Л.М.
Генуэзская крепость над бухтой стоит Балаклавы,
тонет в море луна, солнце всходит, в плену у стихов я,
ветер вечность листает, то тронет античные главы,
то мусолит страницы тяжёлые средневековья.
Я люблю этот город за гриновость и за купринность,
паустовскость его в каждом дворике, улочке, сквере,
он как будто сошёл ненароком с гравюры старинной
и остался навеки таким, мне хотелось бы верить.
Необычностью бухта пленяет зимою и летом,
с терракотовых взгорий чаруют мятежные дали,
романтизмом тревожным пропитаны вирши поэтов
балаклавских, они его с воздухом этим впитали.
Ничего не вернуть в этой жизни, летящей, как птица,
всё бесследно уходит, бессмертно одно только семя;
но и нами оставлена в книге столетий страница,
да оценку ей ставить ещё, понимаю, не время.
Крымских войн героизм и трагизм никакие туманы
не затмят никогда, в них и горя хватает, и славы.
Если женщина вдруг стала штурманом и капитаном,
значит, женщина эта, поверьте мне, из Балаклавы…
Генуэзскую крепость уже реставраторы холят,
чайка резко кричит и несётся над морем, и тает,
а на старой смоковнице всё-таки «Слава + Оля»
прочитать ещё можно, да только никто не читает.
Яхты в гавань заходят, как раньше входили триремы,
с детских лет мы отвагу растим на геройском примере,
в этом городе славном поэзию чувствуем все мы,
потому что здесь воздух такой же, как был при Гомере…