих домов. Каждый занялся своим делом. Иван, сидя за столом, принялся строчить письмо, а друг Шурка, расположившись у открытого окна, стал зашивать рукав гимнастерки. Еще трое ребят примостились на топчане, надеясь подремать. Стояла чудесная летняя погода, было далеко за полдень, вокруг царило спокойствие, и ничто не напоминало о недавней схватке. Жители села, вернувшись из своих укрытий, приступали к обыденной и привычной жизни. Казалось, и природа, и люди забыли, что вокруг идет война...
Над Иваном вилась и жужжала оса. Он поднял голову, собираясь  отогнать назойливое насекомое, как вдруг увидел влетавшую в окно гранату. В то же мгновенье Шурка, отчаянно закричав, перехватил ее на лету, и замахнулся, намереваясь бросить назад. Он не успел этого сделать...
Взрыв растерзал на куски солдата Шурку, прикрывшего собой ребят. Полуослепший, весь в чужой крови, Иван, схватил автомат и ринулся в окно. Поднявшись во весь рост, он стал поливать свинцом всех, находившихся рядом, не отдавая себе отчета, есть ли среди них тот, кто убил его друга, веселого, отважного и надежного, как скала, с кем они так часто мечтали о дембеле... Иван опомнился лишь, когда замолк его «Калашников»...
Ребят, получивших осколочные ранения, отправили в госпиталь. Иван же, несмотря на то, что голова была словно залита свинцом, а перед глазами плавали круги, и бешено колотилось сердце, провалявшись в медсанбате с диагнозом «незначительная контузия», через два дня сбежал и вернулся в часть.    
Он снова шел в бой, встречая огнем огонь, повинуясь правилу войны — если убьешь не ты, то убьют тебя. А после очередного боя неизменно накатывали вопросы — зачем все это, и когда кончится?.. Если раньше он мечтал о военной карьере, то теперь, испытав на себе все «прелести» войны, Иван твердо решил — это не для него.
Единственной радостью было получение весточек от родных. Вскрывая конверт, он ощущал неведомо как донесенные запахи родного дома: аромат маминых пирогов, смешанный с запахом отцовского одеколона, которым тот щедро обрабатывал щеки после бритья. Ивану приятно было читать обстоятельные письма Полины, в которых жена описывала свою жизнь и всех близких, а оканчивала всегда одним: «Береги себя!» Эти ее послания на удивление походили на мамины. Даже заклинание: «Ванечка, береги себя!» было написано, словно под копирку и этим умиляло Ивана. Словно бальзамом растекалось по сердцу домашнее обращение: «Ванечка»...
С каждым посланием жены он все более ощущал ранее не испытывавшееся чувство ее родства, и уже не кривил душой, когда в ответ писал, что скучает и с нетерпением ждет встречи. Поистине несказанное наслаждение он испытал, когда услышал завистливые нотки в восклицаниях однополчан, увидавших недавно присланное фото Полины:
– Какая красивая!
– Ну, браток, ты счастливец, если такая полюбила!
И перестали мучить, словно ушли навсегда сомнения Ивана в отношении собственной женитьбы по пьянке, и даже родилось удивление и непонимание того, как сумел он вызвать в душе такой девушки как Поля любовь к себе? Стало стыдно за свое недостойное поведение по отношению к ней.
Однако такой настрой продлился недолго. В одном из писем Полина сообщила, что Володя плохо обошелся с ее подругой, вынудив ту порвать с ним и вернуться домой. «Ксюша, бедная, не задумываясь, поехала в безумную глушь вслед за Владимиром, в суровые условия, а он мало того, что не оценил этого, так замучил ее ревностью, хотя сам многое разрешал себе...» - писала жена, болея за подругу.
Это письмо внесло сумятицу в душу Ивана и напомнило о былой страсти. Ксюша с Вовкой расстались! Это была невозможная, неправдоподобная новость, и он, не мешкая, написал другу. Судьба этой пары, а чего скрывать, особенно Ксюши, ему была небезразлична... Иван попросил у друга объяснений.
Ответ Владимира обескуражил. Тот писал, что вскоре после женитьбы пришло разочарование. Он понял, что ошибся, приняв увлечение за любовь. Да, по-видимому, и другая половина испытывала нечто подобное, так как своим поведением подтверждала это. Решение разорвать узы правильное, учитывая и то, что не уверен, виновен ли он в ее беременности... Письмо заканчивалось словами: «Так что, дружище, не упрекай меня напрасно, а радуйся тому, что тебе досталась верная жена! А у меня... «Была без радостей любовь, разлука будет без печали...» И в будущем постараюсь быть осмотрительнее!»
«Ксюша беременна!.. Бедная, одинокая... Как Вовка смог так подло поступить?!» Создавшаяся ситуация не уходила из головы Ивана, так глубоко запала в душу, что даже испугала своими крамольными снами в краткие часы отдыха...
Для Ивана война закончилась, когда вышел приказ об его демобилизации, и он, наконец, вышел из этой мясорубки живым и невредимым.
Лежа на полке вагона, который вез его домой, Иван мечтательно думал об ожидавших встречах: с хлопотливой, полной счастья мамой, с молчаливой, но, бесспорно, любящей женой, с полным теплоты и в то же время деловым отцом и с той, встречи с которой желал и боялся... Какова Ксюша стала теперь? Ведь не видались больше трех лет, да к тому же в ее интересном положении... Скорее всего, учитывая обстоятельства, в которых очутилась, подруга полна тоски. Но на удивление, от этого она стала ему даже ближе и дороже... Неужели из-за того, что между ними уже не стоит преграда в лице Володьки? А, может, все-таки из-за возникшей нестерпимой жалости к ней, обманувшейся в своих надеждах?.. Конечно, в нем, Иване, Ксюша найдет надежного помощника. Они с Полей не оставят ее в беде. «Но причем тут Поля?» - следом задавал он себе каверзный вопрос, за которым рождался страх из-за коварных мыслей...
Все вокруг спали, а Иван ворочался с боку на бок. Сон не шел, и полная сомнений голова не давала покоя, все время споря с сердцем, диктующим свое...
...Встреча с родными была полной счастья, как он и представлял себе. Заметно постаревшая мама, но, по-прежнему, заботливая, была полна радостных хлопот, и все не могла налюбоваться на своего возмужавшего Ванечку. Отец и на сей раз, как всегда, был скуп на внешние проявления, но глаза выдавали ликование, которое он испытывал от возвращения сына.
А Полина удивила Ивана не только своей расцветшей красотой, но и сладостным состоянием, которое неожиданно вызвала в нем. Он ни на минуту не хотел отпускать жену от себя, и даже когда та помогала матери на кухне, был рядом, с нетерпением ожидая, когда же они, наконец, останутся вдвоем...
Когда Полина на следующий день отправилась в институт, Ваня проводил ее, и полдня не находил себе места, все время поглядывая на часы, в ожидании возвращения. Наконец, не вытерпев, пошел ее встречать.
О Ксении он совершенно забыл. Казалось, Поля напрочь вытеснила ту из его души. К тому же, оказалось, что Ксюша сейчас в дальних странствиях. По словам жены, подруга оказалась очень деловитой, на удивление созвучной наступившей эпохе, и сейчас где-то снует по заграницам, устанавливая полезные контакты.
– В последнее время мы редко видимся, - добавила Поля с горькой усмешкой. - У Ксюши появился свой, непонятный, чуждый мне круг интересов и общения. Смыслом жизни стали деньги, баксы затмили ей все...
– Она что, не по специальности работает? Ведь, кажется, акушерка. И, не понял, ты же, Полюшка, как будто писала, что она ждет ребенка...
– Ой, нет, все не так! Ксюша верна в этом вопросе себе. Дело в том, что, по ее рассказам, Володька наставлял ей рога, а сам разыгрывал из себя ревнивца. Она же, в свою очередь, желая не то отомстить, не то вызвать ответную ревность, начала крутить кое с кем из его окружения... Дело-то было в военном городке, всё и вся на виду, и ему скоро донесли... А когда Володя стал оскорблять, упрекать, что она его позорит своим поведением, и даже замахнулся, Ксюша со злости и выкрикнула, чтобы он с ней в своих действиях и словах был поосторожнее, так как это может отразиться на их ребенке. Ну, он решил, что она беременна не от него, и тут же, не разобравшись, подал на развод. Ксюша, гордая, не задумываясь, дала согласие, и они сдуру расстались...
– Она, наверно, страдает от этого, раз считает, что сдуру? - осторожно спросил Иван.
– Так, Ванечка, считает не она, а я. А она, похоже, совсем забыла про Володьку. С нее как с гуся вода... Ксюша, понимаешь, сейчас крутит мужиками, как хочет, и не перечтешь, кто липнет к ней...
– Ты что, Полюшка? Неужели она такая? Вот бы никогда не подумал...
– Ну, она же с ними не по-серьезному, а так, как кошка с мышкой играет. Перебирает, то этот ей не по нутру, то другой. По-моему, еще не встретила такого, кого серьезно бы полюбила. Хотя... Может, по-настоящему любить не умеет...
– Ты права, Полюшка! Наверно, все именно так, если Володьку оценить не сумела... — согласился с женой Иван.
Однако на ум ему пришла другая мысль: быть может, она просто любит любить. Этот вывод его позабавил. Ну, какие они с Полюшкой разные! И хорошо, что теперь, кажется, их пути разошлись. А то, мало ли что...
Эта неопределенность непонятно к чему более относилась: к влиянию подруги на жену или к его былой тяге... 
– Ну, Ванюша, чем решил заняться? - вскоре поинтересовался отец. - Каковы планы?
– Не знаю, батя... Немного отдышусь, осмотрюсь... Все, признаться, мне в новинку, отвык от мирной жизни...
– Ну да, понятно... Хотя и не праздная там у тебя жизнь была, но учти — и у нас непростая! Многое рушится... От моей фабрики остались лишь воспоминания, да остов...
– Что, рухнуло здание?
– Нет, но корпус пустым стоит, а, по слухам, за него борются. Все идет передел собственности. Хорошо, что меня к себе взял твой дядька в помощники, и я теперь на автозаправке примостился. А то, как многие мои друзья, ходил бы без работы или с мизерной зарплатой. Я для коммерции, куда хлынул народ, не гожусь. Это не по мне. Думаю, и не по тебе. Может, учиться дальше пойдешь? Полинка твоя — молодец, не бросила институт, как другие, да к тому же подрабатывает в больнице, не знаю, уж кем там.
– Да, ты прав, отец, она - молоток! Но учиться, конечно, уже не для меня... Да и к чему? Твой диплом тебе сейчас на автозаправке необходим?
Отец в ответ грустно улыбнулся:
– Куда там!
– Вот, то-то же! А для того, чтобы Полина смогла спокойно доучиться и ночи проводить со мной, а не в больнице, мне надо что-то путное подыскать. А пока... Вот что я думаю... Твой «Запорожец», хотя и чихает, но на ходу. Одолжи-ка мне его, я на нем немного покалымлю, пойду в бомбилы.
– Ой, Ванечка... Что я могу на это ответить?.. Бери эту дребезжащую колымагу, но боюсь, мало будет толку от твоей «бомбежки». На этом фронте конкуренция  высока, да и народ лихой. Все это не по мне!
– Отец, о какой конкуренции может идти речь с твоей малюткой, подскакивающей от каждой колдобины так, что, кажется, взлетит? Я буду вне конкуренции! Но, если без шуток, уверен, что на бензин и еду заработаю. К тому же, пока не найду чего-нибудь более путного, буду чувствовать себя при деле, а не нахлебником у вас и жены.
Хотя и было получено отцовское благословение, но Иван все никак не приступал к извозу, откладывая, хотя и возился с машиной, все стараясь привести ее в надлежащий вид.
...Было начало одиннадцатого вечера. Родители уже улеглись спать — отцу, как обычно, предстояло рано вставать. Полина на кухне штудировала конспекты - у нее началась сессия, а Иван смотрел по телевизору «Взгляд». Внезапно зазвенел телефонный звонок. Недовольный прерванным занятием, Иван поднял трубку.
– Слушаю!
– Ой, Ванечка, приехал! Полька дома? - Ксюша, не дожидаясь ответа, тут же выпалила: - Ждите, скоро у вас буду!
Она вошла и собой затмила все... Это была совершенно другая Ксюша: затянутая в джинсы, с короткой модной стрижкой, совсем непохожая на знакомую ему, но, по-прежнему, обладающая неимоверной притягательной силой... Эта загадочная улыбка, с присущим только Ксюше прищуром миндалевидных глаз, очаровывала. Иван глядел на нее и не мог налюбоваться, еще более, чем прежде, до одури, желая...
Гостья без умолку рассказывала о своих поездках в Турцию, Германию, Францию. Иван слушал и не слышал ее, а только, не отрывая взгляда, упивался ею, забыв обо всем на свете...
Он очнулся от этого колдовства, когда Полина попросила:
– Ванечка, поухаживай за дамой!
От предложенного вина Ксюша отказалась, сказав, что предпочитает водку или бренди, но сейчас за рулем, и поэтому с удовольствием поднимет рюмку минералки за встречу и счастливое возвращение Ванечки, которого не узнать.
– Какой мужик! - восхищенно твердила она, цокая языком. - Полька, вспомни, какой он был - худосочный мальчишка с цыплячьей шеей! А теперь шея-то какова! А плечи — не обхватишь! Ну и мужик! Титан, глядя на которого даже слюнки текут... Ванечка, не слушай! Это я Полюшке по секрету, по-дружески говорю, как ей повезло...
От этого ее щебетанья, да и от выпитого, голова Ивана пошла кругом. Он, блаженно улыбаясь, не отрываясь, глядел на Ксюшу, совершенно позабыв, что рядом сидит его Поля. Почти не притрагиваясь к еде, Иван автоматически подливал в рюмку «Столичную» и опрокидывал ее в рот, не отдавая себе отчета, какая она по счету... И лишь когда поверх рюмки опустилась рука жены, он очнулся, а ее вопрос: «Не хватит ли, Ванечка?», вернул к действительности...
Неожиданно, Ксюша спохватилась:
– Ой, ребятки, как мне хорошо с вами! Но, мне пора... Совершенно забыла — меня ждет еще одна серьезная деловая встреча. Я и так засиделась и заболталась. Ванечка, подружка — чмоки-чмоки! Поехала, но жду у себя! Созвонимся!
И она исчезла за дверью.
– Ух ты, как нагужевался... - только и смог произнести совершенно захмелевший Иван, сделав слабую попытку самостоятельно выбраться из-за стола.
Когда Полина вернулась, проводив гостью до дверей, муж спал, опустив голову в тарелку с недоеденной закуской...
Как Иван очутился в постели, как был уложен и раздет, он не помнил, проснувшись поутру... Но единственное, чего не забыл, - что был пьян не так от выпитого, как от присутствия рядом предмета давней страсти, охватившей его с новой силой. И теперь все мысли Ивана были о Ней...
...С того дня прошло чуть больше недели. Полина за это время успешно сдала два зачета и экзамен. Еще немного усилий, и она перейдет на предпоследний курс. Все мысли Полины были теперь направлены лишь на это и предстоящую практику, которую разрешили проходить в том же роддоме, где давно уже трудится.
В последнее время, дней, наверно, десять, по утрам она стала ощущать какую-то мучительную тошноту. В какой-то момент подумалось: «Неужели?!» Сердце радостно забилось, но тут же пришло сомнение: вдруг просто что-то не то съела, что-то повредило. Правда, на отравление не похоже... А если догадка не обманывает, тогда...
Полина стала лихорадочно пересчитывать месяцы. Роды придутся на конец марта или начало апреля... А как же институт? Придется брать академку... Сказать Ванечке? Наверно, обрадуется. Хотя... Отчего-то он в последние дни стал какой-то странный, сидит все, задумавшись. Такое впечатление, что его мысли витают где-то далеко... Сказать, что переживает из-за отсутствия приличной работы - непохоже. Скорее, тут другое... Как-то признался, что отвык от гражданки и хочет еще немного отойти и прийти в себя.
– Ты, Поленька, должна меня понять, - откровенничал муж. - Когда свыкаешься с тем, что, быть может, живешь последний день, потом сразу перейти к другой жизни - одновременно и здорово, и тяжело. Мне каждую ночь такие ужасы снятся, что вспоминать страшно... 
Конечно, Поля его поняла и не торопила с поисками работы. Ее небольшой заработок (мизерная стипендия не в счет) вместе с помощью свекра позволяет им, конечно, во многом себе отказывая, скромно существовать. Рождение ребенка, разумеется, принесет немало забот и расходов... Хотя это случится не завтра, а без малого через девять месяцев. Но ребенок — это ведь счастье, которое вместе с ним приходит в дом! Так что, ее известие, бесспорно, обрадует Ванечку. Но раньше времени, пока она сама твердо не убедится, ему о беременности говорить не стоит. Так решила Полина и сосредоточилась на экзаменах.
...После визита Ксюши, жизнь Ивана приобрела новый смысл, он внутренне  словно бы ожил. Вернулись давние мечтания, которые весьма воодушевляли, а иной раз и изумляли своими, совсем несвойственными ему, устремлениями...
Не проходило часа, чтобы он не думал о ней. До чертиков хотелось опять увидеть блеск этих призывно сощуренных глаз, услышать грудной, теплый голос, и ее заразительный, от души идущий смех...
Свое новое состояние Иван тщательно старался скрывать, и ему казалось, что это удается. Но он ошибался... Чуткое сердце жены сразу уловило произошедшие в нем изменения, которые поначалу даже обрадовали Полину, когда услышала, как ее Ванечка, плескаясь в ванной, распевал: «Без женщин жить нельзя на свете, нет! Вы -  наше счастье, как сказал поэт!»
«Слава богу, - подумала тогда Полина, - оттаял, сбросил с себя ярмо боевого прошлого...» Но потом она стала замечать какой-то доселе незнакомый его мечтательный взгляд, и то, что в это время до мужа не сразу доходят обращенные к нему слова... Ваня, будто отрываясь от чего-то приятного, далекого, с удивлением взирал на говорящего, порой переспрашивая и с трудом соображая, о чем речь… И Поля осознала, что тут нечто другое  и задумалась...
Приметила это и свекровь, когда ей трижды пришлось повторить вопрос:
– Будешь есть сейчас или дождешься отца?
– А? Что? - словно очнувшись, на нее уставился Иван.
– Сынок, Ванечка, где ты витаешь? Три раза спрашивала: отца подождешь, или дать ужин сейчас?
– Извини, мам, задумался. Подожду, конечно.
– Интересно, о чем твои,  Ванечка, думы, если так тебя увлекли, что еле дозвалась? Что-то серьезное? Ты в себе, родной, не держи. Если что надо — поможем!
Сев рядом, обеспокоенная его переменой, - то жизнерадостный, то вдруг уходящий в себя, в свои думы, - мать внимательно вглядывалась в лицо сына.
– Мамуля, не волнуйся! Все будет отлично! А думы... Разве нет причин задуматься над происходящим вокруг? Ты разве не смотришь телевизор? - перевел с себя разговор Иван, и угадал с темой.
– Да, жизнь тяжелая и непонятная моему уму настала...
– А что тут непонятного? Перестройка как началась, так и продолжается до сих пор... Как говорил Горбачев, процесс пошел. Вот он и идет.
– Да, идет, но хромая на обе ноги... Эта война в Чечне, благо, кажется, утихает, зато в Москве неспокойно. Только и слышишь, что кого-то убили — то бизнесмена, то братки устроили разборки. Как раз перед твоим возвращением были взрывы в метро и в троллейбусе... Страшно из дома выйти, я вся на нервах. Ты в Чечне был, а отца и Полинку пока дождешься — вся изведешься. Да и теперь сердце не на месте. Это все пострашнее того, что отец из начальника цеха превратился в автозаправщика, а твоей Полинке приходится подрабатывать ночной няней при малютках. Но теперь ты, Ванюша, слава Богу, вернулся, и я уверена, что все и вокруг как-то наладится! — мать поцеловала сына в макушку и убежала на кухню, где у нее засвистел вскипевший чайник.
