Офицер
В 1870 году Сергей Кравчинский окончил Михайловское артиллерийское училище и получил звание подпоручика. Товарищи прозвали его мавром, в физиономии офицера было нечто мавританское, при совершенно белом цвете кожи тёмного брюнета.
- Буду военным! - он родился в семье военного врача.
Детство прошло в провинциальных городах Российской Империи: Александрия, Елисаветград, Умань. Окончил Орловский кадетский корпус, после чего поступил в московское Александровское военное училище, откуда перевёлся в Петербург.
- Самое знаменитое военное образовательное учреждение в России! - хвастались его курсанты.
Сергей попал в провинциальную воинскую часть. Вечером с другими офицерами пошёл на бал, но все местные девицы оказались некрасивыми.
- Даже потанцевать не с кем… - скривился любвеобильный Сергей.
Вдруг в танцевальной зале появилась красивая девушка.
- Бесполезно, - предупредили его офицеры. - У неё отец наш полковник.
- Ерунда, - отмахнулся новичок и ударил себя в грудь. - Я не только с ней потанцую, но и пересплю! Спорим?
Поспорили на ящик шампанского. Кравчинский пригласил красавицу на тур вальса и в конце танца тихо предупредил её:
- Знаете, а я сегодня с вами пересплю.
- Нахал! - она рассказала отцу про недостойное поведение новичка.
Хотя он ей понравился. Волосы и маленькая борода Сергея курчавились. Черты лица мелкие, превосходный цвет лица.
- Всё телосложение истинно богатырское, - мечтала дочка полковника, - великолепная мускулатура и высокий рост при широких плечах.
Он был несомненный красавец, и женщины легко им увлекались, как и он ими. В натуре у него было много художественности и авантюризма.
- Не беспокойся, ложись спокойно спать, - успокоил её отец.
Офицер взял пистолет и спрятался в шкаф. В комнату ворвался молодой подпоручик с отделением стрелков и отдал команду:
- Так, двое к окну, двое к шкафу, двое к двери.
После чего сделал с девушкой обещанное действие и удалился вместе с солдатами. Дочка полковника, потягиваясь на кровати, выдохнула счастливо:
- Ах, какой мужчина!
Отец, вылезая из шкафа, заметил:
- Не знаю, какой он мужчина, но службу, подлец, организовал отлично!
Однако долг чести требовал сатисфакции и полковник вызвал Кравчинского на дуэль. Такое выяснение отношений между дворянами давно вышло из моды, но молодой человек вызов принял.
- Но стрелять я не буду, - предупредил он.
Оскорблённый отец нарочно выстрелил ему между ног. Рана, которую получил Сергей, была довольно опасной.
- Пуля засела в паху, - осмотрел раненого полковой доктор, - и он должен перенести болезненную операцию.
Бледное лицо подпоручика с красивыми, правильными чертами носило следы страданий. Спокойно насмешливое, оно иногда внезапно оживлялось и снова принимало выражение невозмутимого равнодушия.
- Голос у него пронзительный, - думал командир. - Слова срываются с насмешливых губ и всегда попадают в цель. Будет жить, если не умрёт!
К счастью, всё обошлось благополучно. О дуэли все в небольшом губернском городе знали, но вышестоящему командованию не сообщили. После этого дуэлянты стали добрыми приятелями.
- Вот только скука здесь смертная! - часто жаловался Кравчинский.
Однажды он выехал из гарнизона в город отдохнуть. Городская реформа 1870 года заменила существовавшие ранее сословные городские управления городскими думами, избиравшимися на основе имущественного ценза.
- Теперь думы заботятся о благоустройстве городов, - осматривался Сергей, - и признаки улучшения видны невооружённым взглядом!
Походил, побродил, делать нечего, возвращаться в часть рано, решил он водочки выпить и пообедать. Выпил целый штоф, мысли потекли ровнее:
- А что, если я как уставший военный схожу в цирк?! Отдохну, так сказать, душой и телом.
Гастролировал московский цирк-шапито. Шатёр увеселительного заведения находился через дорогу от ресторана. Началось представление, выступали клоуны, дрессированные зверушки и акробаты.
- И тут скука! - зевнул военный.
На манеж вышел укротитель, вынес толстого питона и начал его вертеть. На шею надел толстую змею, покрутил, а потом рукой махнул и пригласил:
- Может, кто из уважаемой публики рискнет повторить?
Сердце у хмельного офицера не выдержало, вылез он на арену, схватил мощного змея и начал из него узлы морские вязать. Видя это безобразие, накинулись циркачи на Сергея, стали бедного питона отбирать.
- Удав затих, приготовился, так сказать, к смерти! - радовался подпоручик. - Ну, натурально чуть пополам я его не разорвал.
