И сказал Господь Бог змею: за то, что ты сделал это, проклят ты пред всеми скотами и пред всеми зверями полевыми...(Быт.3:14)
Что же такого ужасного сделал змей? Что двигало им?
Зависть и гордыня. Он позавидовал Богу, возжелав стать с Ним на один уровень, а то и вовсе даже возвыситься над Ним. Захотел властвовать над людьми и постарался опередить Всевышнего в Его намерении дать им в свой час знания, заставив усомниться в Слове Божьем. "И сказал змей жене: подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю?" "И сказал змей жене: нет, не умрёте; Но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете как боги, знающие добро и зло".
(Быт.3:4-5)
И ведь заставил, хитрюга, усомниться в Божьем всевластии, в том, что Он один обладает истинными знаниями.
"И сказала жена змею: плоды с дерева мы можем есть. Только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы нам не умереть."
И ведь сумел, лукавый, ввести в сомнение, в соблазн, в грех недоверия Богу, заставив, однако, довериться ему, змею: в преподнесенные им знания - может быть, те же самые, что и Господь Бог берег для людей: плоды познания с древа добра и зла - но лукаво предложенные, искаженные.
"И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что это приятно для глаз и вожделенно, потому что даёт знание: и взяла плодов его, и ела; и дала также мужу своему, и он
ел."(Быт.3:6)
Путём соперничества, опережением Бога в подаче знаний людям, змей вознамерился
обойти, превзойти Господа, который запретил покуда людям есть плоды познания добра и зла, полагающего, что души их ещё не дозрели до истинного постижения смысла жизни; что они, по сути, ещё дети. Ибо всему своё время. Преждевременные знания обычно приводят к гибели незрелой души. Это и имел ввиду Бог, предупреждая Адама, что
"смертию умрёшь", вкусив плоды добра и зла без позволения на то Божьего. Ибо души людей пока незрелы были, как плоды смоковницы второго урожая. Да, на вид они приятны. И на вкус хороши. Но на самом деле незрелы ещё: быстро портятся, для хранения непригодны.
Так и знания те пока ещё нежизнеспособны, сиюминутны. Для созревания души нужна работа и время. Ибо не все знания способен постичь ребёнок правильно, глубоко, истинно. Преждевременные знания могут разрушить детскую психику, погубить его душу.
До подлинных знаний человек должен дорасти - душою созреть. Истина не постигается сразу. К её обретению человек приходит постепенно: к осознанию разумом, к восприятию сердцем - зрелой душой.
А змей слукавил. Вроде и не соврал, как будто бы и правду сказал. Мол, и вы, люди, способны постичь запретные знания, став после этого на один уровень с богами.
Но, скорее всего, он и сам не знал, полагая, что главное - это то, что можно попробовать, потрогать, узреть: приятно ли на вид, на вкус. И в том, по его разумению, состоят знания, доступные богам. А до понимания сути змею также не дано было дойти;
он мог постичь лишь то, что на поверхности, то, что материально. А истинные знания сокрыты в духовности - примитивным душам недоступной.
Где уж змею было понять Бога, если душИ, дыхания Божьего, не было в нём. Наличие жизненной энергии - это ещё не та душа. Подлинная душа была "вдунута" только в человека. В змЕе вдохновленной Богом души не было; он, как все скоты и звери,
обладал только животной энергией, да ещё, может, энергией духов нечисти и нежити, почерптнутой из "пара", распростершегося над землёй к седьмому Божьему дню.
Как третий урожай смоковницы, обильный и подлежащий долгому хранению, а не скоропортящийся, подобный смоквам первого и второго урожая - так зрелость душ людских не была достигнута в эпоху Адама, ибо время Христа ещё не пришло. Как и время господства земного сатаны, ещё не наступило. Змей - это ещё не дьявол. До проклятия Божьего он ещё был обитателем рая. И, образно выражаясь, произрастал на одних ветвях смоковницы равноправно с душами человеческими.