Поля, уже не сомневающаяся в своей беременности, продолжала держать ее в тайне. Ведь даже ее родная мама, единственная, с которой отважилась поделиться, как будто неодобрительно отнеслась к этому известию:
– Полин, а как же институт? И, кстати, Ванечка что думает об этом? - обеспокоенно спросила она.
– Я ему еще не сказала. Была не уверена. Ты — первая, кому преподнесла.
– Спасибо за доверие, доченька. Но, все же, не оттягивая, сообщи мужу и обсудите!
– Мам, а что обсуждать? Тут и думать нечего — рожать и точка! Окончание института придется на год отложить.
– А жить на что будете, ты подумала? Неужели все трое на шею свекра сядете? Я с моей зарплатой вам не помощник, сама знаешь. Да и ту задерживают снова... Вот, не знаю, что будет с отпускными, дадут ли сейчас или удержат до морковкина заговенья. Главное, чтобы наш институт вообще не разогнали... Разные слухи ходят...
– Ой, что тогда будешь делать? В школу пойдешь химию преподавать?
– Навряд ли в школе найдутся часы. Пойду на рынок торговать селедкой.
– Почему именно селедкой? - улыбнулась Поля. - Ее что, у тебя, в закромах много засолено?
– Ну, не селедкой, так квашеной капустой. Люблю солененькое!
– Как и я сейчас! - рассмеялась в ответ Поля. - Представляю себе эту картину: кандидат наук торгует соленьями... Но, если серьезно, неужели нависла угроза над вашим НИИ?
– К сожалению — да. Заказов нет, большинство лабораторий сидит без дела. Кто с деловой жилкой, подались в челноки еще несколько лет назад... Недавно встретила бывшего завотделом, доктор наук, между прочим. Так он арендовал в Лужниках лавку, и теперь с женой торгует модным барахлом, которое им привозит из Польши и Турции дочь, сама, кстати, бывший преподаватель истории... Так что, если институт прикажет долго жить, подамся на рынок, куда деваться. Но не это сейчас меня волнует, моя милая, а твоя беременность и ваша неустроенность!
– Мамочка, нашла о чем беспокоиться! Ванечка немного придет в себя, найдет работу по душе. Не думай, он не ленивый!
– Хватит его хвалить и выгораживать! Второй месяц пошел, как вернулся. Хоть чем-то мог бы заняться.
– Мам, он на отцовском «Запорожце» уже несколько раз выезжал. Немного подработал. В те ночи, когда я дежурю в больнице, Ваня у вокзала ловит пассажиров.
– Да, чудесная перспектива, как погляжу, открылась перед вами! Ничего не скажешь! Ты, так и не доучившись, отложишь диплом из-за рождения ребенка на неопределенное время, а муж твой, занявшись извозом, опустится ниже плинтуса.
– Это почему, мама? Ты что, Ванечку не знаешь? Разве это на него похоже?
– Знаю я, доченька, твоего Ванечку. Но среда много значит. Недаром же говорят — с кем поведешься, от того и наберешься. А эти рвачи - та еще братия... Уж я-то их хорошо изучила. Приходится пользоваться их услугами, когда электричка задерживается, а спешишь на работу. Так что подумайте с Ваней - не рано ли обзаводиться ребенком? Хотя сама очень хочу внучат, но готова ждать.
– Вот и жди еще восемь месяцев. А я решила — и все!
Так закончился разговор Полины с матерью, а мужа и его родителей она по-прежнему откладывала обрадовать или обескуражить, опасаясь именно последнего.
Токсикоз пару раз проявлялся тошнотой, но больше о себе не напоминал, и это радовало, так как не мешало в работе. Теперь, пеленая по ночам младенцев в роддоме, Поля думала о том, что скоро будет так ухаживать уже за собственным сыночком или доченькой. Занятая повседневными делами и заботами своего нового положения, она совершенно забыла о подруге, которая сама, после того внезапного визита, о себе не напоминала.
...Как-то, вернувшись после круглосуточного дежурства, Полина, неимоверно уставшая, только успела положить голову на подушку, уже погружаясь в спасительный сон, как раздавшийся телефонный звонок заставил подняться с постели. В доме никого не было. Ванечка, теперь по утрам делавший пробежку, еще с нее не вернулся, а свекровь, наверно, ушла в магазин. Свекор с рассвета — на своей автозаправке.
Позвонившая, наконец, Ксюша, стала просить прощения за долгое молчание, сославшись на огромную занятость. Она долго тарахтела о каких-то трудностях, возникших с убранством и меблировкой новой квартиры. Уставшая и сонная, Полина никак не могла вникнуть, о какой немецкой стенке, которая чуть ли не из-под носа могла уплыть от рассказчицы, идет речь.
- Но, не тут-то было! — объясняла Ксюша. - Не на такую напали! Понимаешь, им позвонили, чтобы придержали для меня, ведь подобное ухватить каждый горазд, эксклюзив. А эти гниды мне в ответ, знаешь, что сказали: - «Гарнитур продан!» «Ну, да — говорю я им. - Я привезла деньги. Вот, считайте и грузите!» А они смотрят на меня, как на дурочку, и смеются между собой. Слышь, Полька, что заявили: «Убирайтесь с вашими деньгами! Вам сказали — гарнитур продан!» Ну, я разозлилась, позвонила Сереге, это мой старый, верный корешок. Он тут же приехал, и если бы ты видела, подруга, как эти магазинные шавки поджали хвосты, только Серый вошел!
Глаза слипались. Поля, борясь со сном, спросила:
– А кто он, этот...
– Ну, как тебе объяснить... Один из тех, кто ходит с растопыренными пальцами.
– Что? - переспросила Поля. - Какие пальцы?
– Полька, ну неважно, кто и что он. Главное - помог. В общем, так: в воскресенье, в шесть вечера, хотя нет, в восемь, чтобы я успела выспаться — жду вас к себе на новоселье в мою новую, двухкомнатную собственную квартиру!
– Ксюша, ты получила квартиру?
– Полька, ты что, с полки упала? Не знаешь, где мы сейчас живем? Кто теперь получает квартиры? Их по-ку-па-ют! В стране рыночные отношения, поняла?
– Поняла. Но это же огромные деньжищи! Квартира где, в Москве или за МКАДом?
– Ха, сказала! В самом пупе Москвы, у Садового кольца. Записывай! - и она продиктовала адрес.
– Ну, не знаю, сумеем ли мы... Ведь я работаю...
– Ничего знать не желаю! Поменяйся с кем-нибудь! Я специально для вас выкроила время. В субботу буду гудеть и обмывать углы квартиры с деловыми партнерами, а для вас, моих родных, дорогих, старых и преданных друзей, - воскресный вечер. Уяснила? И учти — жду! А где Ванечка? Итак, возражений не принимаю. Покеда!
От этой трескотни у Поли заболела голова, и она даже не поверила счастью, что подруга наконец-то умолкла...
Когда жена сообщила Ивану о звонке и приглашении, радостная улыбка озарила его лицо так, словно не Ксения, а он приобрел квартиру.
– Не знаю, удастся ли нам пойти к Ксюше... - продолжала Полина.
– Это почему же? - нахмурил брови Иван. - Человек готовился, ждет. Надо пойти и разделить с подругой радость. В наше время отхватить двухкомнатную квартиру в центре — это событие!
Мать Ивана, присутствовавшая при разговоре, поинтересовалась:
– А что, эта бывшая жена Володи вновь вышла замуж?
Иван с удивлением посмотрел на нее.
– Нет, она все еще в свободном полете, и, как уверяет, все не может отойти от семейного счастья, наполненного ревностью... — пояснила Полина. - Ксюша боится снова ошибиться.
– А где и кем она работает? Ведь Ксюша, кажется, училась вместе с тобой, Полюшка? Как на роскошную квартиру добыла такие деньжищи? Не на зарплату же медсестры...
– Здесь ты, мамуля, права, и, конечно, Ксюша, навряд ли смогла заработать такие деньги. Бесспорно, в этом помогли ее родители! - высказал свое предположение Иван. - Да не все ли нам равно, откуда деньги? Главное - порадуемся за нее и пойдем отметить это событие.
– Но я в этот день дежурю... - сказала Полина. - Не знаю, согласится ли кто-нибудь поменяться со мной дежурством. А что касается родителей, то у Ксюши уже несколько лет, как мамы нет... Отец вторично женился, чуть ли не сразу после кончины матери... Ксюша ему этого простить не может и порвала с отцом все отношения. К тому же папочка ее тут же выписал и всю квартиру приватизировал на себя... Когда бедная Ксюша вернулась от Володи, первое время она жила у моей мамы, а потом и до последнего времени обитала в квартире своего двоюродного брата, работающего за рубежом. Так что от отца, конечно, она никакой помощи не получала. А о медицине Ксюша давно забыла. Да и диплома об окончании училища не получала - схватила на госах неуд. Можно было через год сдавать, но тогда она уехала с Володей и это дело совсем забросила.
– Боже, какая легкомысленность и беспечность! - чуть ли не вскричала эмоциональная свекровь и обратилась к сыну: - Может и напрасно мы осуждаем твоего друга, и Володина бывшая во всем такова...
– О, нет, что вы! - поспешила заступиться за подругу Полина. - Ксюша его очень любила! Да и сейчас, наверно, не забыла. А медицина была не по ней. А вообще... Она оказалась очень деловая, хотя раньше этого и не было видно. Сейчас Ксюша занялась бизнесом.
– А... Все ясно! - засмеялась свекровь. - Купи-продай... Вот откуда деньжищи. Недаром говорится — от трудов праведных не нажить палат каменных...
– Мам, зачем так говорить о хорошем человеке, которого абсолютно не знаешь? - взвился Иван. - К тому же, учти, бизнес - совсем не то, что ты вкладываешь в это понятие.
– Ну да... Купил товар за копейку за рубежом, а впариваешь нашим дуракам за рубль. Спекуляция, вот что это!
– Ой, мамочка, «гомо советикус»! Слово бизнес означает дело, а бизнесмены — деловые люди, умеющие работать не руками, а мозгами, и не всем это дано. А Ксюша, как видно, в этом преуспевает, за что ей честь и хвала!
Сидевшая рядом Полина одобрительно кивала головой, но червячок сомнения — чего муж так горячится, защищая ее подругу, - дал о себе знать. Какое-то внутреннее неудобство, напряжение удержало ее от намерения сообщить о своей беременности. Признание снова отложилось на потом.
Полине все же удалось договориться на работе, и, купив по инициативе Ивана забавного плюшевого зайца, они отправились на новоселье. Помня о чрезмерном употреблении спиртного мужем в прошлую встречу с Ксюшей, Полина настояла на поездке в собственном авто. Это давало гарантию, что Иван к рюмке не притронется.
– Поедем, как люди! - сказала она, усаживаясь в «Запорожец».
– Если бы ты знала, старушка, - сказал Иван, - как мне надоела эта дребезжащая срамота, то не настаивала бы. Надо же, что придумала, — как люди! Если бы знала, на каких ездят люди, то постеснялась бы этой развалюхи. Кстати, если Ксюша нас увидит в ней, то, уверен, поднимет на смех. Ее-то машина, конечно, не чета этой!
– Ну и что? И у нас когда-нибудь будет лучшая, а пока будем довольствоваться такой. А из Тушино тащиться в центр на троллейбусе и метро, да еще в толчее, у меня нет желания, когда можно на своей, хотя и невзрачной, малютке поехать. Все, тронули!
Квартира Ксюши, как и ожидалось, шикарно и модно обставленная, впечатляла. Правда, хотя хозяйка и ожидала гостей, но вокруг царил кавардак, говоривший о вчерашней гулянке. Повсюду валялись какие-то коробки, пакеты, и, как объяснила сияющая Ксюша, подарки, принесенные на новоселье.
Встретила она старых друзей радостно, расцеловала любимую Полюшку, а Ивану послала воздушный поцелуй. Все это сопровождалось шумными восклицаниями и задорным смехом. Поистине щенячий восторг вызвал у Ксюши принесенный ребятами заяц. Она его чмокала, прижимала к груди, а услышав, что его выбрал Иван, схватила того за уши и притянула к себе, готовая расцеловать. Но, прищурив, по обыкновению, свои смеющиеся глаза, вдруг остановилась:
– Ой, не буду, не буду! - закричала она. - Поля, не взыщи, забылась! А вместо тебя, Ванечка, я, в благодарность, расцелую моего Зайку.
Когда сели за стол, - как заявила Ксюша — приканчивать все, что осталось от вчерашнего пиршества, она по праву хозяйки, собралась разлить по рюмкам спиртное.
– Ванечка, тебе бренди или коньяк? Настоящий «Наполеон» из Парижа!
– Он не пьет. За рулем.
Иван зло поглядел на жену. Его взгляд говорил: «Что, я сам за себя не могу ответить? Чего вмешалась?» - так расценила это Поля и прикусила язык...
– Ну, хоть немножечко, чуть-чуть? Надо же стены обмыть, чтобы надежно держали крышу?  - не унималась Ксюша.
– Ксюшенька, правда, я за рулем. А за меня эту миссию выполнит супружница.
– О, Поленька, хочешь мадеру или бургундское? Прелесть, а не вино!
– Нет, я тоже не пью.
– Ты-то отчего отказываешься? Ты же не за рулем?
– Мне сегодня идти на ночное дежурство, мы к тебе, Ксюша, ненадолго. Надо хоть пару часов поспать, а то после ночной предстоит еще отрабатывать дневную смену — отдать долг за сегодняшний день.
Узнав, что Иван подрабатывает на старом «Запорожце», Ксюша предложила:
– А может, Ванечка, пойдешь ко мне водилой?
– Тебя возить? - спросила опешившая от этого наглого предложения Полина.
Как видно, она спросила таким тоном, что Иван, взиравший молча на Ксюшу, поспешил вмешаться:
– Не дергайся, остынь! Ксюша шутит.
– Нет, не шучу. Я вполне серьезно предлагаю хорошую работу с серьезными бабками. Захочешь, буду платить нашими, деревянными, или зеленью. Но не натурой, как подумала моя дорогая подружка, а твоя, Ванечка, дражайшая половина! – смеясь, сказала Ксюша. - Работа простая, - продолжала она, - не пыльная: пригонять с растаможки  на границе машины. Ну, как, подходит?
– Надо подумать... - ответил Иван.
Полина промолчала.
– Ну, вы как хотите, а я выпью! Итак, друзья, за встречу, дружбу и любовь! - и она эффектно опрокинула рюмку. - А теперь споем! Ведь легко на сердце от песни веселой!
И уставившись на Ивана своим прищуренным призывным взглядом, она начала:
Смотри, какое небо звездное!
Смотри, звезда летит, летит звезда!..
Хочу, чтоб зимы стали веснами,
Хочу, чтоб было так у нас всегда...
Ксюша пела, перевирая слова песни и искажая мелодию, а Иван неотрывно взирал на нее восхищенным взором. В эти минуты он как будто забыл о находящейся рядом жене, обо всем на свете. Перед ним была лишь она — его звезда...
Загадай желание синей полночью,
И никому о том не говори,
Загадай желание, пусть оно исполнится,
Будет светло всегда в нашей любви...
Ксюша продолжала петь, тоже вперившись своими темными зрачками в сидящего визави Ивана, который, не спуская с нее глаз, стал подпевать. Полина невольно вздрогнула, перехватив взгляд мужа на подругу: в этом взгляде было столько любования, восторга и страсти, что ей стало страшно...
Неожиданно песня смолкла. В комнате повисло молчание, но оно было красноречивее всяких слов: Поля почувствовала себя лишней. Она встала и направилась к дверям. Казалось, ее ухода эти двое, занятые общением без слов на языке любви, даже не заметили. И лишь когда скрипнула дверь, Ксения, опомнившись, крикнула подруге:
– Полька, ты куда?
Уже в дверях, боясь выдать свое состояние, еле сдерживая себя, каким-то незнакомым хриплым голосом Поля ответила:
– У меня дежурство. А вы продолжайте.
Тут и Иван поднялся.
– Мне тоже пора. У меня ведь тоже ночная работа.
– Ой, ребятки, еще ведь рано!
Уже им вдогонку, когда заходили в лифт, Ксюша крикнула:
– Ванюша, подумай о моем предложении! Я буду ждать!
В каком-то неловком молчании они сели в машину. Полина никак не могла навести в мыслях порядок. На душе было горько и обидно. Отчего-то голова никак не могла прийти в свое обычное состояние, и трезво осмыслить дальнейшие шаги.  Что надо разорвать этот «гордиев узел» — ясно. Обрекать себя на подобное тому, что испытала сегодня, она больше не хочет. Главное, не потерять достоинства, не разреветься. Этого Поля очень боялась, чувствуя себя на грани...
Иван всю дорогу то покашливал, то издавал какие-то гортанные звуки, словно пытаясь освободить горло от чего-то лишнего. Видно было, что он сам мучается, не зная, что предпринять  и с чего и как начать разговор.
Ивану было неловко за свое поведение перед женой, хотя он ведь ничем, по его мнению, не выдал своих чувств, а просто, немного забывшись, подпевал Ксюше, которая была так притягательна и так откровенно созвучна его состоянию... К тому же, по всему было видно, что и ее влечет к нему неведомая сила... А разве эта сила неведомая? Это сила любви, и не надо на это закрывать глаза и прятать, как страус, голову в песок! Но, как сказать и объяснить это Поле? Она умная и добрая, и должна понять – их союз обречен. Но, почему ее, какую-то потерянную, сидящую рядом, так жаль? Это побледневшее лицо, эти, в какую-то дальнюю точку глядящие глаза, эти беспрерывно кусаемые губы ее маленького рта, который еще недавно приводил его в умиление, - неужели из-за своего чертова характера он испытывает чувство вины перед нею? Отчего эта жалость? Конечно, из-за дружеского отношения к ней, но ведь это не любовь! Хотя жена и приятна, и желанна, но не так, как другая, которая пьянит и лишает рассудка! Это и есть настоящая любовь! Надо решаться!
К такому выводу пришел Иван, когда они подъехали к своему дому.
Полина так и не легла спать, как собиралась ранее, а, переодевшись, тут же отправилась в свой роддом, пообещав свекрови ответить на все интересующие ту вопросы о проведенном в гостях времени потом. То же самое пообещал матери и сын, который тут же отправился, как и обычно, бомбить.
Сев в машину и выехав на трассу, Иван вдруг с удивлением осознал, что направляется не к привычному месту у Белорусского вокзала, а в другую сторону. Ни на минуту не задумываясь, как будет воспринят его приход, уже в лифте Иван вдруг задался вопросом: «А если у нее сейчас кто-то есть? Что тот скажет?» Но ведь он хорошо запомнил, Ксюша сказала: «Я буду ждать!..» Нет, сердце не обманывает, она ждет его! И Ваня нажал кнопку звонка.
...Под утро, когда в приподнятом настроении, полный впечатлений и воспоминаний от бурно проведенной ночи, Иван вернулся домой, его ожидал «сюрприз».
...Полина, вернувшись с новоселья, все никак не могла решить, что предпринять. Выяснять отношения... к чему? И без выяснений ясно... Ваня любит Ксюшу. Это не открытие. Ведь еще в ту, памятную ночь на даче, он ее, Полину, называл именем невесты друга... Потом уверял, что виной всему было вино, и она, глупая, поверила... Все эти годы, читая его письма с войны, она старалась себя убедить в том, что любима. Хотя Ваня этого не писал, но слова, что скучает, что мечтает о встрече, говорили об его искренности. А какой радостной была их встреча, когда он, наконец, вернулся домой! Тогда, и в последующие ночи, она ощущала себя любимой и желанной. Но, по-видимому, все это был обман. В его душе жила, и все это вчера проявилось, она, Ксюша. Какими глазами он глядел на ее подругу! На нее, свою жену, он никогда, даже после долгой разлуки, так не смотрел...