Вытолкали циркачи неудавшегося дрессировщика из помещения, по шее чуть не надавали. На следующий день вызвал его командир полка Кравчинского в штаб и грозно расспросил:
- А что у тебя, подлец этакий, вчера в цирке произошло?
- Видно уже артисты нажаловались… - понял он и спокойно так отвечает: - Господин полковник! Нет в мире такой подлой гадины, которая бы победила русского офицера!
Пришлось полковнику отпустить его с миром. В спорах он легко побивал противника, нанося моральные раны, которые никогда не заживали. Логика его доводов была так же неотразима, как и колкость шуток.
- Подлец, а умный! - махнул рукой командир.
Сергей редко говорил с заминками. Обыкновенно мысли, серьёзные, и весёлые, лились свободной, неиссякаемой струей, выражения являлись сами собой, изящные и замечательно точные.
- Не могу прозябать в глуши! - отслужив год, он ушёл в отставку.
В 1871 году бывший офицер поступил в Санкт-Петербургский лесной институт, где увлёкся революционными идеями. Правительство, обеспокоенное влиянием радикальных идей на русскую молодёжь за границей, предписало учащимся на Западе студентам вернуться в Россию.
- Опасный бумеранг, запущенный когда-то правительством на Запад, теперь возвращается обратно... - осуждали в обществе.
Русская молодёжь возвращалась на родину, подхватив невиданную доселе фантастическую идею «народников» идти в народ:
- Чтобы слиться с народом и разбудить его.
Впрочем, у самих «народников» цели были самые разные. Одни молодые люди шли раскрывать народу глаза на царя, на угнетение, в котором жили крестьяне, чтобы поднять народ на восстание. Другие просто желали обучить народ грамоте, помочь ему выбраться из тьмы невежества.
- Нужно учиться у народа, - думал Кравчинский, - узнавать, каков он.
Его товарищи оставляли родной кров, богатство, почести, семью, отдавались движению с восторженным энтузиазмом, с горячей верой, которая не знала препятствий, не меряла жертв и для которой страдания и гибель являлись непреодолимым стимулом к деятельности.
- Там моё место! - решился он окончательно.
Для теснейшего слияния с народом переодевались в крестьянскую одежду. Заранее готовились поддельные документы, срочно покупались на толкучках потрёпанные зипуны, поношенные сапоги и одежда.
- Сбросим жалкие сюртучишки и переоденемся в святые народные зипуны, - таким был общий призыв.
Переодевшись в грязные зипуны, купленные у старьёвщика, Сергей с товарищем отправились изучать народные нравы в харчевню на окраине столицы. Добирались туда молодые люди на извозчике.
- Чем погибать из-за пустяков, лучше совершить что-либо покрупнее, чтобы разогнать нависшие над всеми тучи! - говорили они по дороге.
В харчевне сидели извозчики в аккуратных армяках, и «нигилисты» в грязной одежде выглядели странно. Хозяйка властным тоном заявила:
- Деньги вперёд!
Им подали пылающие щи в общей деревянной миске и с нею две больших деревянных ложки. В миске плавали накрошенные кусочки солёных бычьих щёк, которые назывались «щековина».
- История движется ужасно тихо, надо её подталкивать! - убеждал Кравчинский. - Иначе вырождение наступит раньше...
Начав есть щековину, молодые люди попытались вывести извозчиков на разговор о тяжёлой жизни народа. Но извозчики торопились окончить обед, чтобы быстрее продолжить работу и отвечали отрывистыми фразами:
- А тебе энто зачем?
После чего революционеры поспешили домой, чтобы сбросить вонючую одежду и отправиться в приличный трактир заесть ужасную щековину.
- Так мы ничего не разведаем… - сказал Сергей друзьям.
Они решают научиться какому-нибудь бродячему ремеслу. Необходимо было иметь предлог путешествовать по деревням, просвещая народ. На общем собрании идущих в народ решили сделаться бродячими сапожниками:
- Хорошего шитья сапог народ не требует было бы прочно, потому и выучиться можно очень быстро.
Учить их ремеслу сапожника приходил мрачноватый неразговорчивый сапожник-финн, который верил:
- Если в России произойдёт революция, то моя родина станет свободной.
Кравчинский в числе первых «народников» вскоре отправился в путь. Одетые по-крестьянски в полушубки, с котомками на плечах, они выходили по двое, внимательно оглядываясь вокруг:
- А вдруг за нами уже следит всесильное Третье отделение?
На Николаевском вокзале провожающие товарищи кричали им:
- Счастливого пути!
Следом за ними отправились новые отряды молодых людей. Но путь в народ оказался непростым. Карты, по которым они шли, оказались неверными. Только в пути Сергей понял:
- В России ориентироваться надо по разговорам со знающими людьми.