Если вспомнить, что цветки её, очень мелкие, развиваются в закрытом соцветии - сиконии, которые, в свою очередь, бывают двух типов: одни служат для размножения ос, другие, сочные, развивают плоды. Смоковница древности была очень жёстко связана с наличием ос, без которых она была неспособна размножаться, и потому развивались сиконии не менее трёх-четырёх раз в год. Потому и являлись плоды смоковницы символом добра и зла, символом познания жизни. Ибо были одновременно и обиталищами злых ос,
и сочных вкусных смокв. Без одного невозможно другое. Иначе говоря, смоковница олицетворяет собой жизнь в Божественном её понимании. Без зла, не постичь добра. Но душа человеческая для этого должна созреть, чтобы обитать ей в раю, посреди Эдема.
Однако самому змею этого всего не дано было понять. Попробовав плоды с дерева добра
и зла, он как будто бы "смертию не умер" - и возомнил себя равным Богу. И тоже почувствовал себя творцом.
Грехотворчество - сотворение обмана и лукавого обольщения простых неискушенных душ.
Но только это змеево творчество привело не к обретению рая, а наоборот, к потере его;
к грехопадению - впадению в грех, совращению с пути истинного, к прегрешению.
Не созидательное это творчество, подобно Божьему, но - разрушительное, гибельное,
прямо противоположное Божьему.
ГРЕХОТВОРНИЧАТЬ (Даль В.И.) - творить или делать грешное, грешить.// Творить или создавать грех, проступок, преступление, где его в сущности нет.// Введение в грех
других...
Иначе говоря, одни и те же знания могут быть созидательными, силами добра; а могут быть разрушительными, силами зла. Смотря от кого они исходят - от Бога или от того,
кто Ему противостоит.
МАТРОС ОФИЦИАНТ-УБОРЩИК.
Девятнадцатое июня.
Сон был какой-то серый, мутный и неприятный. Что конкретно мне снилось, припомнить
не могла, но тоскливое ощущение, оставшееся во мне после пробуждения, говорило, что предстоящий денёк ничего хорошего не сулит: я нутром это чувствовала.
И всё моё существо противились тому, чтобы, покинув тёплое гнездышко, свитое мною в ящике, плестись убирать до чёртиков опостылевший коридор. Моё второе "я" подсказывало, что совсем даже неплохо было бы устроить себе сегодня выходной, чтобы целый день никого не видеть и не слышать, а только думать, читать, писать. Уж очень я устала от постоянного соприкосновения с грязью - как в прямом, так и переносном смысле. И мне просто необходим отдых; мне просто необходимо прийти в себя. Однако, увы, здесь об этом даже мечтать нельзя.
Тяжело вздохнув, с беспомощной решительностью я приказала себе: "За работу!" И выкатилась из своего уютного ящика.
Конечно, поступок этот дался мне очень тяжело. Но, к счастью, я пока ещё молода и потому горевала недолго.
И очень скоро пришлось убедиться, что сегодняшнее утро не приглянулась не только мне.
Обработчики, первыми заявившиеся на завтрак, по какой-то неизвестной причине, были явно не в духе. И так как я по роду своей деятельности вынуждена была мозолить им глаза, они начали цепляться ко мне с разными дурацкими замечаниями.
Больше всех старался меня достать Тявкала: он прямо-таки из штанов выпрыгивал, желая посильнее досадить мне и вывести из себя. Сначала он брезгливо бубнил что-то своему ближайшему окружению, бросая в мою сторону неприязненные взгляды. Но, видя, что я
не обращаю на него внимания, остановил на мне буравчики своих колючих глаз и
громко сказал:
- Она похожа на еврейку! - То, что я никак не отреагировала на это непонятное заявление, ему не понравилось. И он задиристым тоном обратился ко мне уже напрямую:
- Слышишь, что я говорю? Я говорю, что ты похожа на еврейку! И имя у тебя какое-то семь раз нерусское!
- Ну и что? - спросила я с лёгким недоумением.
- Как - ну и что?! - возмутился Тявкала. Из-под его пышных рыжих усов недовольно оттопырилась кровожадно-красная нижняя губа. - Я говорю, что ты похожа на еврейку!
- Не вижу в этом ничего плохого, - сказала я, непонимающе передернув плечами.