...Поля шла в больницу, утопая в грустных воспоминаниях, растравлявших душу. По дороге она пришла к окончательному решению. Полина попросила свою напарницу, которую должна была сменить, пойти ей навстречу, и поработать еще пару часов. Долго уговаривать ту не пришлось, и Поля тут же отправилась домой. Там она быстро собрала свои вещи — благо, никого дома не было (свекровь, очевидно, понесла ужин свекру на автозаправку, а Иван...) Где бы он ни был, ее это уже не касается! Так сказала себе Поля, и, нагрузившись чемоданом, рюкзаком и связкой книг, направилась к дверям, где на пороге повстречала свекровь. Та удивленно уставилась на невестку:
– Полюшка, ты куда?
– Прощайте. Ваня вам все объяснит.
– Ну, погоди! Давай поговорим!
– Не могу! Меня ждет такси.
– Но я ничего не понимаю... Так вдруг... У вас же все было хорошо... Полюшка, одумайся!
– Нет. Будьте здоровы! - еле выговорила Поля. Рыдания душили, но она их сдержала.
Еле уговорив таксиста отвезти ее в Щелково, посулив, что обратно не поедет порожняком, а отвезет ее к больнице, Поля всю дорогу молила Бога, чтобы мама оказалась дома, так как денег на расплату с водителем не хватало. Когда она с вещами ввалилась в дом, та, удивленная, воскликнула:
– Что это за явление Христа народу? А где Ванечка?
– Мама, это долгая и грустная история. Выручай, мне надо расплатиться с таксистом, а денег не хватает, и необходимо немедленно вернуться на дежурство.
– Постой! Дай помогу снять рюкзак. Разве можно было в твоем положении так нагружаться? Ты об этом подумала? Или специально так сделала?
Тут до Полины дошло, что перетаскивая такие тяжести, она может сорвать беременность. Мысленно себя обругав, Поля инстинктивно погладила живот... 
...Когда Иван появился на пороге родного дома, его встретила растревоженная мать.
– Мама, ты чего не спишь? Рано еще! Да, что с тобой? Чего так расстроена? Что-то случилось? Как отец?
– С отцом, надеюсь, все в порядке. Он, как тебе известно, сегодня работает в ночь, скоро должен вернуться. А вот Поля...
– Что с ней? Она ведь тоже дежурить должна.
– Поленька взяла вещи и ушла от нас. Сказала, что ты все объяснишь. Что у вас произошло? Ведь все было так хорошо... Мы с отцом не могли нарадоваться, глядя на вас.
Мать говорила, а Иван молчал, не зная, как ей все объяснить, заранее понимая, что мать его не поймет. Да и себя он не понимал... Радость возбуждения от счастья обладания Ксюшей сразу померкла, как только весть, что Полина сама решила все вопросы, дошла до его сознания. Ивана поразила и даже оглушила эта новость. Ушла... взяла вещи и ушла. Ощущение большой потери вдруг охватило его. Вот так, не поговорив, не разобравшись во всем, взяла и ушла... Это гордость или бесчувственность? Неужели ей было легко так быстро расстаться? Вот он мучился, не зная, как ей объяснить, а Поля, не ожидая никаких объяснений и оправданий покинула, словно дав пощечину.
Оскорбленное чувство достоинства брошенного мужчины вдруг взыграло в Иване, перекрыв все остальные чувства. Мать что-то твердила о чудесном характере Полины, и о непонятном этом ее неожиданном маневре, допытывалась у сына, что могло побудить его жену сделать такой шаг. Того, что виной всему мог быть ее Ванечка, она и в мыслях допустить не могла. Они же с отцом относились к невестке, как к родной дочери. «Может, я что-то не то ей сказала? - думала Марина Максимовна. - Или отец не так выразился?» Он иногда позволял себе подтрунивать в своей манере, может, неловким оборотом обидел невестку? Но, что-то не припоминается, чтобы такое было... Полина ведь любила шутку и понимала юмор.
– Ванечка, ну чего молчишь? Я понимаю, для тебя это удар. Но подумай, в чем-то должна быть причина, - все не унималась мама. - А ведь Поля сказала, что ты все объяснишь. Так объясняй из-за чего сыр-бор!
Наконец, Иван решился и выдавил из себя:
– Просто она поняла, что я люблю другую...
– Что? Другую? - мать даже села. - Это кого? Что, там, на войне, у тебя был роман?
– Нет, мама. Там ничего такого не было. Это Ксюша.
– Что, эта прохиндейка? - мать даже вскочила.
– Какая прохиндейка? Что ты говоришь, не зная человека!
– Знать-то, конечно, не знаю, но и знать не хочу! - лицо матери из бледного стало багровым. - Судя по всему, ты, сын мой, лишился мозгов! Променять такую Полюшку на эту... профи!
– Мама, я прошу...
– И не проси! Отец тебе скажет то же, что и я! Ваня, Ваня, эх, сынок! Ты отдаешь себе отчет во всем?! Твой друг ее раскусил и выбросил, а ты решил подобрать... Вот чего не ожидала от тебя, так этого! Тебе и отец...
– Я слышал об этом! Мама, я устал, хватит! Она решила сама наплевать мне в душу.
– Это кто кому наплевал? Что ты несешь, Ванечка? Одумайся, выбрось эту шалаву из головы!
– Мама, если ты еще хоть раз ее обзовешь, я уйду!
– И уходи! Не могу видеть и слышать от тебя... - и мать расплакалась.
– Мама, ты чего?.. Извини, если я тебя...
– Ты не у меня должен просить прощения, а у Полины. Бедная, такая тактичная девочка...
Мать еще долго выговаривала Ивану, а он, словно залив уши свинцом, думал о своем. Перед ним замаячила новая жизнь. Завтра же отправится на таможню, начнет заниматься перегоном машин, а это, по уверениям Ксюши, даст немалые деньги. Со временем можно будет развернуться во всю ширь, откроются неведомые горизонты рядом с такой женщиной, как Ксюша. Он еще родителям докажет, что эта любовь принесет ему счастье и удачу!
...Отец тоже отрицательно отнесся ко всей этой истории.
– Иван, объяснись! Почему вынудил жену уйти?
– Отец, кто ее вынуждал? Сама поняла и приняла решение. Моей вины в том нет.
– Как нет? Мать сказала, что шашни начал крутить на стороне. Какая женщина такое потерпит!
– Пап, ну какие шашни? Я просто полюбил другую!
– Полюбил, говоришь? И не стыдно об этом объявлять, имея такую жену, как Поленька?
– А чего мне стыдиться? В любви ничего постыдного нет.
– Нет, друг мой, есть, если ты женат! Разведись, стань свободным, а потом заводи всякие там любови!
– Ну, отец, загнул! Ты, батя, рассуждаешь, как в прошлом веке. Любовь нечего скрывать, мы живем на пороге двадцать первого века, и пора уже жить и рассуждать по-современному.
– Беспутство, это, по-твоему, современность? Одумайся, Иван, куда заведет тебя такая философия! Потерять такую хорошую, верную подругу, как Полюшка, это надо уметь!
– Хватит, отец, меня учить! Не маленький! Сам разберусь!
– Уже разобрался, ученый антропос!
– Ой, отец, не ученый, а влюбленный.
– Влюбленный, не влюбленный, а дурак!
… Мать Полины как на воду глядела, когда напомнила дочери о беременности. Не успела Поля приступить к работе, как почувствовала что-то наподобие схватки. Были ли причиной тому тяжести, которые недавно таскала, или переживания, обрушившиеся на нее, но трехмесячная беременность дала сбой, и врачи, благо, были рядом, диагностировали  угрожающий аборт. Будущую мать заставили тут же лечь на сохранение, что Полина и сделала, предварительно сообщив матери.
В разговоре с ней Поля умоляла маму ни за что не говорить ни Ивану, если объявится (хотя понимала, что на это малая надежда), ни его родителям о настоящем состоянии дочери. Однако Елена Корнеевна, которой не удалось выпытать у Полины причину ее разрыва с мужем, решила все же докопаться до истины. В том, что виной всему был гордый характер дочери, она была более чем уверена. Быть может, Полину чем-то обидели в доме мужа, а тот за нее не заступился... Или же она обиделась из-за реакции Ванечки на ее беременность. Возможно супруг, как и она, ее мать, считает, что пока жена не окончит вуз, обзаводиться ребенком не стоит, учитывая к тому же и его неустроенность... Гордыня всему виной, не иначе — других причин, по мнению Елены Корнеевны, быть не могло. Она считала брак дочери удачным, и была очень хорошего мнения не только о зяте, но и его семье.
Долго не раздумывая, она набрала номер телефона, дабы узнать все поподробнее, и скорее навести порядок в семейной жизни дочери, считая - коль скоро та решила сохранить ребенка, надо, чтобы он родился здоровым, а волнения в ее положении этому не способствуют.
Трубку подняла мать Ванечки. Елена Корнеевна желала прежде всего  поговорить с зятем, но ничего не поделаешь, раз так получилось.
– Добрый вечер, Марина Максимовна! Хотя добрым, по сложившимся обстоятельствам, его не назовешь...
– Здравствуйте, Елена Корнеевна! Да, мы с мужем тоже от всего случившегося в шоке.
– А Ванечка где? Я бы хотела с ним поговорить.
– Его сейчас нет.
– Он что, поехал к ней?
– Наверно... - ответила Марина Максимовна, чувствуя всю неловкость своего положения, созданного сыном.
В свою очередь неопределенность, прозвучавшая в устах матери зятя, озадачила Елену Корнеевну. Почему сын не поставил мать в известность, что едет в больницу к жене? Ясно, скорее всего, у Полины возник конфликт со свекровью! И придя к такому заключению, она решила преподнести той результат этого, скорее всего, недоразумения.
– Жаль! А то я хотела посоветовать Ванечке охранять жену в ее положении от излишних дрязг и ненужных  разборок, если они возникают в семье, - ведь я понимаю, все мы люди, - но ее сегодняшнее здоровье превыше всего! А то, что в этом состоянии, в котором и мы с вами были, обострена чувствительность, надеюсь, вами не забыто!
Марина Максимовна в недоумении подумала: может муж Корнеевны и ей изменял? Но откуда сваха взяла, что мой Юрий Иванович ходил налево?
– Елена Корнеевна, милая, я понимаю вас, и сама никак не могу успокоиться от всего этого. Конечно, бедная Поленька переживает, это ясно. Но дело молодое, и я надеюсь, что все это не отразится на ее здоровье. А, может, все обойдется, и наш охламон образумится, а девочка его простит... Но, к сожалению, это от нас с вами не зависит... Они сами должны все решить.
– А дочь все уже решила! - подумав, что весь конфликт заключается в беременности Полины, заявила ее мать. - Она на сохранении беременности, поэтому и в больнице оказалась, надорвавшись при переезде.
– Поленька беременна? - вскричала пораженная услышанным Марина Максимовна. - О, Боже! Почему нам не сказала? Да и незаметно было... Срок-то, наверно, малый?   
– Да нет, скоро три месяца. А вот почему не сказала, не знаю... Наверно, была причина...
… Когда через два дня Иван, пригнавший машину после первого своего рейса, позвонил родителям, мать огорошила его сообщением о беременности жены и о том, что та лежит в больнице на сохранении. Это известие ошарашило Ивана настолько, что сразу померкла радость, вызванная удачной поездкой и гораздо большим, чем ожидалось, вознаграждением, а, главное, бурной встречей с необыкновенной Ксюшей, подарившей ему страстные поцелуи и огненные объятия. Эта новость была вне всяких ожиданий, и ввела Ивана, уже готового подать заявление о разводе, в совершенно угнетенное состояние. Как быть? Неужели у него будет ребенок!?
Когда он поделился этой вестью с Ксюшей, та вдруг развеселилась и принялась уверять его в том, что более чем уверена, что это блеф.
– Ванечка, котик мой, это туфта, понты! Поверь, Полинина мамаша решила тебя развести, как я в свое время Вовчика. Никакого беби нет и в помине! А Полина действительно в больнице — ведь она там работает. Брось, мой котяра, об этом думать, а лучше послушай, какие у меня сногсшибательные новости! Я приобрела, а, вернее, для меня приобрели друзья, а если еще точнее — один мой корефан, не угадаешь! - зал игровых автоматов! Представляешь, что это значит?!
– Представляю... - рассеянно ответил Иван, мысли которого были далеко.
Почему-то не верилось в интригу тещи, это на нее непохоже. Все куда серьезнее, чем представляется Ксюше. Расстаться с женой, ожидающей ребенка, означает пойти против своей совести, а он на такое не способен. Но, как же Ксюша, любимая, уверовавшая в него?.. Ведь лишь пару часов назад он пообещал не тянуть с разводом... Однако, что она сказала о каком-то дружке?..
– Ксюшенька, голубка моя, не врубился. Что означает, что для тебя приобрел какой-то дружок? Как это понимать?
– Ох-х! Начинается... - со вздохом произнесла Ксения.
– Что значит, начинается? Объясни-ка, милая!
– Это, Ванечка, я так. А помог мне заполучить этот зал с автоматами, который, скорее всего, отжал, мой старый дружок, Серега Коломенский.
– А чем он занимается, твой Серега?
– Я не в теме его бизнеса. Секрет Полишинеля, ха-ха-ха! Тайна за семью замками.
Иван усмехнулся: уморительная эта Ксюша. Его всегда забавляло ее умение попадать пальцем в небо. Эта ее привычка употреблять выражения не к месту, явно не понимая их сути, умиляла. Но на сей раз это быстро вытеснили думы о Полине и ребенке. Нечто подобное угрызениям совести пробралось было в сознание Ивана, но не успело расцвести вовсю, как было развеяно ласками Ксюши, умело владеющей качествами властительницы мужских желаний…
Она в заключение преподнесла Ивану совсем неожиданный подарок: шестнадцатого сентября они идут в мэрию на прием в честь прибывшего на гастроли известнейшего поп-музыканта Майкла Джексона.
- Пригласительный билет на двоих! - гордо продемонстрировала Ксюша свой сюрприз.
– Вот это да! Вот это да! - Иван не мог найти слова, чтобы выразить свой восторг умением подруги делать из жизни праздник.
Все это в совокупности, плюс появление в его карманах солидной суммы в валюте, вытеснило из сознания Ивана недавние сомнения.
… Пролежав неделю на сохранении, Полина, счастливая, что все закончилось благополучно, вышла из больницы, и приступила к занятиям, начавшимся в институте. Мать же все настаивала, чтобы она прекратила совмещать учебу с ночной работой:
– Позаботься о будущем ребенке! Моей зарплаты и твоей стипендии нам хватит, а силы надо беречь. Да и учеба не должна страдать! - твердила она бесконечно.
И Полина, проработав пару недель, сдалась, оставив себе лишь одно ночное дежурство в неделю.
...Марина Максимовна терзалась из-за упрямства сына, не пожелавшего навестить Полину в больнице.
– Пойми, Ванечка, пока она твоя законная супруга, ты несешь за нее ответственность. К тому же, она сохраняет вашего ребенка. Ты отдаешь себе в этом отчет?
– Мамуля, неужели ты поверила в эту тещину сказку? Она блефует! Вспомни ее болтовню, что Полининой беременности уже три месяца. Но она ведь жила тут, рядом с нами, и никаких признаков что-то не было видно... Тебя просто надули, а ты поддалась. Но меня они не проведут! Днями подам на развод!
Но время шло, а Иван все с разводом тянул, оправдываясь перед собой  отсутствием времени. Да и Ксюша перестала будировать этот  вопрос, в отличие от начала их совместной жизни, когда почти ежедневно заводила речь, что пора бы избавиться от союза с Полей, который был навязан бедному Ванечке ими, его друзьями. Она, Ксюша, чувствует свою вину перед ним, и хочет от этого груза, наконец, освободиться.
...Юрий Иванович всем своим видом выказывал сыну возмущение его поступком. Когда Иван, хотя и редко, приходил к родителям (главным образом по делу — что-либо взять из документов или одежды, хотя его гардероб почти весь сменился на самый модный), отец, если в это время был дома, демонстративно уходил в другую комнату.
Как-то Иван заикнулся, что в ближайшие выходные хотел бы прийти с Ксюшей, - надо же, наконец, им ближе познакомиться. В ответ он услышал от матери:
– Нет, сын мой, мы с отцом видеть у нас в доме эту женщину не хотим!
– Ну, тогда и я, мама, к вам, уж извини, но больше не приду!
– Мне, Ванечка, от тебя слышать это больно. Но, как знаешь... Твоя воля! - сказала мать, и, не удержавшись, заплакала.
– Мама, перестань! Ну, пойми меня! Я люблю Ксюшу! Я понимаю вас, вам Полина пришлась по душе. Но ведь сердцу не прикажешь!
– А ребенок? Ты подумал о нем?
– Да какой ребенок? Его быть не может! Выдумки все.
И тут отец, вошедший в комнату, пытливо уставившись на Ивана, спросил:
– Почему, объясни, такая уверенность у тебя? Ты, что, импотент?
Иван расхохотался:
– Ой, батя, ты даешь! Просто я уверен, все это - тещино вранье, придуманное в отместку, чтобы до поры до времени совесть меня помучила.
– Нет, Ваня, не о твоей совести речь, а о том, что ты сам не поехал до сих пор и не навестил Полю, не попытался убедиться! Уж она, эта правильная девочка, не станет лгать! Подумай, сын, еще не поздно. Женское сердце отходчиво.
– Вы опять за свое? Я вам про Ивана, а вы мне про болвана!
– А ты,  Иван, и есть тот болван! А твою, эту... штучку нам не смей приводить! - в гневе бросил отец, и опять вернулся в спасительную спальню.
Мать продолжала вытирать заплаканные глаза, а Иван, даже не попрощавшись, ушел, хлопнув дверью.
Сев в машину, он долго не мог тронуться с места, мысленно все продолжая вести диалог с отцом. Легко тому сказать: «Поезжай к Полине, узнай, правда ли».  Как встретиться с той, о которой отчего-то даже неловко думать?.. Неужели она действительно сохраняет плод? Но зачем ей тогда ребенок, если понимает, что у него с ней жизни не будет? Неужели права Ксюша, уверяющая, что ребенком, зная  покладистый, совестливый характер мужа, Поля надеется его вернуть? Глупая, она что, не понимает, что заставить полюбить, даже ради ребенка, невозможно?
Придя к такому выводу, Иван ударил по газам.
А вскоре, как только вернулся с перегона, Ксюша объявила Ивану, что решила больше на растаможку его не посылать. Для этого дела  есть у нее другие.
– Ты что, меня увольняешь? - с удивлением спросил Иван. - Я, что, не справляюсь? Ксюша, объяснись.
– Дурачок, я тебя не увольняю, а наоборот, - смеясь, заявила она, - повышаю рангом! Мой любимый должен быть всегда при мне, а не уезжать черт знает на сколько, оставляя меня без присмотра! Если бы ты знал, как мне одиноко без тебя, мой котяра! Теперь ты будешь всегда при мне!
– Я не против. Мне самому тошно бывает в поездках без тебя, кошечка моя. Но, чем прикажешь мне заняться?
– Будешь моим водилой!
– Ксюша, не понял. Ведь ты всегда сама сидишь за рулем... А я, что, рядом, как охранник буду?
– Да нет, за рулем будешь ты, я теперь боюсь к нему прикасаться. Вчера в машине задумалась о своем, ты ведь знаешь, какие сложные дела приходится разруливать, и совершенно забылась. В общем, вспомнила об одном субъекте, с которым большая проблема, крутанула руль не в ту сторону, и чуть не выехала на тротуар, полный народа... А гад-гаишник, мало того, что забрал права, еще начал мне совать под нос прибор — не пьяна ли.
– Ого-го, так ты осталась, бедная, без прав?