Когда они дошли до первой деревни, добрые крестьяне отказали им в ночлеге. Да и сапожников в деревнях оказалось великое множество.
- Придётся лгать на каждом шагу... - сразу понял Кравчинский.
Всё лето большинство пробавлялось случайными работами. Их прогоняли за неумение. Нанимались пахать, но не умели запрячь лошадь. Прогнали неумелых работников. Рыбачили, но не умели поставить сети.
- Опять прогнали! - постоянно мучился Сергей.
Он всегда попадал впросак. Как-то нашёл в рубахе белых блох и сказал об этом работавшим с ними мужикам, а те от смеха чуть не умерли:
- Какие это блохи?.. Ты что сдурел, малый, это вши!
Кравчинский забрёл в деревню. Стояла духота перед грозой, ему хотелось спать, нужно было найти ночлег. Он поздоровался с мужиком.
- Ну, здорово, коли так... - буркнул крестьянин. - Чего тебе?
- Пусти к себе ночевать, - попросил его Сергей. - А с меня бутылёк…
Кабак всегда недалеко, а русскому человеку сомнителен непьющий. Поэтому Кравчинский не возражал. Мужик внутри оживился, грудь колесом.
- Да я всё могу, - заговорил он после первой рюмки, - не гляди, что голытьба, меня все богатеи-стервы у-у-у пужаются, никому от меня спуску.
Сергей косился по сторонам. В пределах слышимости находился кабатчик, ещё какие-то люди, а мужик и ухом не повёл. Градус в нём играл:
- Война в раззор нас вводит, калек да нищих как из кузова посыпало...
После второй рюмки он заскрежетал зубами:
- Возмущенье скоро будет, берегись! Год Пугача наступает.
- Какой год Пугача, дядя?
- А такой год, тётя, когда бар изведём наскрозь!
«Народники» пытались проповедовать. В условленных местах их ждала запрещённая литература. Её подвозили их товарищи на телегах под сеном. Печатали эмигранты на Западе и с великими трудами доставляли в Россию. Но раздавать её было некому. Оказалось, что крестьяне не умели читать.
- Почти все неграмотны... - изумился открытию Сергей.
Решено было читать самим вслух, но слушать крестьяне не хотели. В лучшем случае засыпали, в худшем шли доносить. Однажды во время чтения он увидел неподдельный интерес на лице крестьянина.
- Ты что-то хочешь? - Кравчинский прервал чтение и спросил его.
- Сапоги у тебя хорошие, - сказал крестьянин. - Где купил и за сколько?
Всё чаще у них с товарищем возникали такие разговоры:
- Что мы здесь делаем?! Только время теряем... Ты же видишь, каков народ... Их в животных превратили, даже хуже.
- Животное о свободе мечтает, а это так - водоросли! - брезгливо скривился Сергей. - Может быть, через сто лет проснутся.
«Народники» покидали деревню, не выдержав общения с народом.
- Потянуло в город с неотразимой силой, - честно признался Кравчинский. - Не могу больше жить в деревне!
- Знаешь, - поддержал его товарищ, - я тоже совсем обалдел! Тоска порой берёт, хоть ревмя реви. И хочется поговорить с человеком, книжку почитать, совсем одичал! Раз я обратился к печке и стал говорить с ней!
- Более чем три года ждать революцию я не согласен! - заявил Сергей.
Это была подвижная, деятельная натура, ищущая, где бы приложить силу. Высокого роста, брюнет, с окладистой бородой, красивыми мелкими чертами лица, небольшими, но живыми, умными глазами.
- Наших товарищей арестовывают! - узнал он однажды.
Глава тайной полиции Потапов придумал дать крепкий урок молодёжи, посмевшей агитировать в народе. Полиция начала сажать молодых идеалистов, будто выполняя то, к чему призывал Нечаев.
- В тридцати семи губерниях арестовано четыре тысячи «народников»! - рапортовал он царю.
Три года шло следствие, молодёжь содержали в одиночных камерах. Тридцать восемь человек сошли с ума, сорок четыре умерли в тюрьме. В 1876 году вернувшиеся собрались в столице обсудить итоги «хождения в народ». Они решили восстановить распущенную в 1864 году организацию «Земля и воля». Теперь в её Уставе были записаны идеи русских радикалов:
- «Вся земля должна быть передана крестьянам, царизм должен быть уничтожен, Россия должна идти к социализму своим особым путём, минуя капитализм, через крестьянскую общину».
В Уставе появилось право на политическое убийство. 6 декабря у Казанского собора, где десять лет назад молился царь после неудачного покушения, состоялась демонстрация, было поднято красное знамя.
- Нигилисты! - полиция разогнала их и арестовала два десятка человек.
продолжение http://www.proza.ru/2018/09/13/371