- Я бы на твоём месте расстроился, - заявил он с некоторой даже угрозой и отвесил
свой гриб ещё ниже.
- А я, если бы была на твоём месте, вообще бы повесилась, - откровенно призналась я.
- Это ж почему же я должен вешаться?! - угроза в его голосе заметно возросла.
- Если б ты знал, на кого ты похож, то не спрашивал бы почему, - ответила я с самым невозмутимым видом.
Наш слегка затянувшийся диалог уже успел привлечь внимание всех, находившихся в это время в салоне.
- На кого я похож?! - продолжал допытываться он, распаляясь.
- Я сразу тебя узнала, как только увидела, - напустила я тумана, интригуя и выигрывая время.
- Узнала! Можно подумать, что ты меня раньше где-то видела, - насмешливо изумился Тявкала.
- Вот именно, видела, - подтвердила я. - И не один раз.
- Где? - накал его любопытства достиг нужной точки.
- На банке со свиной тушенкой!
Мой ответ развеселил всех. А сам Тявкала, к моему удивлению, вместо того, чтобы разозлиться, растерянно заулыбался и, оглядываясь на смеющихся товарищей, спросил:
- Если я свинья, то ты тогда кто?
- Я? Красная шапочка. Вам что принести: пирожок или горшочек масла?
- Ну, Инга! Ну, Инга! - то ли с осуждением, то ли с восхищением покачал он головой.
- Остра на язык - ничего не скажешь, - строго произнёс Сивая Чёлка. - С языком у
тебя всё в порядке. А вот с ногами у тебя что?
- Что у меня с ногами? - растерялась я.
- У неё до ног руки не доходят, - ехидно захихикал Тявкала.
- Гюльчатай, открой ножки. Я ведь и жениться могу, - кривляясь, сказал Сивая Чёлка.-
Мне нравятся девушки с длинными ногами.
- А мне со стройными, - высказался Тявкала и распушил усы.
- А я знаю некоторых девушек, которым ноги совсем не идут, - вставил своё
глубокомысленное замечание дядька Юрка Сидоров.
- Это она такая! - радостно воскликнул Тявкала, показывая на меня пальцем. - Поэтому она короткую юбку не носит, а ходит в парандже.
- Сам ты в парандже! - огрызнулась я.
Как назло, в салоне, кроме этой нахальной кучки обработчиков никого не было. И никто не спешил приходить. А эти съели свой творог и делали вид, будто чай пьют. Сами же не столько чаем были заняты, сколько своей дурацкой болтовней.
- Нет, у Инги ноги нормальные. Это и без короткой юбки видно, - с видом знатока заявил дядька Юрка. - Вот придёт она на берег, получит деньги, Оденет что-нибудь такое,
чтобы все подруги попадали, а ребята влюбились по уши...
- Да кому она теперь нужна будет - после морей? - скорчил пренебрежительную гримасу
Тявкала. - Это теперь всё: можешь на себе крест ставить! - обратился он с
сочувственным презрением уже непосредственно ко мне.
- Ты только не говори на берегу никому, что в море ходишь. И всё будет нормально, - манерно откинув со лба свою белесую прядь, посоветовал мне Сивая Чёлка.
- А всё равно сразу видно, что она в море ходит! - заявил Тявкала. - Это теперь, как клеймо на лбу. На всю жизнь.
Боже мой! Если б кто-нибудь знал, как мне надоели эти дебильные рожи, эти дебильные разговоры! Надо же было бросить берег с его театрами, выставками и концертными
залами, чтобы оказаться на этой проклятой посудине с этими проклятыми людьми! И ради чего всё? Чтобы написать правдивую книгу о ком?! Да захочет ли кто читать такую книгу, где изо дня в день сплошь и рядом хамские рожи ведут свои хамские разговоры?!
Нет, это у меня минутное. Это пройдёт. Нельзя так думать. Жизнь, она везде разная. Также как и люди... Не все же здесь хамы. Да и хамы - не всегда хамы. Иногда они даже бывают похожи на нормальных людей.