– Да нет, мы с ним немного покалякали - почирикали, пришлось подмазать. Так что, этот стервятник, наевшись мною, права отдал.
Иван рассмеялся:
– Стервятник, говоришь? Наверно, забыла — эти орлы питаются падалью...
– Ванька, умолкни! Падаль он, а не я! Ты меня обижаешь.
– Ну, что ты, кошечка, я имел в виду деньжата, которые он из тебя вытрусил, наверно немалые...
– Ну да... Сколько с меня, спрашиваю. Так эта сволота, осмотрев мой внедорожник, представляешь себе, нахально так говорит: «За подобную езду придется хорошо расплатиться. Ну, хотя бы половину того, что у тебя, красотка, я видел в бумажнике. Делиться надо!» Я готова была плюнуть ему в рожу, но все-таки сторговались, права забрала. Но, поверишь, Ванечка, руки стали дрожать, когда притронулась к рулю. Я не из пугливых, но теперь трушу ездить. Так что, будешь ты мой водила!
С этого дня Иван стал возить  Ксюшу.
Обычно, знакомя его со своими друзьями и партнерами по бизнесу, она представла:
– Мой Ванечка! Прошу любить и жаловать!
Эта неопределенность положения не напрягала Ивана и не обижала. Но однажды Ксюша предупредила Ваню, что к ней должен прийти один нужный человек, с которым необходимо обсудить вопросы бизнеса. Ввиду того, что партнер очень осторожный и недоверчивый, ее дорогому Ванечке надо будет удалиться, и где-либо погулять, пока этот делец будет у нее.
...Иван был занят чтением сатирической страницы «Двенадцать стульев» «Литературной газеты», когда в комнату не вошел, а ввалился, заняв собой, казалось, все пространство, знакомый Ксюши. Его приход сопровождался громогласным приветствием:
– Наше вам с кисточкой! А ты, Ксюшенька, как всегда, чертовски обворожительна!
Иван, так и не представленный гостю, следуя наставлениям Ксюши направился к двери. Уже в дверях до его слуха донеслось брошенное пренебрежительным тоном: «А, это мой водила!»
Услышанное так задело самолюбие Ивана, что заставило задуматься — а какую роль он играет в жизни Ксюши? Неужели для нее он только водила, к тому же временный? Почему знакомит не со всеми, а избирательно, и отчего ни разу не представила, как мужа, хотя живут не первый месяц одной семьей? А, быть может, в этом он сам виноват - не развелся до сих пор с Полиной, и Ксюша этими своими жестами дает ему понять... Хотя нет... Сама уже о разводе не напоминает... А вот Поленька... Как она? Почему не сказала, что у них будет ребенок, если это действительно так? Неужели это месть за его измену? А, кстати, ведь ей, по всему, уже не так долго до родов... Интересно, кто у нее, вернее, у них родится, мальчик, или девочка? Она уже, наверно, знает. Может, все же следует поехать и все разузнать? А то, кажется, он повел себя по-свински, родители были правы...
Погруженный в свои думы, Иван прогуливался по осеннему скверу в то время, как Ксения решала свои бизнес-дела с этим беспардонным визитером, вызвавшим в Иване гамму неприятных чувств и мыслей... Когда ему надоело бродить, Иван, вынув входящий в моду мобильный телефон (дорогущий подарок Ксюши), позвонил ей. Ответа пришлось ждать долго, пока не послышалось:
– Вас слушают.
«Странно, - пронеслось в голове, - ведь знает, что это я. Что за закидон? Решила играть в притворялки?»
– Ксюша, я замерз.
Не успел он закончить фразу, как услышал:
– К сожалению, сейчас занята. Созвонимся позже!
«Чего я, как дурак, дефилирую на промозглом ветру?» - подумал Иван, и уверенным шагом направился к своему подъезду. Но, поравнявшись с машиной, «водилой» которой являлся, он, повинуясь какому-то порыву, вскочил в кабину и погнал по направлению к Щелково.
Уже подъезжая к дому, в котором жила теща, Иван подумал: «Скорее всего, еду напрасно... Дома там, наверно, никого нет. Но, все же...»
Когда Поля открыла Ивану дверь, первое, что он увидал, было нечто похожее на ужас в ее глазах.
– Ты... зачем? - спросила она, округлившаяся и какая-то неожиданно родная.
Ему захотелось прижать Полю к себе, поцеловать эти, по-видимому, в связи с ее положением, пухлые губы, и замереть от счастья, что она рядом. Но неласковый взгляд Полины остановил Ивана и он, отчего-то, как ему показалось, поглупев, вдруг сказал совсем не то, что думал и чувствовал:
– А почему ты не на занятиях?
– Ты для этого явился? Ну, хорошо, могу удовлетворить твое любопытство. У меня сегодня свободный день: народ сдает зачет, а мне уже зачли. Все? Уяснил? Свободен!
– Полинка, ну зачем так? Как дитя? Кто там у нас?
– У меня — дочь.
– Делала УЗИ?
– Нет, гадала на кофейной гуще.
– Поля, ты должна меня...
– Я тебе, Ванечка, ничего не должна. И ты напрасно приехал. Больше не надо.
Поля быстро положила руку на живот и как будто бы замерла.
– Что, бьется? Дай послушаю.
– Нет. Уходи.
– Но ведь мы друзья! - неожиданно выпалил Иван и тут же прикусил язык. Стало очень стыдно, и ударило в пот.
Поля грустно улыбнулась:
– А я в подобной дружбе не нуждаюсь. Иван, если есть еще хотя бы немного... - она хотела сказать, как видно, совести, но воздержалась. - Прошу, уходи, и забудь нас. И я постараюсь...
В это время в дом зашла вернувшаяся с работы Елена Корнеевна.
– А, это ты... Ей нельзя волноваться, учти!
Поля, тут же, повернувшись, направилась в комнату. Иван растерянно глядел ей вослед.
Теща выжидательно и осуждающе смотрела на него. Не выдержав ее взгляда, Иван кивнул и вышел за дверь. И лишь выйдя из подъезда, на свежем воздухе он ощутил, как из-под шапки просочился на лоб пот. Иван остановился и вытер лоб платком, тяжело вздохнув. И тут его осенило. Вынув портмоне, не считая, Иван выхватил пачку долларов, и уже готов был вернуться назад, но, осознав, что у него эти две гордячки денег не возьмут, опустил их в почтовый ящик.
Когда на следующий день Елена Корнеевна вынимала газету, вместе с ней она обнаружила пачку долларов. Кто их подбросил, сомнений не вызывало.
Полина восприняла этот жест Ивана как откуп, подаяние, и заявила матери, что чужую валюту следует незамедлительно вернуть. А вот каким образом, надо подумать... 
– Доченька, а может не стоит отдавать? Ведь он отец нашей девоньки, и деньги пригодятся на ее приданое: кроватку, коляску и прочее. С худой овцы хоть шерсти клок... Бог с ней, твоей гордыней. Полюшка, ребенок из-за нее не должен страдать.
– Мама, мне от этого человека ничего не надо! Как не нужно будет и моей дочери! Неужели мы с тобой не купим ей все необходимое? Я уже заходила в скупку, хотела продать бабушкины золотые сережки. Я их ведь не ношу, все без дела валяются... И от ненужного мне обручального кольца избавилась бы, да с пальца в тот день не смогла снять. Но в скупке девушка мне посоветовала еще пару месяцев подождать — золото должно вздорожать. Загоню их как раз перед родами, и купим все-все нашей лялечке!
– Но, как же ты вернешь ему? Ведь с Ванечкой встречаться не желаешь, а пересылать валюту, не знаю, можно ли, да и будет ненужный расход...
– А просто, мама, мы воспользуемся тем же способом, что и он. И прошу тебя больше о нем не напоминать! Не пойму я тебя: вспомни, как ты его только что назвала? Чуть ли не любя, — Ванечка!
– Ой, даже не заметила! По привычке вышло. Но, послушай, Полюшка. Вот, что я подумала. Быть может, ты неправильно повела себя вчера с ним? Раз пришел, значит что-то побудило это сделать. Может, осознал?
– Да брось ты, мама, что значит «осознал»? И вообще, эта тема у меня уже в печенках сидит!
– О, Боже! Без пяти минут доктор, ты что, обнаружила у себя несколько печенок? - рассмеялась Елена Корнеевна, поняв, что не стоило ей бередить душевную рану, волнуя дочь.
– Уясните, мадам. Я вам, как недоделанный, по вашему утверждению,  врач, объясняю: печень у человека одна. А вот печенок в мозгу может быть сколько угодно!
Полина, как и ее мать, любила шутки, и они часто прибегали к ним, когда на сердце бывало скверно. Но сейчас шутки не помогли. От этого визита и денежного сюрприза Полина никак не могла успокоиться, и от волнения бесконечно перебирала и листала книги, как будто ища в них ответа на мучившие вопросы. Почему муж вдруг явился? Откуда у него такие деньжищи? Чем стал заниматься? Судя по одежде и машине, стоявшей у подъезда (на которую обратила внимание мама), денег у Ивана стало немерено.
...Когда Марина Максимовна извлекла вместе с прессой доллары, ее удивлению в первое мгновение не было предела. Кто опустил в их ящик такую большую сумму валюты? И зачем?
Взволнованная, она вошла в квартиру, и уже с порога крикнула мужу, который вернувшись недавно с ночной смены на своей автозаправке, уже улегся спать.
– Юр, ты спишь?
– Уже нет! - сердито буркнул тот. - А что?
– Погляди, что в нашем почтовом ящике!
– А что там может быть? Почта или таракан!
– Смотри же! - и она поднесла к его глазам пачку долларов.
– Не иначе фальшивые, кто-то ради смеха подшутил,  - предположил муж, явно всерьез не воспринявший находку.
– Да нет, Юрик, по всему видать — настоящие... И мне сдается, что их нам подбросил наш Ванечка.
– А что, занести не мог? Да не напоминай мне о нем! Слышать не желаю!..
– Юрка, ты что? Он все же наш сынок!
– Сынок, говоришь? Который  из-за какой-то б… бабы забыл о родителях!
– Обиделся он. Но сердце не камень, помнит. Вот и деньги...
– Помнит, говоришь? А сколько времени не только носа не кажет, но и не позвонит узнать — не подохли  ли?
– Юра, ну что ты так выражаешься, подохли... Он добрый, переживает за нас. Я уверена, вот и деньги...
– А откуда у него такие бумажки? Где и как добыл? И почему забыл дорогу в родной дом?
– Совесть, наверное...
– Да какая совесть, если и с женой, и со старыми родителями...
– Ты уж загнул, Юрка, какие мы старые?
– Ты-то у меня молодая, а я уже год, как полсотни отсчитал...
– Да перестань. Скажи лучше, как с долларами этими быть?
– А черт его знает... Явится как-нибудь этот прохвост, не может быть, чтобы не явился. Отдашь ему. А пока пусть лежат.
– Юра, а, может, кто-то ошибся?
– Ну и что? Повесишь объявление: «Признавайтесь, кто подбросил»? Ванька это, без сомнения! Его работа.
– Да, наверно, бедного мучает совесть, и он...
– Помолчи об его совести, и дай поспать! А с этими деньгами и твоим сыном разбирайся сама!
– А он, что, не твой?
– Такого сына, запомни, Мариша, у меня нет!
Несколько дней Марина Максимовна мучилась, как быть со свалившимися ниоткуда долларами, и, наконец, ее осенило: скоро родится внучка и самым правильным будет купить ей красивую импортную коляску. Поленьке тоже надо сделать хороший подарок, сапоги, например. А что останется, можно отдать в конверте. Но, поразмыслив, она решила отдать невестке все деньги. Пусть сама решает, и купит то, что по ее мнению и вкусу ей нужно. И вскоре Марина Максимовна отправилась в Щелково.
...Вернувшийся после встречи с Полиной в растрепанных чувствах, Иван застал Ксению в приподнятом настроении.
– Котяра, где тебя носило? Я заждалась! У меня сногсшибательная новость!
И она стала, захлебываясь, излагать свои новые планы. С перегоном и сбытом машин она решила, по совету опытного и тертого калача, Стаха, завязать. Дело очень рисковое, хлопотное и с жуткой конкуренцией. Взамен Ксюша сделала выбор в пользу залов с игровыми автоматами - в настоящее время весьма перспективный бизнес. Придется, конечно, взять кредиты, но это позволит со временем расширить зону охвата на многие города страны!..
И опять энергия Ксюши, ее горящие глаза, одухотворенное от азарта лицо, и руки, не забывавшие ласково перебирать его шевелюру, пристроившись у него на коленях, обезоружили Ивана и заставили позабыть все: и этого Стаха, вызвавшего какое-то подобие ревности, и обиду за «водилу», и угрызения совести при  встрече с Полиной... Мир был восстановлен.
Ксюша, обожавшая игорные заведения и ночные клубы со стриптизом, с их дурманящей, возбуждающей обстановкой, упорно таскала с собой упиравшегося Ивана. В одном из таких походов Ксения чересчур увлеклась коктейлями, и, несмотря на требования и предупреждения Ивана, как будто ему назло, упилась до безобразия, да так, что он с большим трудом сумел ее, упирающуюся и ругающуюся непотребной бранью, выволочь из казино.
Назавтра Иван в категорической форме заявил своей «кошечке»:
– Больше мы туда ни ногой! Если не согласна, нам придется расстаться!
– Ты шутишь, Ванечка? - вскричала Ксюша. - Прости, меня, миленький! Я вчера увлеклась и забылась, и больше не буду! Клянусь всеми святыми, зуб даю: больше — ни-ни!
– Посмотрим... Но в эти злачные вертепы мы больше не ходоки!
– Ванечка, упрямый черт! Пойми — надо шагать в ногу со временем, и вообще радоваться жизни. Ведь там, в клубах, так...
– Ксюша, не пытайся меня уламывать. Сказал нет, значит, нет! Я не изменю своего решения. Или-или, выбирай одно из двух!
После этого походы в ночные заведения прекратились. Но, что-то произошло и с Ксюшей, по ощущению Ивана, ставшей придирчиво относиться к нему, как к своему шоферу. То ей казалось, что он недостаточно следит за машиной, хотя та блестела, как новенькая, то слишком долго задерживается на заправке, и так далее... К тому же, если раньше он получал за каждую пригнанную машину, то теперь, когда Иван стал личным шофером Ксюши, та перестала платить ему, считая, что он и так может взять сколько надо на карманные расходы в тумбочке. А Иван, будучи щепетильным в этом вопросе, в пресловутую тумбочку и не заглядывал, довольствуясь имевшимся запасом. Но, опустив почти всю наличность в почтовый ящик Полины, он фактически остался на бобах...
С родителями Иван, по-прежнему, не общался, а желание хотя бы подъехать к отцу на автозаправку тут же им подавлялось, когда вспоминалось брошенное отцом при последней встрече... Домой прийти, чтобы повидаться с матерью - его останавливали слезы и упреки, которые мама, бесспорно, обрушит на него.
О том, что слышно у родителей и какова их жизнь, Иван узнавал, созваниваясь с дядей, братом матери, с которым работал отец. Несколько раз Иван порывался передать деньги родителям через дядю, но тот заверял, что отец достаточно прилично получает, а помощь от сына, которым недоволен, зная его характер, напрасно надеяться, что примет. Да и тетка твердила одно:
– Нет, Ванечка, и не проси! Ничего передавать не буду, дабы из-за тебя не испортить отношения с твоими принципиальными родителями. 
…Марина Максимовна, созвонившись с матерью Полины, купила ананас, любимый невесткой тортик «Чародейка» и отправилась в Щелково. Ее задачей было отдать волей судьбы свалившиеся доллары и навестить Полину, готовящуюся подарить им внучку.
Было воскресенье, и Елена Корнеевна заверила сватью, что дочь в этот день будет дома. Однако Поля, узнав о предстоящем визите свекрови, встречаться отказалась. Не иначе, Иван попросил мать передать свои злосчастные доллары, считая, что это может что-то изменить в их отношениях. А скорее, он сделал все под напором родителей, считающих, что у их внучки должна быть нормальная семья, и потребовавших, чтобы сын любыми средствами помирился с ней, его законной женой, совсем не заботясь о его душевном состоянии и любви к другой. Поля решила избежать этого, заведомо бесплодного, разговора, несмотря на увещевания матери:
– Человек приезжает к тебе, не ко мне же! Это неэтично, она у тебя такого пренебрежительного отношения не заслужила!
Но Поля не поддавалась:
– Мама, пойми меня! Мне тяжело с ней встречаться и выслушивать уверения о чудесном отношении ко мне ее Ванечки!
– Полюшка, доченька, а может, она об этом не будет говорить? Быть может, просто решила навестить тебя, узнать, как ты. Ты же знаешь, как она и Юрий Иванович к тебе относятся! Не ставь меня в неловкое положение.
Но Полина, сказав, чтобы мать придумала что-нибудь в ее оправдание, ушла, услышав на прощание:
– Ах, дочь, ты заставляешь меня делать то, чего не люблю — лгать!..
...Очень расстроенная тем, что не удалось повидать Полину, Марина Максимовна, так и не дождавшись, невестки (по словам Елены Конееевны, уехавшей к подруге в Москву, готовиться к какому-то семинару), перед тем, как распрощаться, вынула сделавшие круговорот доллары.
– Скоро роды у Полинки. Мы с мужем решили, что лучше пусть она сама купит по своему усмотрению все, что необходимо нашей внученьке.
– Спасибо... – засмущавшись, ответила Елена Корнеевна. - Но, здесь много... Да и мы уже все припасли, кроме коляски. Но ее собирается преподнести моя сестра, она уже предупредила.
Это было правдой, исключая тот факт, что коляска была старой, от внука сестры, простоявшей несколько лет в сарае, к тому же в Орле, откуда еще была проблема ее доставить...
– Ну, если не коляску, то кроватку купите! - сказала сватья на прощание.
Возмущению Полины, когда она узнала о принятых матерью долларах, не было предела.
– Я так и знала, что он ее отправил. Откупиться захотел! Но ты, мама, как ты посмела их взять?..
– А я их не брала. Как она положила, так и лежат.
– Я их выброшу! Мне от него ничего не надо!
– Тебе не надо, а мне — надо! Если не желаешь купить дочери на деньги ее отца приданое, я куплю себе, например, сапоги. Я человек не гордый и твоей глупостью не страдаю! Это никакой не откуп, а его обязанность, как отца ребенка. Так тебе все скажут, как и то, что он имеет право участвовать в воспитании своей дочери, если, конечно, пожелает. А ты не вправе отказать — на его стороне закон. Учти и это!
– Я все-все учту. Но от него мне ничегошеньки не надо! И ни видеть, ни слышать о нем не хочу. Я его не осуждаю. Он волен, кого хочет любить. Это его право. Но меня это все не касается! Пусть и его не касается моя жизнь и жизнь моей семьи. Уясни, мама, это, и перестань перезваниваться с Мариной Максимовной, и за моей спиной ей все докладывать! Ты думаешь, я не знаю о вашем заговоре — заставить нас сойтись? Запомни — этому никогда не бывать!
– Хорошо, как знаешь! Поступай, как хочешь. Только перестань нервничать — это плохо может отразиться на ребенке. А вообще, да будет тебе известно, - нельзя говорить «никогда». Пути Господни неисповедимы!
– О, опять начинается! Я ей про Ивана, а она мне про болвана.
– Вот-вот, мне даешь указания, а сама его вспомнила, и не впервой.
– Мама, я не в том смысле.
– Я и говорю, что не в том смысле... - мать снова постаралась обратить все в шутку, лишь бы успокоить сердечко дочери.
…Под Новый год Иван все же, понимая всю нелепость своей обиды на  предков, отважился пойти помириться, приказав себе — пусть говорят все, что им заблагорассудится, он должен выслушать все, не реагируя. Это их право — до старости вправлять мозги своему отпрыску, считая своим долгом его воспитывать. «Неужели и я стану подобен им в отношениях с дочерью?» - подумав так, Иван себе удивился: до сего момента он как-то не ассоциировал будущего ребенка с собой...
Мать была безгранично счастлива приходу сына, и, не скрывая, выказывала это, все время восхищаясь его, как она выразилась, прекрасным видом. Отец же вел себя весьма сдержанно, а встретил его появление словами:
– О, явился — не запылился! Ну, здравствуй, блудный сын!
Ивана, конечно, такая реакция отца слегка покоробила, но зная его, он понял, что тот этими словами старается прикрыть истинное настроение и рад его приходу.
Беседовали обо всем: о царящей, по мнению отца, неразберихе в стране, бесконечных задержках зарплаты, о Чечне, об обещании Ельцина отменить призыв и сделать армию контрактной. Поговорили и о погоде: то мороз, то непонятная слякоть. Отец рассказал о беде, грозящей ЗИЛу, где трудится его друг: не сегодня-завтра завод перестанет существовать.
Иван старался убедить отца, что сейчас переходный период, и в дальнейшем все уляжется.
– Уляжется, устаканится! Бандитское государство из страны сделали! Вот, твой дядя Миша, мой, так называемый, шеф, ходит с головной болью, наш новый семейный капиталист, у которого остаются крохи! Плати за аренду, плати налоги, отдай за крышу...
– Не поняла, какую еще крышу? Что, новую надо над заправкой ставить? - спросила краем уха услышавшая конец фразы вошедшая из кухни мать.
Мужчины расхохотались.
– Уморила, мать! Завтра позабавлю твоего братца! - сказал развеселившийся отец.
Вопросов, связанных с семейными делами сына родители тактично не касались. И лишь когда, отобедав, Иван поднялся из-за стола, собираясь проститься, мать, вспомнив, заметила:
– Да, сынок! Звонил, тебя спрашивал, твой дружок, Володя Уваров.
– Вот это да! - радостно воскликнул Иван. - Где он, что у него?
– Да он ни о чем не распространялся... Попросил позвать тебя. Я сказала, что тебя нет. Тогда он попросил позвать Полю. Я ответила, что и ее нет. На это он неопределенно сказал: «Все ясно!» А когда я спросила, что тебе передать, в ответ буркнул что-то, не разобрала.
Тут вмешался отец:
– Не темни, мать! Скажи все, как есть!
– Юра, забыла я. Что-то про эту...
– Сказал, Ванечка, он то, что есть на самом деле! - решил довести до Ивана отец то, что не решалась сыну преподнести мать, мысленно корившая себя, что не сдержалась  и сказала о звонке.
– Не старайся, отец. Я догадываюсь.
– Да нет, выслушай уж до конца! Владимир спросил: «Это правда, что Иван подобрал эту сучку? Если да — мне жаль его. И себя, что потерял друга!» Ну, что ты на это скажешь, Ваня? Мне лично жаль, что ты из-за этой женщины лишился хорошего друга!
– Его право. Что я могу сказать... Но оскорблять мою жену я не...
– Твоя жена — Полина! А эта...
– Юра, не начинай! - Марина Максимовна пыталась остановить назревающий конфликт.
– Я-то причем? Сама начала!
Иван, почувствовав свою вину в этих родительских распрях, опечаленный сообщением о Володе, к тому же озадаченный вопросом - откуда тому, вдали, все стало известно, поспешил распрощаться, дав слово давать почаще о себе знать.
– Ты уж, Ванечка, позванивай! И не держи на отца зла за его слова. Ты ведь знаешь, он горячий у нас... - уговаривала мать, провожая сына к двери.
Возвращаясь, Иван всю дорогу не мог успокоиться от навязчивого вопроса — как другу стало известно обо всем? И почему такая резкая его реакция... Эти переданные отцом слова Владимира: «Мне жаль его и себя, потерявшего друга!», гвоздем застряли в мозгу. Неожиданно вспомнился недавний разговор с Ксюшей, касавшийся Володьки. Дело было в конце ноября, когда Иван стал устанавливать дату в своем хронометре, отчего-то ставшем давать сбои.
– Киса, сегодня  какое число? - обратился тогда он к ней.
– С утра было двадцать шестое. Ох, совсем забыла, сегодня же знаменательная дата! День рождения твоего славного дружка...
– Да? У тебя хорошая, киса, память. А я совсем запамятовал.
– А знаешь, Ванечка, какая у меня идея родилась? Давай Володьке сделаем подарочек - вместе позвоним! А, что еще лучше, сделаем ему новогодний сюрприз: сфоткаемся в нашей любимой позе и отправим карточку. Пусть любуется!
– Ты что, сдурела? - не сдержался после этого гадкого предложения Иван. -  Что за пошлятина! Не думаю, что лишнее напоминание о тебе Володьке будет приятно.
«Мне и так неловко перед ним... - подумал тогда Иван, глядя во все глаза на Ксюшу. - А вот зачем это ей — вот вопрос... Насолить решила, хотя уверяла, что бывший стал ей совершенно безразличен...»
– Он мне противен! Не то, чтобы хранить его фото, как делаешь ты, но и говорить о нем тошно! - как-то сказала Ксюша, увидав в фотоальбоме Ивана несколько старых снимков друга.
Взяв ножницы, она искромсала карточки... Иван тогда ее не осуждал, понимая, ведь фотографиям Полины в его альбоме тоже не нашлось места...
Этот разговор забылся. Но сейчас, после сообщения родителей о звонке друга, пришла мысль: неужели Ксюша сообщила Володе о совместной жизни с ним, Иваном? Вернувшись от родителей, он решил все тут же выяснить. Но Ксюша, глядя Ивану прямо в глаза, стала уверять в абсурдности подозрений в ее адрес:
– Ты что, Ванечка! Я еще с ума не сошла, чтобы звонить этому субъекту. Мне что, это надо? Скорее всего, это дело рук Польки. Кто, кроме нее, способен на такое? Это она из мести решила пустить черную кошку между вами!
Иван поверил ей. И действительно, Полина из ревности могла учинить такую каверзу — постараться рассорить друзей.
А Ксения ликовала - удалась ее затея: Володьку задела за живое, и Ваньке вогнала занозу, чтобы больше к брюхатой женке не совался.
А действовать Ксюше пришлось после напряженного разговора с Иваном.  Неожиданно тот объявил, что желал бы устроиться на нормальную работу, дающую приличный заработок. А ежели она все еще боится садиться за руль, пусть наймет себе другого  водилу.
– Тебе что, надоело крутить баранку? - спросила тогда Ксения, удивленная таким заявлением. - Или денег, заработанных мною, нам мало?
– Вот то-то и оно! - ответил этот ненормальный, живущий с нею, Ксюшей, как у Христа за пазухой. - Просить каждый раз на карманные расходы для нормального мужика унизительно. Это что, не ясно?
– Не поняла!.. А разве из ящика, где берешь на бензин и прочее, себе сколько надо слабо взять? Чего дурачка из себя строишь? Раньше на курево, что, не брал? Да и у самого от заработанного на перегонах должно немало оставаться. Куда «зелень» дел? Не прокутил же? - бросила она тогда Ивану.
И тут ее милый, совестливый Ванечка раскололся! Он, видите ли, курил на свои, а оставшиеся баксы отдал этой свиноматке, Польке. Мол, та ожидает его ребенка, и долг их обеспечить висит над ним. Боже, что за моралисты свалились на ее бедную голову! Один другого правильней, что Володька, что Ванька, который все старается ей мозги  прочищать. Но не  на такую нарвались!
Вот тогда-то Ксюша и придумала «ход конем» со звонком к Володьке, убивающий двух зайцев... Вспомнив свой телефонный разговор с Владимиром, она усмехнулась: «Хотя сучкой назвал, когда преподнесла, что его верный кореш спит с ней, но явно разволновался. Чего иначе тут же перезвонил родителям своего любимого Ванечки, стараясь в этом удостовериться? Сам ты кобель, ишь как взвился! Да и этот хорош! Никак с Полькой не разведется, все кормит обещаниями... Не понимает, остолоп, что мне не так нужен он, как эта говеная регистрация в загсе. Переспать-то все горазды, в этом у меня недостатка нет, но бумаженция с печатью их отпугивает, а мне, для понтов, необходима. Бизнес-леди – старая дева... Тьфу! Главное, что обществу нужно: чтобы ширма была. А Ванечка и внешне, и по складу характера для этой цели подходит...»
...В апреле Полина родила дочь, о чем Марина Максимовна тут же сообщила сыну:
– Ты бы, Ванечка, подъехал в роддом, поздравил с рождением ребенка. А то не по-людски как-то получается...
– Ты уж мама сама поезжай, а я не могу, очень занят.
– Но, выходные у тебя есть? Они еще дней пять будут в больнице.
– Не знаю... Обещать не могу. Как-нибудь потом заеду. А девочка как, здорова? Все нормально у нее?
– Да-да! И вес, и рост — на отлично! Я же тебе говорила...
– Ну да... А Полина сама как?
– Позвонила ее мать и нам сказала, что у Поленьки все в порядке, молоко уже прибыло. А доченька твоя, по ее словам, очень хорошенькая. Мы с отцом завтра поедем.
Рождение дочери взволновало Ивана сверх ожиданий. Он даже не мог себе ранее представить, что это известие может так повлиять на настроение. Появилось какое-то праздничное чувство. У него есть продолжение!
Иван не выдержал и на третий день поехал в больницу. Но повидаться с Полей не удалось: к окну та не подошла... На записку она тоже не ответила, а на словах через санитарку передала, что сейчас кормит ребенка, и вообще, просила не приходить.
Позвонив теще, Иван узнал, что дочь решено назвать Анечкой. И опять он услышал просьбу, уже от тещи, чтобы не напоминал о себе, так как из-за волнений роженица может потерять молоко.
– Ты, Ваня, должен понять: Полина хочет тебя забыть. Будь добр, не напоминай о себе. Ей от тебя ничего не нужно. Ваши дороги разошлись.
– Но у меня ведь дочь!
– Она еще очень мала, и ей нужна сейчас только мать, причем со здоровыми нервами. Так что, не трепли Поле их. А с годами, когда девочка подрастет, там видно будет... Дочь слезно просила меня внушить тебе это, Ваня, что я и делаю. Хотя, видит Бог, как я хотела бы, чтобы все было иначе! Но, как видно, не судьба...
...Ощущение, что исполняя обязанности личного шофера Ксюши, он является нахлебником, а по сути - альфонсом, только возросшее, когда та стала преподносить ему щедрые подарки в виде навороченного мобильника, модной дубленки или кожаного пиджака, очень нервировало Ивана. Особую обиду он испытал после слов Ксюши: «Нет, мой милый Ванечка, в дело я тебя не возьму! Таким, как ты, бизнесом заниматься нельзя!»
– Это почему же? Чем не вышел?
– Ой, сам, что ли, не понимаешь? Думаешь, я не вижу, как ты от всего, что связано с бизнесом, нос воротишь? Ты, мой милый котяра, совсем по другой части!
Это нежелание Ксюши ввести его в орбиту своей деятельности, упорное сокрытие своих связей и ограждение от контакта с подозрительными личностями, называемыми ею «дружбаны», оскорбляло. А ранее не замечаемый Иваном, ее какой-то приблатненный сленг, с нарастающей силой стал раздражать...
...В Москве с купеческим шиком прошли помпезные торжества по случаю восьмисот пятидесятилетия города. Иван, посетивший в те дни родителей, вынужден был выслушивать ядовитые замечания отца по поводу непозволительных трат московского начальства:
– Пускают миллиарды на ветер, а страна трещит по швам! — твердил он. - Бесконечные праздники придумывают, чтобы отвлечь народ. Хлеба да зрелищ — и простаки в кармане!
Иван старался успокоить отца, болеющего за отчизну,  доказывая, что людям праздники идут на пользу. Слишком много страданий в этом веке перенес народ: войны, революции, перевороты, голод, холод, эпидемии, жизнь с оглядкой, железный занавес и неуверенность в завтрашнем дне... И, наконец, засветило что-то наподобие свободы.
– Вот именно! - обрадованно ухватился отец за последнюю фразу. - Разве это свобода? Везде ворюги и бандиты правят бал. Вот, и мой сын непонятно чем занимается...
От этих слов Иван, неожиданно для себя, покраснел и покрылся потом. Было несколько мгновений, когда он, растерявшись, не знал, что ответить отцу.
– А, что ты меня, папа, поставил на одну доску с этими?..
– Расскажи-ка мне, Ванечка, чем занимаешься? Где дают такие деньги, на которые можно так наряжаться и разрешать себе то, что доступно стало тебе сейчас? И кто таков твой хозяин, чем он занят, если так щедро платит?
– Он бизнесмен. И я тружусь...
Иван оправдывался и горел от стыда, постоянно вытирая выступающий пот. Хорошо, что во время этого разговора не было матери, еще не вернувшейся из магазина. Уж она не успокоилась бы, пока не выпытала бы всю подноготную об его работе...
До сего дня Иван уверял родителей, что трудится шофером, что было правдой, а вот у кого, и каковы заработки, об этом умалчивал. Открыть, что все это достается ему от так называемой жены, Иван воздерживался. Вообще, имя Ксюши в этом доме не произносилось, словно ее не существовало.
Зато разговоров о маленькой Анечке, об ее прелести и новых достижениях -  уже агукает, улыбается маме, держит головку, и так далее... - им не было конца, как и одобрительным речам о достойной уважения Полюшке, не бросившей учебу и чуть ли не сразу после родов включившейся в занятия.
...Конечно, первые месяцы были для Полины тяжелыми. Приходилось сцеживать молоко и приучать ребенка к рожку. С Анечкой оставалась возиться мама, взявшая сохраненный для этой цели отпуск. Впрочем, последующий получился сам собой: Елена Корнеевна осталась без работы. Ее НИИ приказал долго жить, выставив сотрудников за ворота. В здании «почившего в бозе» института тут же  открылись какие-то магазины, появились пошивочный цех, фотография, неведомая туристическая контора и зеркальная мастерская. Как горько заметила Елена Корнеевна: «Не хватает там только конторы «Рога и копыта»...
Оставаясь дома с внучкой, она вспомнила свое девическое увлечение рукоделием и теперь стала вязать береты, которые в воскресные дни увозила на продажу.
– Боже, до чего дошли! - делилась она с дочерью, вернувшись с рынка. - Представляешь, кого я там встретила? Моего коллегу, без пяти минут доктора наук, торгующего зажигалками... Стыд-то какой! Я отвернулась, чтобы не ставить его в неловкое положение.
– А ты, что, к этому времени, беретик уже продала?
– Да где там... Я его тогда спрятала. Но все же его удалось толкнуть. Представляешь где — у входа в метро! Сбыла за полцены. Ну, ничего, прорвемся!
Эти слова, стали для них девизом, и они действительно прорывались. Полине удалось устроиться в институте лаборанткой, правда, на полставки. Но это давало возможность совмещать работу с учебой. Хотя зарплату частенько задерживали, но они выкручивались, перехватывая у пожилых соседей, сын которых снабжал родителей продуктами, а пенсию свою те откладывали, как говорили, на черный день.
Полина упорно не желала брать деньги, которые неоднократно привозили родители Ивана, объясняя это тем, что она и мать справляются, а у них самих негусто. И тогда Марина Максимовна перешла к другой тактике. Новоиспеченная бабушка стала снабжать дорогую внученьку всем необходимым: комбинезончиками, ползунками, кофточками, колготками, даже шубкой на вырост, а игрушками ту вовсе забросала... Все это скоро стало переполнять гардероб маленькой Анечки.
Иван, посещая родителей, втайне от отца небольшие суммы засовывал матери в карман фартука. Делалось это уже при прощании, не давая матери времени на сопротивление. Она считала, что деньги сын должен отдавать Полине, а не им с отцом, о чем неоднократно выговаривала Ивану. Он отмалчивался или уверял, что скоро отправит. Говорил, что идут задержки зарплаты и, мол, мало посылать неудобно, а много — пока нет.
В действительности, брать у Ксюши большие суммы Иван не решался, так как могли последовать вопросы — куда дел, на что потратил? Давать отчет он считал постыдным, а врать не желал. Правда о том, что деньги пошли Полине, разумеется, вызвала бы отвратительную реакцию и очередное требование развода с женой, к чему его душа теперь совсем не стремилась - пусть ребенок подрастет, а там видно будет... Вот если бы здесь появился, тогда был бы другой разговор... Но Ксюша не беременела, не хотела или не получалось — Бог знает... 
Москва отпраздновала свой юбилей, а Ксюша стала готовиться к своему двадцатипятилетию. Она формировала список приглашенных, почти каждый день, то вписывая новые имена, а то со злостью кого-то вычеркивая. Решено было отметить дату в ресторане «Метрополь», а затем дома, в узком кругу из пяти-семи самых избранных.
– Ой, как я люблю отмечать свои дни рождения! - как-то разоткровенничалась она. - Хотя и становишься старше, а это уже напоминание о старости...
– Уморила, - рассмеялся Иван, - в двадцать пять говорить о старости!
– Нет, Ванечка, не смейся. Боже, неужели мне стукнет уже четверть века? Ужас! Но все же я разные праздничные даты люблю, хотя они и дорого обходятся. Зато окупаются весельем, а главное — подарочками! Ой, если бы ты знал, Ванечка, как я обожаю подарочки! Интересно, что в этот раз преподнесут мои  корефаны?
– От многих твоих дружков, Ксюша, я бы остерегся принимать подарки. Вспомни пословицу — бойтесь данайцев, дары приносящих...
– Сказал! Чего бояться? Если бы я боялась этих твоих данайцев, то ни машины, ни квартиры не имела бы!
– А что, они у тебя дарованные? - с удивлением спросил Иван, никогда не обременявший себя вопросами — каким образом у его подружки появилось богатство.
– Ну, естественно! Был один неплохой дружбан, а скорее дружбанище. Он мне подарил тачку и дал денег на кооператив. Но, к великому сожалению, был вынужден смыться в Америку.
– Он что, бандит? - с удивлением воззрился Иван на Ксюшу.
– Причем тут бандит? Просто хороший делец, не отворачивавшийся от того, что само плыло в руки, как он объяснял свои накопления. А их у него было ох-хо-хо сколько! Но, увы и ах, все уплыло, а за ним и он сам... И я, котяра мой, руководствуюсь его правилом, да и тебе советую: что плывет в руки — не упускай!
– А я тебе, моя киса, посоветовал бы не забывать о финале твоего дружка. Ты, кажется, сказала, что все им добытое в трудах «праведных», от него уплыло...
– Да ну тебя, Ванька, зачем думать о плохом? Просто пруха отвернулась от чувака, бывает и такое. Немного зарвался, с кем-то наверху не поделился и... финал. Надо быть осмотрительнее. Вот и другой мой кореш, который стенку и кое-что еще помог приобрести, сдуру решил поменять крышу, так накликал на себя такую беду, что пришлось в Польше спасаться... На их ошибках я учусь, но одного не забываю: своего не упускай!
От этого разговора Ивану сделалось не по себе, и в то же время озадачила абсурдность своей жизни рядом с этой, все еще влекущей к себе, женщиной. Он уже ясно понимал, что не любовь, а совсем иное чувство держит его рядом, но лишить себя этой привязанности Иван был не в силах. Уже не раз желание положить всему конец заставляло учащенно биться сердце, но принять окончательное решение не хватало воли, и все оставалось по-старому.
Арендованный для гулянья по поводу дня рождения Ксюши зал ресторана был переполнен разношерстной публикой: разнаряженными девицами с умопомрачительными прическами и сверкающими драгоценностями на декольте, и их кавалерами, преимущественно в кожаных или бархатных пиджаках, клетчатых сорочках и джинсах с барсетками. Всего несколько гостей были в строгих костюмах с красочными галстуками. Эти смахивали на исчезнувшую прослойку советских партийных и комсомольских деятелей. А двое приглашенных насмешили Ивана: один - своей прической с ирокезом, серьгой в ухе и ярким бантом, вместо галстука, а другой —  ярко-рыжей, крашеной, как у клоуна, шевелюрой, которая особенно интересно смотрелась на фоне его горохового цвета костюма и кричащего, завязанного широким узлом галстука.