После того как обработчики ушли, пришли добытчики. И мысли мои, устыдившись
недавних поспешных выводов, потихоньку поползли от знака "минус" к знаку "плюс" и благоразумно остановились где-то на золотой середине.
Как известно, человек, не поладив с одними, старается упрочить своё хорошее отношение. с другими. И я в этом отношении не явилась исключением. Обслуживая добытчиков, я проявила столько внимания и радушия, что их хорошее настроение сделалось ещё лучше.
И аппетит, надо понимать, - соответственно.
Зная, как Коряга любит творог, и видя, что он не прочь съесть ещё, я, исходя из того, что Анзор от своего творога отказался, предложила лебёдчику вторую порцию. Но мало того: помня, что Мишка-кочегар творог терпеть не может и никогда не ест, я предложила его порцию Руслану.
И надо же было такому случиться, что как раз в это время из камбуза в салон вышел пекарь: не знаю, куда он направлялся - может, к себе в каюту... И он уже был возле трапа, когда я, ставя перед Русланом вторую порцию, спросила:
- Будешь ещё?
Услышав это, Макс резко обернулся и одарил меня таким взглядом, что я сразу поняла: это дело он так не оставит. И, как потом выяснилось, я не ошиблась.
Через несколько минут он вернулся на камбуз. И когда я тоже подъявилась туда, чтобы наполнить чаем опорожненный в мгновение ока чайник со стола "добычи", пекарь, как бы между прочим, с осторожненьким таким ехидством, вдруг да и спрашивает:
- Инга, ты что, на диету перешла? По утрам даже творог не ешь...
- Почему же не ем? Я ела, - ответила я, не пряча честных глаз, зная, что "камбуз" в
курсе, что мы с Анютой уже позавтракали и чем именно позавтракали.
- Ела? - Он разыграл передо мной лёгкое удивление и не уличающе вовсе, а как будто
бы с искренним и простодушным непониманием спросил: - А почему же ты тогда Володе вторую порцию дала?
- Я ему отдала порцию кочегара, - точно таким же тоном ответила я.
- Кочегара? - переспросил он. И всё наигранное простодушие мигом спрыгнуло с его лица.
Судя по всему, бедняга Макс никак не ожидал такого ответа, потому что уже готов был, уличив меня, "по-товарищески" пожурить и слегка прижучить.
- Да, кочегара, - охотно подтвердила я, с интересом наблюдая, как он, чуть не лопаясь от злости, менялся в лице.
Отнеся добытчикам чайник, я пошла в мойку рассказать Анюте, какой же всё-таки этот пекарь гад.
А она мне, в свою очередь, рассказала, что не успел он войти на камбуз, как сразу же заявил Пашке: "Ты вот тут болтаешь, а там добытчикам по две порции выдают!" - "Как выдают?!- завопил тот. - У меня и так не хватает!"
Получив от Анюты эту информацию, я решила, с одной стороны, подстраховаться, а с другой - подлить масла в огонь. И, не долго думая, пошла к Мишке-кочегару, который к этому времени уже пришёл в салон и преспокойненько пил чай за столом "машины".
- Миш, я тут твою порцию одному добытчику отдала, - сообщила я ему.
- Ну и что? - От удивления он чуть не поперхнулся.
- Да так, ничего. Я просто поставила тебя в известность, чтобы ты знал, как я твоей порцией распорядилась, - сказала я строго. - А то "камбуз" возмущается, что я будто
бы всем по две порции выдаю.
Мишка мгновенно смекнул, что от него требуется, и немедленно заорал:
- А кому какое дело, что я со своей порцией делаю?! Кому хочу, тому и отдаю свою порцию!
Естественно, "камбуз" не мог этого не слышать. И я, представив себе их лопающиеся от злости рожи, была удовлетворена.
Видимо, я из той породы людей, которые любят одерживать реванш. Наверное это не очень хорошая черта моего характера, но и плохой я её назвать не хочу. Сказано же, что с людьми надо поступать так, как хочешь, чтобы они поступали с тобой: но разве истина эта не имеет обратного прочтения? Что с людьми надо поступать так, как они с тобой поступают? Кажется, Леонардо да Винчи сказал: "Кто не карает зла, тот способствует его совершению."