Ксюша блистала в вечернем туалете от Зайцева, была несказанно обаятельна, обольстительна и неотразима. Иван любовался именинницей издали — место ему досталось у края стола. Он безоговорочно выполнял наказ любимой, полученный утром:
– Не вздумай садиться рядом со мной!
– Понял. Рядом с королевой нет места ее извозчику...
– Дурила, для этой компашки ты — водила, не более. Это необходимо для моего престижа. Ой, надулся... шучу! Просто во всех приличных домах хозяйка, когда чествуют ее, восседает во главе стола, а хозяин занимается гостями. Твоя миссия — собирать подарки и глядеть, чтобы всем хватило места, и на столе было все, что заказано. А то я знаю наших рестораторов - готовы недолить и недодать!
Послушавшись указаний Ксюши, Иван, как челнок, сновал во время подхода гостей, относя в машину бесчисленные охапки цветов и коробки разной величины с подарками, заполняя ими джип.
Разговоры за столом в большинстве своем вертелись вокруг городских сплетен о людях искусства, кто с кем и кто кому, о громких посадках и подковерных схватках олигархов, о полезных дырах в законодательстве...
Сидевшая рядом с Иваном весьма подержанная дама с килограммом макияжа на физиономии и неимоверно замысловатой башней на голове, сотворенной умелым мастером из шиньона, явно симпатизируя своему соседу, все порывалась выпить с Иваном за здоровье юбилярши. Однако, услышав, что тот за рулем и кроме «Фанты» и минералки ничего не пьет, она воскликнула:
– Какая Ксения счастливая, что ей достался такой работник! Интересно, а сколько она вам платит?
Ивана неприятно полоснуло «работник» (по-видимому, здесь все так считают, благодаря Ксюше, отвалившей ему эту роль), и он весьма недружелюбным тоном буркнул в ответ:
– Платит достаточно!
Но дама не унималась:
– Я бы дала за такого гораздо больше, сколько бы ты не захотел!
Этот фамильярный тон так покоробил его, что Иван, зло взглянув на сидящее рядом недоразумение, сказал:
– Я что-то не припомню, чтобы пил с вами на брудершафт...
– О, так мы можем ликвидировать этот пробел! - пьяно вскричала она так громко, что рядом сидящие, ухмыляясь, воззрились на них.
Это было уже слишком. Иван, не выдержав хамского натиска и царящей обстановки, бросив на ходу: «Воздержусь!», улизнул из-за стола, и лишь выйдя на свежий воздух, вздохнул свободно. Сев в машину, он так рванул с места, словно за ним гнались.
Разгрузив дома джип от подношений имениннице, Иван, тяжело вздохнул из-за необходимости  вернуться назад. В ресторане его встретила рассерженная Ксения:
– Иван, где тебя носило? Почему не оказался в нужный момент на месте?
– Что, недосчиталась работника? - ответил он ей весьма едко, раздраженный такими претензиями и всем сегодняшним действом.
– Что значит «недосчиталась?» Кузин упился до положения риз. Надо было его доставить домой, а тебя нет! Ты меня поставил, Иван, в неловкое положение.
– Могла отправить на такси.
– Так и сделала. Но больше, не поставив меня в известность и не получив добро, не исчезай!
– Слушаюсь, госпожа! - зло ответил ей Иван.
Он еле сдержался, понимая, что сейчас не время для того, что собирался сделать: все, что накопилось внутри, бросить ей в лицо.
Оскорбленная душа горела, закипала злость, колючие стрелы которой он готов был выпустить в каждого, кто попался бы под горячую руку. Однако Ксюша, в совершенстве владевшая магией обольщения, смогла умело укротить его гнев по возвращении домой в четвертом часу ночи... Обласканный ею, Иван, позабыв все обиды, уснул сном  ублаготворенного ребенка, довольного подаренной игрушкой...
Был первый час дня, когда Ксения разбудила Ивана:
– Хватит, Ванечка, давить подушку! Поднимайся, мой ленивец!
– Чего обезьяной обозвала  и отоспаться не даешь?
– Завтра отоспишься, скоро народ повалит! А о какой обезьяне говоришь, не поняла? Что, спросонья, выдумал?
– Киса, какой еще народ? Им что, вчерашнего не хватило?
– Милок, память у тебя девичья! Сегодня мы будем отрываться в тесном кругу! Часа через два подвалит самый нужный и серьезный люд. Их надо достойно принять. Правда, от вчерашнего голова еще гудит... Хотя я себе не давала воли вовсю разойтись. А вот дома уж отведу душу! Да и ты, Ванюша, можешь сегодня залить за воротник сколько душе угодно. Погуляем, поорем песни во всю ивановскую. Четвертак отбыла, шутка ли! Ну, вставай, котяра! Через час принесут из ресторана  жрачку, примешь. Я отправляюсь в ванну, наводить марафет, а ты приготовь стол.
– Много ли твоих приятелей ожидается? На сколько персон сервировать?
– Их будет  пятеро.
– Пар?
– Да нет, моих дружбанов. Мальчишник. Плюс я.
– То есть, мне что, следует приготовить все и удалиться?
– Ванечка, дурила, с чего взял?
– Ты же сказала — пять, плюс ты. Значит, я тут ни при чем?
– Во даешь! Я думала, сам догадаешься поставить себе прибор. Семеро нас будет за столом, уяснил? Ну, беги, быстро ополоснись и дай мне занять ванную.
Иван брился, пребывая в полнейшем недоумении. Ксюша оговорилась, или специально бросила пробный камень в надежде на его догадливость?.. В последнее время ее трудно понять: то требует скорейшего развода, уверяя в своей беспредельной любви, то старается унизить его, показывая свое не то безразличие, не то пренебрежение. А он должен теряться в догадках, в чем причина, или какая муха сегодня укусила эту полную загадок женщину...
...После родов Полина внешне преобразилась, словно расцвела. Лицо приобрело какую-то одухотворенность, исчезла надолго задержавшаяся в ней подростковая угловатость, сменившись округлившимися формами чуть пополневшей фигуры. Материнство пошло ей на пользу, прибавив всему облику женского обаяния. И это не ускользнуло от мужчин, которые стали оказывать Полине повышенное внимание, что придало ей ранее так не достававшей уверенности в себе.
Особенно усердствовал с обхаживанием новый шеф Полины, завкафедрой патанатомии, сорокавосьмилетний доктор медицинских наук, профессор, тут же взявший ее к себе на кафедру лаборанткой.
А Елена Корнеевна целыми днями возилась с внучкой, готовила еду, следила за чистотой в доме - все теперь лежало на ее плечах. Мать старалась насколько возможно оградить дочь от домашних забот. Но, несмотря на это, Полине, разумеется, хорошо «доставалось». День ее начинался сцеживанием молока, которым запасались для кормления Анечки, в то время, пока мама училась и работала.
Малышке не было и двух месяцев, как у нее появилась привычка бодрствовать по ночам. Днем она, по-видимому, высыпалась, а ночами плакала, заставляя Полю брать ее на руки. Лишь тогда дочь умолкала, но заснуть при этом, как мама ни старалась, не желала. Первое время Елена Корнеевна порывалась сама брать ребенка, но та на руках бабушки не успокаивалась, и стихала лишь, когда Полина вынуждена была взять ее к себе.
– Хитрющая растет девчонка! - делилась, смеясь, новостями о внучке Елена Корнеевна со сватьей.
А Марина Максимовна в свою очередь обо всем докладывала сыну, продолжая его «обработку».
– Ванечка, ты бы поехал, познакомился с дочуркой. Как так, ей уже скоро полгода будет, а ты все не отваживаешься встретиться с ней! Если не желаешь видеться с Полиной, выкрои время в будние дни, когда ее нет дома, и поезжай. Мне стыдно за тебя перед Еленой, не по-людски это! Ведь Анечка — твоя кровиночка, родное дитя.
С этими нареканиями матери Иван был всецело согласен, но никак не мог переломить себя. Внутренне сопротивляясь осуществлению этой встречи, он все откладывал свидание с дочкой. Ощущая вину перед малышкой и ее матерью, Иван остерегался разбередить совесть, щадя себя.
…К четырем часам пополудни стали собираться приглашенные, как о них отозвалась Ксюша, ее «соратники по набиванию кошелька». Это были совсем другие люди, непохожие на тех, кого знал Иван в период перегона машин с растаможки, занимающиеся куда более серьезным бизнесом. Как и вчера в ресторане, Ксюша вновь не сочла нужным представить гостям Ивана, и он опять ощутил себя мальчиком на побегушках, необходимым атрибутом, частью престижа хозяйки, что сразу испортило настроение, а безразличные скользящие по нему взгляды  пришедших усугубили неприятный осадок, добавив досаду на самого себя.
Ксюша счастливо щебетала и хохотала, встречая и приветствуя каждого гостя, и из прихожей то и дело слышались звонкие поцелуи. За стол не садились, в ожидании опаздывавшей, по-видимому, важной персоны. Два щеголя, один из которых сверкал массивной золотой печаткой на указательном пальце огромной ладони мясника, а другой, с лохматой копной волос на голове, все теребил яркий шейный платок, стягивавший тонкую шею, усевшись на диване совместно с Ксюшей весело восклицали, листая принесенный ими «Плейбой». Двое других курили в холле и вели деловую беседу.
Проходя мимо на кухню, Иван уловил краем уха конец фразы:
– А что, говорят, пирамида с гособлигациями скоро накроется медным тазом? Как, по-твоему, это возможно?
– Сейчас — точно нет, а вот через полгода или год... Ресурсов обслуживать госдолг у них нет, кредиты брать все сложнее. Пока все наваривают бабки, но умные инвесторы уже изымают валюту и валят отсюда. Вот и делай вывод...
Поняв, что эти двое не пустышки, у которых одна тусовка на уме, Иван решил прислушаться к доносившемуся разговору.
– Да, дела... Если дефолт грянет, сколько банков накроется...
– Ты прав, голова идет кругом. Надо до наступления паники подстелить соломку. Но и упускать такие возможности тоже жалко. Пока продолжим игру, но будем держать нос по ветру...
В это время прозвенел дверной звонок. Явился ожидаемый гость, оказавшийся толстым лысым очкариком, который вручил Ксюше бутылку в виде длинного ружья, наполненного коньяком, со словами:
– Ксюшенька, ты как всегда цветешь, пахнешь и до чертиков аппетитна!
Для Ивана отвешиваемые Ксюше подобные комплименты, радостно воспринимаемые ею, были подобны рвотному порошку...
Прежде, чем сесть за стол, пришедший поговорил с собравшейся братией о перспективных инвестициях, устойчивости нужных банков, захвате какого-то концерна с привлечением силовиков и о чем-то крайне рисковом, «но тот, кто с умом, извлечет из этого выгоду!»
Иван, как ни старался вникнуть в суть, не смог, так как слышал все урывками - он в это время продолжал сервировать стол. Однако подумалось, что Полина была права, когда после последней встречи с подругой, сказала:
– У Ксюши другой, непонятный мне, круг, и своя дорога.
Вспомнилась Полина... Как все было с ней просто и понятно! Добавившаяся к уже и без того испортившемуся настроению тоска окончательно доконала Ивана, и он, наполнив большой бокал водки, тут же опрокинул его в рот.
Пир был в самом разгаре, а Ксюша - в ударе. Спиртное лилось рекой. Рядом со столом уже толпилась батарея пустых бутылок. Пиджаки гостей свисали со спинок стульев, а в воздухе стоял «аромат» выдыхаемого алкоголя, смешанный с запахами пота, дезодорантов и табачного дыма.
Разгоряченная от выпитого и восторженных похотливых взглядов и двусмысленностей, отпускаемых дружками виновнице гулянки, Ксюша вдруг резким движением сдвинула посуду, разбив при этом несколько предметов, стараясь освободить половину стола. Сбросив туфли, она вскочила на стол и начала отплясывать, да так, что локоны из прихотливо уложенной прически разлетелись в разные стороны, а кружевная блузка расстегнулась настолько, что кто-то из гостей крикнул:
– Ну, Ксюшенька, ты даешь! Жги!
А другой подхватил:
– Красавица, угости стриптизом!
Топот танцующих пьяных мужиков с затуманенными, похабными взглядами на красных рожах, мелькающие растопыренные пальцы на разведенных руках и нетрезвые голоса, подпевающие отплясывающей на столе полуобнаженной Ксюше, - вечеринка стала напоминать вакханалию... Теплая компашка, кто в лес, кто по дрова, драла глотки:
- Дорогой длинною, да ночкой лунною,
Да с песней той, что вдаль летит, звеня,
Да с той старинною, да семиструнною,
Что по ночам, так мучила меня...
Происходящее вызывало дурманящую тошноту, возымевшую на Ивана такую отрезвляющую силу, что он задался вопросами: «Зачем я здесь? Как меня  угораздило оказаться среди этого упившегося хамла, кичащегося набитыми карманами?» Поистине, в чужом пиру похмелье... Бежать, бежать поскорее, пока не поздно, пока сам не превратился в их подобие!
Иван прошел нетвердой походкой в спальню. Ноги еле слушались, но голова оставалась ясной. Он вынул из кармана ключи от машины и квартиры и положил в ящик тумбочки. Затем направился к дверям, но, вспомнив, вернулся, и добавил к ключам мобильник.
Разгул продолжался в том же духе, пол дрожал от топота, гудела песня. Из нестройного хора выделялся голос Ксюши:
– Когда б имел златые горы
И реки, полные вина,
Все отдал бы за ласки, взоры,
Чтоб ты владела мной одна.
Никто не обратил внимания, как Иван прошел в прихожую, и как захлопнулась за ним дверь.
...Уже в конце рабочего дня, Полина, зайдя в подсобку лаборантской, чтобы отнести туда муляж, споткнулась о порог и подвернула ногу, да так, что невольно вскрикнула от боли. «Вывих или перелом... - пронеслось в голове. - Этого еще не хватало!» Встать на ногу было невыносимо больно. Щиколотка на глазах стала отекать.
Полина стояла, опершись о дверь подсобки, в позе цапли, с муляжом в руках, боясь его уронить, и не понимая, как быть дальше, когда туда заглянул завкафедрой. Увидав побледневшую, с закушенной от боли губой, лаборантку, он с беспокойством спросил:
– Полина, что с тобой? Что случилось?
– Ничего, Георгий Ильич. Подвернула ногу, пройдет. Мне бы палку, или костыль, чтобы опереться...
Он взглянул на опухшую ногу.
– Ничего, говоришь... А встать на ногу не можешь! Не перелом ли... Дай сюда муляж, чего вцепилась? Бросила бы.
– Что вы, разобьется!
Забрав у нее ношу и положив на место, он подставил стул, усадил Полину, а затем стал осматривать ее ногу, еле сняв с опухшей ступни туфлю.
– Н-да... Тут нужен специалист и рентген, я же по совсем другой части... Вот препарировать сумел бы в два счета!
– Может еще рановато? - еле улыбнулась черному юмору Поля.
– Разболтался я, что несу! Нужен лед... Хотя, вот что... У тебя тут найдется широкий бинт?
Зафиксировав восьмеркой ушибленную ступню, шеф скомандовал:
– Обопрись на меня и двинули! Старайся не становиться на ногу!
И хотя Полина уверяла, что сумеет, встав на носок, передвигаться сама, он, не дослушав, обхватил ее за талию и повел к двери.
– Георгий Ильич, спасибо, не беспокойтесь! Я сама. Попрошу кого-нибудь, чтобы вызвали такси и поеду домой.
– Что ты несешь, какое такси? Я тебя сейчас доставлю в «Склиф», и определимся, что там с конечностью.
– Ой, не надо в «Склиф»! Я дома отлежусь. Холод положу, и все пройдет.
– Ну, конечно, все пройдет. Но надо узнать, что там. Поехали!
Действительно, ничего  серьезного с ногой не случилось - обыкновенный вывих. С вполне известными Полине наставлениями, профессор опять усадил ее в свою машину на заднее сиденье, и объявил:
– Давай адрес. Куда везти?
– Георгий Ильич, я живу далеко. Лучше довезите меня до метро. Я и так у вас много времени отняла. Мне, право, неловко.
– Меньше слов, миледи! Адрес скажи, куда ехать?
– Я же сказала — до метро.
– Что выдумала! Я же знаю, ты где-то за городом живешь. В Химках, что ли?
– Нет, в Щелково.
– Так бы и сказала.
Всегда серьезный и важный, как казалось раньше Полине, он всю дорогу балагурил, явно будучи в приподнятом настроении. Конечно, Поля давно догадывалась, что профессор неравнодушен к ней, и понимала, что эта забота неслучайна. Но того, что услышала, когда подъехали к ее дому, представить не могла.
Шеф помог ей выбраться из машины, опять обхватил за талию и, прижимая к себе, сказал:
– Позвольте быть вашим костылем! - И добавил: — Надеюсь, твой супруг не приревнует и не устроит скандала?..
– Скандала не будет. У меня его нет.
– Как нет? А анкета? Там указано. Да и ребенок...
– А вы что, в анкету заглядывали?
– А как же! Я же должен знать, кого беру к себе на кафедру. Так нет его, говоришь... Это чудесно и меняет все дело!
Полина после таких слов даже остановилась. Чему обрадовался? На что надеется? Не слишком ли...
А Георгий Ильич предложил:
– В таком случае выходи за меня замуж!
– Вас, Георгий Ильич не понять. То препарировать были готовы, то замуж собрались брать... Не иначе, вас вдохновила моя подвернувшаяся нога...
– Ну конечно, с вывихом далеко не убежишь! Но я вполне серьезно. Хочу, что бы ты стала моей женой.
– Ну, профессор, и шутник же вы! Я и не подозревала за вами такого. Всегда строгий, деловой...
– Поленька, я не шучу, и вполне осмысленно и серьезно прошу твоей руки и сердца! Не торопись, подумай. А пока, пригласи познакомиться с твоим детенышем.
…Когда Иван, представ перед родителям, объявил, что расстался с Ксенией и попросил приюта, поначалу те несказанно обрадовались. Но, затем, рассудив, пришли к выводу, что, возможно, их радость, напрасна, так как, скорее  всего, у сына с этой женщиной произошла какая-то незначительная размолвка, которая продлится недолго. Сейчас он в подпитии, а проспавшись и протрезвев, зная его отходчивый характер, снова, к сожалению, отправится к ней...
Однако на сей раз родители ошиблись. Когда на следующий день раздался телефонный звонок, Марина Максимовна услышала, как сын твердо сказал:
– Никаких объяснений! Забудь этот номер и больше не звони!
А мать предупредил:
– Для нее — меня нет!
...Иван валялся дни напролет на диване, обдумывая что-то свое. Родители все лелеяли мечту, что сын, наконец, наладит свою семейную жизнь, и они с Полиной помирятся. Но на предложение — не настало ли время поехать в Щелково, - Иван ответил, что пока не готов.
– Вот устроюсь на нормальную работу, тогда посмотрим...
– Ванечка, ты что, распрощался со своей работой? Ты же, кажется, был ею доволен? - с изумлением спросила мать.
Иван горько усмехнулся и пропел:
– Всё, что было, всё, что ныло,
От меня, маман, уплыло,
Утомились лаской губы,
И натешилась душа...
Нет, дорогая мамочка, та работа не по мне. Как и то, что было... Твой сын Ванька поумнел, и пора взяться всерьез за дело!
Когда Марина Максимовна об этом разговоре рассказала мужу, то в ответ услышала:
– Давно пора! Слава Богу, допетрил парень, что не по той дорожке пошел. И нам, мать, надо порадоваться этому! А если еще одумается и помирится с Полюшкой, цены нашему Ванечке не будет! А то, где такое видано — растет дочь, которую родной отец еще в глаза не видел!
Через день отец, не вытерпев, все же затеял с сыном разговор об его планах:
– Итак, Ванечка, чем надумал заниматься, если не секрет? Поделись с отцом. Или все еще продолжаешь дурью маяться?
– Отец, ты чего это решил меня подзадеть?
– Что значит, «подзадеть»? Интересуюсь. Ведь не слепой, вижу, что-то тебя гнетет. Мать говорила, с дивана всю неделю не вставал. По ее словам, Обломов тебе кланялся...
– Вот уж и неделю, вот уж и Обломов! А, может, Манилов, строивший воздушные замки, мне больше подходит, а, отец? - рассмеялся Иван, так как ему понравились литературные сравнения.
Всего несколько часов назад, после долгих раздумий о себе, он наконец-то понял, чем будет в жизни заниматься. Наверно, пришло время приносить пользу людям — это по нему.
И вскоре Иван стал сотрудником МЧС.
...Ксения несколько раз звонила и просила передать Ванечке, чтоб обязательно ей перезвонил. Не дождавшись, в другой раз попросила напомнить Ивану, чтобы зашел за своей оставленной одеждой. Последним гвоздем, заколоченным в гроб их отношений, был ее звонок, на который ответил сам Ваня (родители ушли в тот вечер к друзьям).
– О, наконец-то слышу знакомый до чертиков голос! Объясни, дурачок, отчего сбежал? 
– Я просил тебя оставить меня в покое. Перестань звонить! - он уже хотел прервать разговор, но Ксюша взмолилась: - Но я звоню по делу и долго тебя не займу. Послушай, Ванечка, тебе будет это интересно узнать! До сведения Володьки, о том, что ты спишь со мной и счастлив этим, довела я! От друзей не должно быть секретов. Я и Польке твоей об этом сообщила!
– Дрянь и сука! - выпалил Иван, и бросил трубку на рычаг.
Его гневу не было предела. Все кипело. «Какова мразь! Да и я тоже, если смог с такой падалью связаться...»
...Елене Корнеевне очень по душе пришелся коллега дочери, доставивший ее с вывихом ноги домой. Внешне интересный, явно интеллигентный и обходительный, он произвел приятное впечатление и вызвал к себе симпатию. После ухода гостя мать стала допытываться у Полины: что преподает, женат ли, есть ли дети?
Поля не распространяясь, ответила, что это патологоанатом с их кафедры. Об остальном ей ничего доподлинно неизвестно. Не интересовалась, кажется, холост.
– Если я не ошибаюсь, но мне показалось, что он заинтересован тобой... - сказала Елена Корнеевна.
Заметив смущение дочери, она возрадовалась: может у Полинки что-то сложится с этим приятным коллегой... Не вековать же монашкой! С Ваней давно пора развестись — толку не будет. Дочери уже больше полугода, а этот никчемный папочка еще в глаза ее не видел! А когда Елене Корнеевне стало известно, что Георгий Ильич заведует кафедрой, на которой трудится дочь, да к тому же профессор и доктор наук, то начались полнейшая блокада и обработка Полины.
– Не будь глупой дурой и не упусти свой шанс! Уже пора выбросить Ивана из головы, и устраивать свою жизнь, если конечно, у профессора серьезные намерения, а не трали-вали!
– Мама, какие еще трали-вали? Георгий Ильич серьезный человек и сделал мне предложение. Но...
– Боже! Какое тут может быть «но»? Чего молчишь? Ну, так я тебе скажу...
– Мама, опомнись, я замужем, у меня дочь!
– Что? Ты замужем? Я что, ослышалась? Или ты лишилась ума? Кроме бумажки у тебя ничего нет. Твой Ванечка — пустое место. Живет с твоей бывшей, прости Господи, подружкой. У твоей дочери нет отца, как и у тебя — мужа. А этот Георгий Ильич, уверена, способен его заменить. Немедленно подавай на развод, и совет тебе да любовь с достойным, порядочным человеком!
– Мама, о чем ты говоришь?.. Анечке родного отца никто заменить не сумеет! А я люблю Ваню... Как ты не понимаешь, мне никто другой, самый распрекрасный, не нужен. Все, вопрос исчерпан!
– Ну, нет, не исчерпан! Ты, что, уже ответила Георгию Ильичу?
– Я ему ничего не ответила, так он меня огорошил. Он понял, и велел не торопиться с ответом. А я ответ знаю и уже готова сказать. Но, как потом работать под его началом? Надо будет подыскать другое место...
– Полина, доченька... Я всегда тебя считала умной и здравомыслящей. Ты отдаешь себе отчет, что отказывая Георгию Ильичу, отворачиваешься от своего счастья?
– Ну, что ты, мама, говоришь? Жить со старым, нелюбимым мужем, даже если у него семь пядей во лбу, разве это счастье?
– Но, какой он старый? Что выдумала?
– Да он в два раза старше меня, ясно тебе? И хватит! Неужели тебе непонятно, что обывательская мораль, стерпится-слюбится, не для меня? Кривить душой не умею, и не хочу ни обманывать другого, ни обманываться самой!
– Как знаешь! Я высказала тебе свое мнение. И учти: дочь растет, от помощи ее папаши ты отказываешься, да и он не стремится вас содержать... А до конца учебы еще далеко... А даже получив диплом, есть ли гарантия, что быстро сумеешь найти работу? Столько народу с дипломами вынуждены заниматься черт знает чем, чтобы прожить. Я уж о себе не говорю... Да и Анечку на кого оставишь? Садики повсюду закрываются, о яслях вообще уже давно не слыхать. К тому же, годы бегут, женский век не резиновый... На твоем сегодняшнем замужестве, по-моему, не секрет, давно поставлен жирный крест, а ты все витаешь в каких-то облаках...
– Мама, прошу тебя, не мучай меня! Я все сама знаю, но пересилить себя не могу... - Полина выбежала из комнаты и разрыдалась.
Казалось бы, на этом обработка матерью должна была исчерпаться. Но не прошло и нескольких дней, как после звонка Георгия Ильича, поинтересовавшегося здоровьем Полины, Елена Корнеевна принялась вновь за свое:
– Какой заботливый человек — твой шеф! В наше время подобные редкость. А, кстати, ты ему, доченька, как-то весьма сухо отвечала. Все да, нет, спасибо... И это с тем, кто к тебе явно относится с душой...
– Мама, ты опять? Прошу тебя, не надо!
– Что, не надо? Головой уже пора думать!
– Вот я и думаю!
– Если бы думала, то таким тоном не говорила бы, как я только что слышала. Сколько холода на себя напустила!
– Ну, пойми, мама, не нужен он мне! И я не знаю, что сделать, чтобы он от меня отвязался...
– А разве интерес, проявленный по поводу твоего самочувствия, это назойливость?
– Да пойми, он опять завел, что ждет ответа, просил разрешения проведать. Жуть какая-то!
– Вот именно — жуть, заключается в твоем поведении! Морочишь голову прекрасному человеку. Другая плясала бы от счастья!
– То другая, а я не могу без чувств. Безразличен он мне, пойми!
– А, что понимать... Наши чувства, дочь моя, изменчивы. И учти - безразличие не вечно, оно способно перерасти в уважение, привычку, и даже во влечение. И, поверь, часто это гораздо надежнее и приятнее, чем брак по страстной любви.
– Мама, это все теория.
– Нет, доченька, это правда жизни, подкрепленная опытом, мною самой испытанным!
– Вот это уже интересно!
– Да, Поленька, у меня была большая, в том, моем понимании, любовь, когда я до безумия влюбилась в однокурсника и была в полной уверенности в ответном чувстве. Но скоро мне преподнесли, что Валерий, одновременно, ухаживает за дочерью академика, с другого факультета. Я, убедившись в этом, назло изменщику, вышла замуж за твоего отца, давнишнего моего поклонника, соседа по дому. Он как раз приехал к своим родителям, и я, в отместку Валерию, даже сама сделала Сереже предложение, зная, что он на это не отважится. Хотя парень был неробкого десятка, но на меня глядел с трепетом.
Мы поженились, родилась ты. Я Сережку не любила, но уважала, а, попросту, терпела рядом. Тебе уже было два года, когда я сошла с ума, вновь столкнувшись с Валерием, который к тому времени расстался с академической дочкой. Как он цинично выразился: «Мы оба из предыдущих браков получили опыт и выгоду — ты ребенка, а я квартиру!» Я ушла от твоего отца, оставив тебя с ним и его матерью, твоей бабушкой Верой. Таково было требование Сережи...
Полтора года пролетели для меня, как сказочный сон. Но сны кончаются, и мой оборвался, когда я неожиданно получила повестку из кожвендиспансера — явиться на обследование. К повестке была приписка: «Уклонение карается законом». Я была в полнейшем недоумении — в чем причина? - и была уверена, что это какое-то недоразумение. Но там мне преподнесли, что имевший со мной контакт мой гражданский муж (Сережа развода не давал) заболел венерической болезнью, передаваемой половым путем. Требуется проверить, не являюсь ли я источником заражения, а ежели нет, то не наделил ли он меня...
Валерий перед этим неделю провел на симпозиуме в Ленинграде. Приехал оттуда в приподнятом настроении, но вскоре скис, ходил мрачный, даже злой. Анализы и мазки показали, что я тут ни при чем, и даже не заразилась.
А на меня снизошло просветление - я Валерия увидала в новом свете. Появилось физическое отвращение к нему. Я-то вообще, ты знаешь, очень брезгливая, и это чувство разыгралось вовсю. Куда ушла та глупейшая любовь, наломавшая столько дров? Я вернулась к твоему отцу. Сережа меня простил. И тут я поняла, что раньше был мираж, а это — настоящее, надежная моя гавань, в которой мне тепло и уютно. К сожалению, счастье длилось недолго. Сережа разбился, погиб. Так бывает с летчиками-испытателями... И тут я почувствовала, какое место он занимал в моем сердце, и как мне его не хватает, и без него плохо... - голос Елены Корнеевны задрожал. - Как я благодарна ему за то, что он мне подарил тебя!
– А ты с... этим, больше не встречалась?
– Почему, сталкивались на конференциях. Он вообще в науке толковый, такой же, как и я, химик. Но для меня — пустое место. После Сережи мне уже никого не надо было... Он живет во мне, и с каждым годом я больше и больше чувствую свою вину перед ним...
– Теперь мне понятно, почему бабушка Вера тебя так не любила... А я ее за это — тоже.
– Я всегда была уверена, что правда моей жизни умрет со мной, но я хочу, чтобы ты, доченька, была счастлива, и не повторяла моей глупости, гоняясь за химерой. Поэтому тебе, все же, поведала обо всем.
…Через пару дней опухоль на ноге спала. Боль прошла, и Полина вновь приступила к учебе и работе. Елена Корнеевна молчала, хотя и горела желанием узнать, на какой стадии у дочери отношения с завкафедрой, но боялась опять вывести Полину из равновесия, щадя ее нервы. А в пятницу вечером Полина позвонила и известила мать, что вечером идет в Большой театр и, быть может, если опера поздно окончится, заночует в Москве.
Елена Корнеевна, обрадованная тем, что дочь, наконец, немного развеется, а то нигде не бывает и ничего не видит кроме учебы и работы, все же, не утерпев, спросила:
– А у вас что, организовали в институте культпоход?
– Нет, культпоход, — улыбнулась материнскому любопытству Полина, -  организовал индивидуально наш Ильич. Но не Ленин, другой!
И мать легко вздохнула... Кажется, до дочери дошло, и она, наконец, поняла, что вела себя глупо.
Тут неожиданно позвонила Марина Максимовна. Елена Корнеевна, когда та поинтересовалась, вернулась ли Поля уже домой, незамедлила сообщить, что та сегодня идет в оперу со своим другом, профессором той же кафедры, на которой работает. Да к тому же, добавила, Ивану пора подать на развод. Отчего тянет? Дочь давно бы подала, да у бедной времени в обрез: учеба, работа, маленький ребенок... 
Это известие весьма опечалило звонившую, все еще, после того, как сын порвал со своей пассией, лелеявшую мечту, что Полина простит Ивану измену, и у маленькой внучки будет полноценная семья.
...Получив в пятницу зарплату, Иван вернулся домой полный решимости завтра, в канун дня рождения дочери, накупив с помощью матери достойных подарков, поехать, наконец, в Щелково. Полине заранее он звонить не будет, чтобы не вспугнуть, главное — чтобы была дома. Однако мать поспешила передать Ивану разговор с тещей, который, как ушат воды, выплеснутый за шиворот, охладил его пыл и породил немедленное желание окончательно порвать с женой, завтра же подав на развод.
Совершенно забыв о своей роли в семейном конфликте, Иван, задетый за живое известием о том, что у Полины завелся дружок, так возмутился, словно она была обязана вечно хранить ему верность. Все недовольство и злость, которые Иван готов был выплеснуть в адрес Полины, он переадресовал на ее мать:
– Какая беспринципная эта облезлая Корнеевна, нашла, чем хвастать! У дочери появился воздыхатель, а попросту назвать... даже мараться не хочется. Мамаша такова, как дочь, а дочь — вся в мать! - высказался в сердцах Иван, ожидая поддержки Марины Максимовны.
Неожиданно она отреагировала в совсем ином направлении:
– Ну, Ванечка, в этом ты неправ: обе они, я бы не сказала, чтобы были таковы, как ты их представляешь. Елена уж никак не облезлая, для ее возраста выглядит великолепно, волосы покрашены по последней моде, с оттенком. По части внешнего вида ее уж точно не стоит упрекать. Конечно, жаль, что у вас с Полинкой не сложилось... Но дочь все же поезжай поздравить. Если не хочешь один, поедем с нами. Правда, боюсь, у вас с отцом могут не совпасть выходные.
– Нет, мамуля, ноги моей в этом доме не будет! Купите девчонке что надо, разведусь и буду платить алименты. И кончим наши расчеты с этим семейством!
– Ваня, опомнись. Как ты об Анечке сказал — девчонка. Это твоя дочь, твоя кровиночка!
– Я это, мама, сам хорошо знаю. Но уверен, ее воспитают в ненависти к родному отцу, подсунут ей в папочки отчима!
Назавтра, в субботу, Иван отправился в загс, железно настроенный разорвать брачные узы с обманувшей его надежды Полиной. Но в этот день и в воскресенье, шла только регистрация браков, и пришлось отложить подачу заявления на потом. Однако через пару дней, поразмыслив, Иван пришел к выводу: если Полине это надо, пусть сама и подает! А ему — без надобности, не жмет и не мешает, жениться он не собирается, наелся досыта! А исполнять обязанности отца, то есть платить алименты он готов, что и будет делать неукоснительно. 
...Иван, трудясь в рядах спасателей МЧС, все время подвергался риску, и, будучи в чрезвычайных ситуациях, испытывал удовлетворение от сознания необходимости своей работы. Наконец, это было то, чего требовала его душа. Частые командировки в места, где бывало тяжело, опасно и где от его сноровки и умения зависела жизнь людей, приносили ему непередаваемые минуты ощущения своей причастности к большому делу.
...На дворе были последние дни августа. Иван только что вернулся из очередной командировки: разбирали завалы обрушившегося знания в областном центре на  Волге. Мать с отцом все еще трудились на своих шести сотках вблизи Химок. Приняв душ, он прилег отдохнуть и незаметно, просматривая газету, задремал.
Ивана разбудил звонок. Спросонья показалось, что трезвонят в дверь. Он вскочил, чтобы бежать открыть. Наверно, родители забыли ключи или кто-то дверь перепутал. Но, скоро поняв, что это надрывается телефон, недовольный тем, что разбудили, Иван чуть ли не рявкнул в трубку:
– Слушаю!
И вдруг оттуда послышалось пение полупьяным голосом:
– Мой пожарный толковый и ярый,
Он ударник такой деловой!
Он готов погасить все пожары,
Но не хочет гасить только мой...
Узнав знакомый голос, Иван тут же вознамерился бросить трубку. Но она нечаянно выскользнула из руки, и пока поднимал ее, болтающуюся на скрученном проводе, Ксюша успела пропеть весь куплет, перевирая слова, а затем со слезами взмолилась:
– Ванечка, милый, спаси! Погибаю!..
– Меньше надо пить! - зло сказал Иван, раздосадованный ее напоминанием о себе, и положил, наконец, трубку на рычаг.
Но не тут то было. Телефон снова начал трезвонить. Иван то и дело, то поднимал, то опускал трубку. Отключить аппарат он, к сожалению, не мог, для этого надо было отодвигать диван. Наконец, ему надоела эта возня, и он не сказал, а проревел:
– Хватит хулиганить! Иди проспись! Или я пришлю к тебе милицию, пусть разбираются.
– Куда ты пришлешь? Квартиры нет. Меня ограбили, ничего нет. Этот ...й дефолт лишил меня всего! Я гибну, Ванечка, спаси! Ты же спасатель и обязан помогать утопающим, а я тону...
– Бросай пить! Я пьяных не спасаю.
– Ну и коз-з-зел!
Иван со злости чуть не вырвал трубку из аппарата, но оттуда послышались гудки. «Слава Богу, отцепилась!» — подумал Иван, и опять лег на диван. Но сон не шел. В ушах все звенел пьяный голос Ксении и ее: «Я гибну...» «Бог с ней, что посеяла, то и пожинает! - подумал он. — Конечно, жаль Ксюшу, но не мне ее спасать. Поздно, поезд ушел...»
...Когда на следующий день после посещения оперы, Поля вернулась домой, по ее лицу Елена Корнеевна сразу поняла, что напрасно заранее ликовала и строила планы о дальнейшей судьбе дочери.
– Ну как, опера, понравилась? - задала она вопрос явно огорченной Полине.
– Опера хороша. Но, мама, больше ни о чем меня не спрашивай. Горячая вода в ванной есть? Пойду, приму душ, а то сама себе противна.
– Поленька, что случилось? Кто обидел? Неужели, Георгий?
– Мам, я просила ни о чем не спрашивать! Никто меня не обижал, а Георгий Ильич — хороший человек. Но не мой. И давай на этом поставим точку.
Как ни старалась Елена Корнеевна выпытать что-либо, но ничего путного не добилась.
– Мама, - повторяла Полина, - отстань! Мне и так все противно! Тошно.
Елена Корнеевна вся извелась от догадок. Что могло случиться, почему такая реакция дочери после ночи, по-видимому, проведенной со своим другом? Неужели он ее чем-то оскорбил? Но Поля обмолвилась, что шеф хороший, но не ее... А, может, женат, и обманул? Тут думы Елены Корнеевны чуть изменили направление, и она стала укорять себя, за поспешность. Зачем вдруг ляпнула Марине Максимовне, что дочь пошла с другом в оперу? Да еще напомнила о необходимости развода, давая понять о серьезности этих отношений... «Ну, кто за язык тянул?» - ела она себя поедом...