Да, но тут есть опасность уподобиться тому, с кем борешься. Ведь если свинья относится к тебе по-свински, то и ты, платя ей её же монетой, уподобляешься свинье.
Но, пожалуй, в данном случае у меня нет причин стыдится своего поведения. Ничего свинского я со своей стороны не вижу: ну позлила немного "камбуз"... Так разве они не сами на это напросились? Или разве они не получили того, что заслужили?
После завтрака мы с Анютой решили в деле с "камбузом" пойти до конца и выяснить всё насчёт ключа от посудомойки. Вчера, когда мы сообщили старпому о его пропаже, тот заявил, что без ключа нас с парохода не выпустит.
- Мы с вами поговорить хотим, - сказала я официальным тоном, когда мы с Анютой, закончив работу, заявились на камбуз. Здесь были все, кроме Валерки. Но его мы
меньше всего считали причастным к исчезновению ключа; подозрения выстраивались, в основном, против Пашки и пекаря. И вот, услышав наше обращение к ним, вся троица оставила свои дела и с недобрым любопытством уставилась на нас. Добившись внимания, я продолжила: - Мы хотим спросить у вас: куда вы дели ключ от нашей посудомойки?
После этого моего заявления интерес всех троих к нам сразу как будто бы и пропал.
- Не брал я ваш ключ! - презрительно передернув плечами, бросил Пашка и вновь повернулся лицом к плите, а к нам с Анютой спиной. Тем самым давая понять, что всё сказал.
И как ни странно, я тут же почти поверила, что он сказал правду.
Камбузник, хотя и ничего не произнёс, но тоже отпадал. По его глазам было видно, что
он тут не причём. Да и зачем ему наш ключ?
Значит, оставался пекарь. И мы с Анютой, не сговариваясь, уставились на него.
Но тот стоял с отрешенным, непроницаемым лицом и, глядя, куда-то в угол, молчал.
- Выходит, ключ сам собой испарился? - с вызовом спросила я.
- В общем, мы ничего не знаем: старпом с нас требует этот ключ, - сказала Анюта.
Макс сложил руки на груди и, криво усмехнувшись, посоветовал:
- Скажите, что ключ украли. Что он вам сделает?
- Что сделает?! - Я чуть не задохнулась от возмущения.
- Он сказал, что с парохода нас не выпустит, - жалобно напомнила ему Анюта.
И на лице пекаря промелькнуло отчётливое: так вам и надо!
Понятное дело, наши неприятности его не трогали, а наоборот, даже радовали. Какой же он зловредный, оказывается!
- В общем так: вы поищите хорошенько ключ у себя, а мы у себя. Может, вы положили его где-нибудь и забыли...
Но Макс не дал мне договорить.
- Знаешь что! - вскричал он, глядя на меня в упор. Лицо его побледнело и сделалось желто-восковым, а глаза мстительно сузились. - Вали-ка ты отсюда! Давай, заплетай ногами косичку к выходу! Надоела ты нам со своими принципами! Понятно? А если тебе по-русски мало, то я и по-туркменски могу сказать! Только ты же всё равно не поймёшь!
Я остолбенела. Чего-чего, а такого выплеска никак не ожидала.
Пашка и камбузник обернулись и, всем своим ликующим видом выражая солидарность с пекарем, уставились на нас с Анютой.
- Ну и скоты же вы! - Она первой пришла в себя.
- Хамье! - только и нашла я, что добавить в вышесказанному.
- Как говорится, вызов брошен! - насмешливо произнёс пекарь, скрестив руки на груди.
- Брошен? - переспросила я, зло сузив глаза. Хоть и внутри у меня всё клокотало от бешенства, я старалась говорить, как можно спокойнее. - Брошен, говоришь? - И с нарочитым непониманием поискала глазами по полу. - Ну так сами его и поднимайте. А не хотите - пусть валяется. Пошли, Анюта.
И понимая, что ключа от посудомойки нам не видать, как собственных ушей, мы гордо удалились.