В свою очередь, Полина никак не могла себе простить, что послушалась мать и дала слабину, отважившись сблизиться с Георгием. Результат плачевен... «Как я могла так себя вести? - терзала она свою душу. - Ведь знала, что с этим, хотя и очень достойным человеком, у меня не может быть будущего... Я люблю, и буду любить всегда одного только Ванечку, он отравил меня собой. Больше мне никто не нужен. Все другие, самые лучшие и красивые, умные и добрые, мне не нужны, и даже противны. Как и шеф, с которым провела ночь, и стала после этого сама себе ненавистной за обман, притворство, понапрасну данную надежду. Ведь знала, что ни одна струна в сердце не дрогнет рядом с ним, но пошла, поддалась. На что рассчитывала, если нет притяжения? Если все чуждо, отвратно, больно, наконец. Какая я гадкая дрянь! И как мне после всего Георгию в глаза при встрече смотреть? Он, умный, сразу понял... Так и сказал: «Извини. Обидно, что понадеялся. Останемся друзьями...» Легко ему сказать. Хотя нет, по нему было видно, что самому плохо. Он рассчитывал на взаимность, а я ему преподнесла: «Не могу! - и чуть не сказала: — Мне нужен другой, мой родной Ванечка!» Боже, какая я тупица, идиотка! Отказала в любви хорошему человеку, а сама убиваюсь за тем, кто меня ни в грош не ставит, которому я не нужна... А, может, нужна, и надо сделать шаг к нему навстречу? Ведь Ваня ушел от Ксеньки. Но почему ко мне не пришел, ни разу не позвонил? А с дочкой нашей, такой славной, красивой, на него похожей, до сих пор даже не познакомился... Как все сложно. Пойди, разберись, что у него на сердце, когда я со своим никак справиться не могу... То люблю Ванечку, то ненавижу Ивана. То легла в постель с чужим мне человеком, то жалею его за то, что обидела, а себя корю, что не сумела, не захотела сделать его счастливым. А ведь могла, как может Ваня сделать счастливой меня, но не спешит...» От мучительных раздумий голова Поли гудела, а на сердце было гадко.
...Иван, как опытный спасатель, был переведен в Центроспас. Теперь он трудился не только в стране, но и за ее пределами, повсюду, где случались катаклизмы.
Полина наконец-то окончила институт и стала дипломированным врачом. Специализируясь на детской хирургии, она поступила в ординатуру.
Марина Максимовна, будучи в обиде за сына, теперь уже не ездила в Щелково, а предпочитала отправку к праздникам подарков внучке, и довольствовалась редкими разговорами по телефону со сватьей. Обе старательно обходили подробности о своих детях. На вопрос, как Полина, Елена Корнеевна отвечала:
– Спасибо, хорошо! А как Иван?
– У Ванечки все отлично! Спасает людей.
...Это произошло сентябрьской ночью в Москве, на улице Гурьянова. Страшный взрыв прогремел в девятиэтажном доме. Полностью обрушились два подъезда из шести. Рядом находящийся дом тоже пострадал, а в радиусе полкилометра в зданиях выдавило все стекла, такова была сила взрыва... Под завалами оказалось большое количество людей, живых и погибших. Кругом бушевали пожары, черный едкий дым и яркое пламя вырывались из развалин. 
На спасение людей и тушение пожара ринулись поисковики-спасатели, пожарные, медработники. Вскоре на место теракта прибыла и команда, в которой был Иван.
Почти под утро, когда он уже сбился со счета, вынося из завалов людей, Иван услышал от рыдающего мальчика лет пяти-шести, только что снятого с еле держащегося балкона:
– Дяденька, спасите бабушку, она там!
Передав ребенка, Иван бросился назад. В черном дыму почти ничего не было видно. За перекошенной дверью, которую разрубил топориком, в образовавшейся западне он нашел еле живую старуху. Подхватив ее на руки, Иван устремился к выходу. Он только успел передать спасенную напарнику, как в это мгновение на него обрушилась горящая балка.
...Иван очнулся уже в реанимации Ожогового Центра, лежащим на животе, и никак не мог понять, где он и что с ним. Все тело горело, жгло, болело. Иван ощущал его, как сплошную рану. Открыв глаза, он увидел склоненное над собой  лицо врача в маске.
– Ну, с возвращением! - весело сказал тот и, как показалось Ивану, подмигнул.
– Что со мной? Почему я здесь? - Иван никак не мог вспомнить и понять, что произошло с ним, и почему все болит.
– У тебя был ожоговый шок.
– Я что, горел? - все никак не мог вспомнить Иван причину боли, охватившей  кожу, словно панцирем сжимавшую все тело.
– Да, дружище, подсмолился. Но, не падай духом! Раз попал к нам в руки — залатаем, и все будет отлично! Твое дело — потерпеть и не унывать! Выйдешь от нас как новенький.
«Этот бодрячок-доктор, по-видимому, шутник... - пронеслось в голове Ивана. - Разговаривает со мной, как с малым дитятей. Убеждает, чтобы не плакал. Он что, принимает меня за дурачка? Я, что, не понимаю, что хорошо попался?..»
– И давно я здесь?
– Пятые сутки.
– Ого-го! Черт возьми, ничего не помню!
– Ничего мудреного, третья степень ожога. Еще твое счастье, что рядом оказались грамотные медики! Ну, ничего, ты, видать, мужик крепкий, если сумел, хоть и с нашей помощью, побороть запредельную температуру. Но, когда бредил, нам от тебя хорошо досталось!
– Я что, дрался?
Врач рассмеялся.
– Этого еще не хватало! Но был готов сорвать с себя все наши старания. И не хотел лежать на животе. Куда-то спешил, и нас хорошо поливал...
– Ругался?
– Как сапожник. Виртуозно!
– А сейчас мне нельзя повернуться? Все затекло...
– Нет, придется потерпеть еще немножко. Вот придет врач ЛФК, тогда тебя посадят ненадолго.
– А сколько мне еще валяться?
– Нам еще долго вместе с тобой трудиться придется. Латать твою спинку будем. Так что, как я уже сказал, набирайся, брат, терпения. Но, я уверен, все будет хорошо! Верь и ты!
Но верить было очень нелегко, когда бесконечной чередой проходят дни, полные физических мучений, и уже потерян счет прошедшему времени, а ты продолжаешь ощущать себя идущим на Голгофу, навстречу своему кресту...
Упадочническое настроение не покидало Ивана, несмотря на все старания ведущего его специалиста вселить надежду на благополучный исход. Обстановка реанимации, бесконечные процедуры, которым, казалось, не будет конца, две операции — все это не способствовало оптимизму. В голове крутились безрадостные картины предстоящего будущего...
Мозг, очевидно, уставший от однообразной негативной «жвачки», однажды переключил мысли в другое русло. Этому послужило воспоминание о далеком детстве и друге Володьке...
Лежа на животе, почти обездвиженный, испытывающий адские муки, Иван вдруг ощутил в себе потребность проанализировать свою, хотя и недолгую, но богатую разными поступками, жизнь. Приступая к самокопанию, скорее всего предназначавшемуся для отвлечения от страданий физических, он не задумываясь, прибавил к ним и другие, не менее «приятные»...
Вспомнилось Ивану, как еще будучи подростками, со своим дружком Володькой, они, рассуждая о жизни вообще, пришли к выводу, что для полноценности существования необходим идеал, к которому следует стремиться. Тогда Володька заметил, что это не должен быть ни Пушкин, ни Толстой, ни Наполеон или Юлий Цезарь, - ведь у каждого из великих, как у любого, были достоинства, но и недостатки.
– Так кто же может послужить нам идеалом? - вскричал тогда Ваня. - Ты, что-то, Вовка, перегнул! В таком случае, если нет безгрешных, то и идеала быть не может. Так, по-твоему?
– А разум, он для чего дан человеку? Для того, чтобы отличался от животного! - парировал друг. - Антропия — вот она и должна быть нашим идеалом!
– С тобой все ясно, что-то заумное вычитал... - хмыкнул Ваня тогда, удивленный Володькиным вывертом.
– Ну, что тут непонятного? Антропос по-гречески - человек. А антропия — человечность. Дошло?
«Удивительно, с чего мне сейчас пришло на ум это наше мальчишеское философствование? - подумал Иван. - Хотя, быть может, в нем есть рациональное зерно... А в моей жизни, следовал ли я этому, предложенному Володькой, идеалу? Много ли было в ней антропии? Взять хотя бы мое пребывание в армии... Разве участие в войне, это антропия, человечность? Ну ладно, этот был период непреодолимой необходимости, а потом? Сколько метался, сколько наворотил... То плясал под чужую дудку, то делал по-своему, но сам не понимал, что творил...  Каждое действие должно подчиняться разуму. А много ли разума было в моих поступках? Разве много было антропии в моих отношениях с Полиной?.. А с Ксенией, когда она, хотя и пьяная, молила о помощи? Быть может, и погибла... Хотя я был в силах вправить ей мозги и помочь встать на ноги. Во всех моих поступках я думал в первую очередь о себе. Конечно, слушать свое эго - в природе людской. Но как при этом всегда следовать антропии?..»
Иван то забывался короткой дремой, уходя от дум, то снова блуждал в воспоминаниях, образах  прошлого. Мучительное погружение в себя, наконец, отпустило, но на душе оставалось по-прежнему тяжело, никакого облегчения не произошло. Оказывается,  гораздо легче переносить физические страдания, чем душевные... Но отчего после разных беспорядочных рассуждений все мысли возвращаются к Полине и дочке и не покидают его?.. Как живут? Счастлива ли Полина со своим другом? Вспоминает ли его, неразумного Ваньку, не сумевшего ее оценить, и лишь теперь понявшего, как Поли ему не хватает? И отчего именно тогда, когда очень плохо, вспомнилась именно она, а не та, другая? «Наверно, оттого, - подумал Иван, - что человек, когда ему становится по-настоящему плохо, обращается к своему Богу, ища у него защиты. А я выбрал ее, мою Полюшку, инстинктивно понимая, что лишь она может мне дать то, на что неспособна другая — преданность. И вот я опять пришел к тому, с чего начинал: разве в этом моем  выводе есть антропия? Я опять думаю лишь о себе...» –  с горечью констатировал  Иван, вновь принимаясь терзать душу...
...Полина, поднявшись на эскалаторе, поспешила к выходу, когда увидала входившую в вестибюль метро Марину Максимовну. Осунувшаяся, заметно сдавшая, свекровь выглядела настолько озабоченной и встревоженной, что это заставило Полину, поначалу хотевшую отвернуться и проскочить мимо незамеченной, все же окликнуть мать Ивана:
– Марина Максимовна, здравствуйте!
– А, Поля. Здравствуй, - как-то бесцветно ответила свекровь.
«Неужели болеет сама, или Юрий Иванович?» - подумала Полина и спросила:
– Как поживаете? И чем расстроены?  Если не секрет...
– Да какой секрет, Поленька. Наш Ванечка...
Сердце Поли оборвалось. Она так громко воскликнула: «Что с ним?», что проходившие мимо повернули в их сторону головы.
– Он лежит... - слезы застилали глаза матери Ивана, а от сердца Полины немного отлегло — значит, жив!
– Давайте отойдем, - сказала Поля, и взяв за плечи свекровь, повела ту подальше от  входа в метро. - Что с ним? Где лежит?
– В Ожоговом центре. Уже две операции перенес, и все никак.. Говорят, нужна третья. У него плечи и спина сгорели... - все еще плача, говорила Марина Максимовна.
Внутри Полины все сжалось, наступило какое-то оцепенение, словно не Иван получил ожоги, а она. Бедный Ванечка уже почти месяц лежит обгоревший, а она не знает, наслаждается жизнью.
В тот же день Полина была в Центре. Однако все попытки не помогли — ее к нему не пустили. Не сработали ни брачное свидетельство, ни диплом врача. Ответ один: в реанимацию нельзя! Она готова была дать взятку, но не знала кому, да и как это делается. А совесть твердила, что подобное - не для нее. И тут Полине пришла идея — пойти к главврачу. Все эти дежурные врачи, как и лечащий, не хотят брать на себя ответственность. Может, главный, у которого власть, поймет ее и пойдет навстречу коллеге?
Полина не успела подойти к нужному кабинету, как ей повстречался идущий навстречу ее завкафедрой. Она, опешившая от этой встречи, совсем не ожидавшая тут встретить Георгия Ильича, так растерялась, что тут же повернула назад, надеясь, что тот не обратил на нее внимания. Но, за спиной раздалось:
– Полина, что ты тут делаешь?
– Муж лежит в реанимации, а меня к нему не пускают... - выдавила из себя она, еле сдерживая подступившие рыдания, но глаза все же затуманились, готовые выкатить слезы.
– Успокойся. Сейчас все уладим!
От этого отношения, полного участия, ей стало легче.
– Я тут по делу, — продолжал шеф, - друг попросил консультацию. Подожди, я скоро.
И, повернувшись, Георгий Ильич поднялся по лестнице. Минут через десять он вернулся в сопровождении женщины средних лет.
– Старшая сестра проведет тебя к мужу. Я не ошибся, у вас одинаковая фамилия?
– Да, он, как и я. Вернее, я ношу его фамилию.
Волнуясь из-за предстоящей встречи с Ваней, совсем не понимая, что говорит, Полина, так и не поблагодарив шефа, и совсем смешавшись, торопливо пошла следом за шагавшей с неприступным видом медсестрой.
...Иван лежал на животе, отвернув голову к стене. Сестра подставила ей стул и прошептала:
– Спит. Будить не надо.
Весь в наклейках, он спал, а Поля, затаив дыхание, чтобы им не вспугнуть его сон, сидела рядом. Ей так хотелось прикоснуться к Ванечке, погладить, что она прикусила губу и тут ощутила соленый вкус слез, стекающих по щекам.
Прошло, наверно, полчаса. Поля времени не замечала, и все, не отрываясь, смотрела на спящего Ванечку. От этого занятия ее оторвала зашедшая сестра, которая тихо промолвила:
– Пошли. Он еще долго будет спать.
Уже у лифта, увидав на лице Полины слезы, сестра сказала:
– Не убивайтесь так! Поправится. Завтра приходите.
– А пустят? - спросила Поля и тут же рассердилась на себя за глупый вопрос.
– Велено давать свидания ежедневно.
Когда Полина вернулась домой, было уже темно.
– Почему так поздно? Я уже волновалась! Не сообщила, что задерживаешься, неужели нельзя было позвонить? Ты же знаешь, что я... - накинулась было на нее мать.
– Мамочка, милая, мне было не до этого!
– А, что случилось? Неприятности, да?
– Хуже! Ванечка... в реанимации.
– Добегался!
– Мама, что ты говоришь! Он был на Гурьянова, там, где теракт произошел...
– Ой, это же было ночью. У кого он там был?
– Мама, он же спасатель! Марина Максимовна сказала - спасал старуху и чуть не сгорел сам. Лежит весь обожженный, на спине поражены все слои эпителия и дермы.
– Ты, что, забыла — я химик, а не медик!
– Вся кожа сожжена, верхние и нижние слои. Теперь ясно?
– Тебе что, Марина рассказала?
– Нет, врач в Ожоговом Центре, где Ванечка лежит.
– Ты там была?
– Да, была. Он, мама, лежит на животе, весь в наклейках.
– Тебя пустили в реанимацию? Неужели так плохо дело...
– Сделали две пересадки кожи. Врач сказал - осталась, по-видимому, последняя операция, и дело пойдет на поправку. Главное, чтобы не началось нагноение...
– Да, жаль Ивана... А, как он реагировал на твое появление? Он в сознании?
– Он спал. Но врачи говорят, что все протекает нормально. Вот, завтра пойду, и, надеюсь, сумею с ним поговорить.
– А Марина, что говорит? Как она с ним общается?
– А она с ним не общается. Ей сестрички просто передают приветы, да врачи объясняют, каково состояние. Пока Ванечка в реанимации, ей придется довольствоваться этим...
– А тебя как пустили, как медика? Или как бумажную жену?
– Мама, что придумала — бумажная жена... Я — законная жена! Разрешение получила не из-за этого, а благодаря нашему Ильичу.
– Что, помог Георгий Ильич?
Когда Полина рассказала о своей встрече в Центре с завкафедрой и его действенной помощи, тут началось... Елена Корнеевна снова оседлала любимого конька, на все лады расхваливая этого необыкновенного человека, и браня глупость и недальновидность дочери.
– Ты отдаешь себе отчет, что ждет впереди твоего Ивана? Инвалидность! И какова могла бы быть жизнь с профессором, каждый раз доказывающим свою человечность! Ведь после того злосчастного похода в оперу он спрятал свою безусловную обиду, и не допустил ни одного жеста или дурного слова по отношению к своей лаборантке. А когда ты пожелала уйти, вспомни, что сказал: «Забудем все. Работай. Тебе она необходима».
Полина слушала мать, и молчала, мысленно, то соглашаясь, то противореча ей. Пусть выговорится. «Может, во многом она и права, - думала Полина. -  И то, что Ваня мне изменил, наверно не любит, и то, что Георгий Ильич - хороший человек, — кто с этим спорит? Но, я люблю Ванечку со всеми его недостатками и достоинствами, которые мама не видит, или забыла, и не желает вспоминать...»
На следующий день Полина опять была в Ожоговом Центре. Надев, как и вчера, свой халат, она уже безбоязненно прошла в реанимацию.
Когда Поля открыла дверь, Иван лежал в знакомой ей позе, на животе, только теперь его голова повернута в другую, к ней обращенную, сторону. Он лежал с закрытыми глазами. Неужели опять спит?» - с огорчением подумала Поля.
Но Иван не спал, а лежал и ждал ее. Еще вчера старшая медсестра сообщила, что приходила и долго сидела рядом в ожидании пока он проснется его жена. Иван сначала не понял — какая жена? Он уже забыл, что таковая у него есть... На бумаге есть, а в жизни, скорее всего, фактически, является женой другого... И в первый момент, когда Иван услышал, что завтра супруга придет снова, то хотел попросить, чтобы ее не пускали к нему. Незачем перед Полиной представать беспомощным, несчастным, ему не нужны ее жалость и соболезнования!
Неожиданно сестра сказала Ивану:
– Какая ваша жена красивая! И как вас любит!
И вместо просьбы не пускать, уже готовой сорваться с губ, он спросил:
– А с чего вы это взяли?
– Да видать было! Целый час сидела, смотрела, а слезы ручьями лились из ее красивых глаз.
Иван всю ночь не спал, все думал о ней, его Поле, о дочке, с которой не знаком... И вот с утра ждет Полину, боясь одного — вдруг передумает и не придет... Это будет хуже смерти.
Но она пришла. Иван это почувствовал осязанием, дуновением ветерка из-за открывающейся двери, принесшим аромат, только ей характерный.
Он чувствовал, что Поля рядом, и боялся разомкнуть веки. Ему было страшно посмотреть на нее. А вдруг в ее глазах увидит не то, что ожидает, не то, что ему необходимо? «А, ну-ка, Ванька, решайся, не дрейфь! Ты же неробкого десятка!» - приказал он себе и открыл глаза.
Она стояла рядом и глядела на него очами, полными слез.
– Полюшка... - только и смог вымолвить Иван.
Спазм сжал ему горло, а глаза стали мокры. Крупная капля покатилась по щеке, предательски выдав его волнение. Поля пальцем коснулась ее, желая стряхнуть. Иван, забывшись, поднял руку и, превозмогая жуткую боль в плече, поднес ее кисть к своим губам.
Они безмолвно смотрели друг другу в глаза, а Иван целовал своими  шершавыми от пересохшей кожи губами ее пальцы, перебирая их с трудом, и те чувства, которые он испытывал в этот  момент, заглушали собой боль от ожогов.
...Два с половиной месяца Поля почти ежедневно приходила к Ивану, ждавшему жену с нетерпением. Ему сделали третью, последнюю, пересадку кожи, перевели из реанимации в палату, и Ивана стало не узнать.
На удивление быстро, без всяких осложнений, он пошел на поправку. Если раньше Иван безмолвно, целыми днями, лежал, закрыв глаза, отказываясь заниматься лечебной физкультурой, то теперь стал ревностно выполнять все необходимые упражнения. К тому же он стал разговорчив, и каждому, кто заходил к нему в палату, рассказывал про двухлетнюю дочь, которая уверяет всех, что ее папа находится у мамы в сумке. Анечка вынимает оттуда его фото и говорит: «Вот мой папа!» А когда Ивану делали перевязки, он терпел, ни стоном не выдавая боли.
Однажды Иван задал врачу вопрос:
– Доктор, скажите честно, я  смогу вернуться в строй?
– Любому другому ответил бы: «Скорее всего, к сожалению, нет...» Но ты, Иван, с твоим характером, сможешь!
«Смогу, я все смогу — подумал Иван,  - если рядом будет Она, моя судьба!»