Историю я услышал давно, но ныне вспомнилось, как в юности я жил по квартирам. Квартирные хозяйки, ещё моложавые, а то и молодые, если им нравился студент, сначала его подкармливали, поили чаем с мёдом, а уж потом обнимали и целовали и жаловались на одиночество. Та же квартирная хозяйка, у которой мне довелось жить в этот раз, ко мне не приставала, считая, вероятно, что слишком меня старше, но вот когда к ней приехала несчастная, брошенная мужем молодая племянница, она стала меня уговаривать утешить её.
-Ну, что тебе стоит приласкать девушку, совсем молодую женщину? Не красавица, но всё-таки симпатичная и груди, что надо, и вся фигура.
То что талия угадывалась, но в бёдрах племянница была слишком широка при коротких толстых ногах, тётя наверное считала скорее достоинством, чем недостатком.
Выпили мы ликёру с Надей и в отведённой мне комнате стали целоваться на кровати, а когда уже нас влекло друг к другу, я спросил о том, что безопасные ли у неё дни. Оказалось, что у неё кончались месячные и она считала это самым безопасным. Я хотел возразить, но не стал и пошёл у неё на поводу. На другую ночь
она зашла в комнату, стянула платье через голову и легла ко мне под одеяло. На боку нам понравилось, хотя они с мужем так не пробовали за год совместной жизни и ещё несколько способов для нее оказалось открытием, особо когда она сверху. Надя готова была и остаться у тёти, найдя для себя какую-то работу и надеясь на нашу совместную жизнь, но я её огорчил тем, что я не готов совмещать учёбу с приработками. После этого страсти пошли на спад и вскоре мы расстались.
Как-то к хозяйке приехала племянница, дочь другой её сестры. Эта жаловалась на мужа, что слишком он любвеобильный, прямо ловелас.
На что тётя возразила, что какой это ловелас, ну увлёкся одной , другой, а вот с её матерью и сёстрами почти одновременно жил купец до революции, вот это ловелас был. За давностью лет какие-то детали забылись, но история была такова.
Шла первая мировая война. Подлые немцы десятки тысяч травили газами. Приходили похоронки в деревню с фронта. А в этой семье погиб единственный сын и осталось пятеро дочерей. Убитая горем мать недоглядела за коровой, которая отелилась без присмотру. Погиб телёнок и корова стала, как говорили квёлая и молока давала меньше, чем раньше. Выживали больше на том, что росло в огороде да носили из лесу. А тут в непогодь наехал на их избу купец, как оказалось, накрылся с головой от проливного дождя и лошадь перепутала дорогу, был уже поздний вечер и купец попросился на ночлег. Его припасов хватило, чтобы всех накормить досыта, а хозяев и старших дочерей напоить сладки приятным вином. Хотели гостю отвести кровать в горнице, но он сказал, что попробует с девками на полатях, только чтобы они у него спину и подошвы чесали, иначе не уснёт. Рассказывал всякие истории, в том числе и любовные. Когда одна из старших дочерей чесала ему спину, он говорил, что не так, а вот так и показывал на ней, причём чесал и гладил не только спину, но и ниже . Рассказами он уже убаюкал хозяев и младших и только две старшие дочери не спали. Они выпили побольше и хмель да поглаживания гостя будили в них желания. Тем более, что трусов у крестьянок тогда не было и гость всё ощупал, что только мог.
Вот он и шепчет одной из сестёр:
-Полюби меня нежнее, я тебя на работу к себе возьму, грамоте научу или ремеслу хорошему, одежду справлю, платок расписной, а то и золотой. Если уж очень сильно будешь меня любить, может и женюсь, поскольку я вдовый, а то дам приданое и выдам за хорошего человека из старообрядцев.
Девушка и не отказывается и соглашаться не торопится. Это была как раз мать моей хозяйки, а сестра её Клава, когда он к ней повернулся и, обнимая и целуя, стал нашёптывать, не утерпела и согласилась. Ну он трижды за ночь её полюбил, а утром и говорит хозяевам.
-Я вашу Клаву беру к себе на работу по дому. Буду кормить, одевать, учить грамоте и ремеслу хорошему, а вам в качестве помощи дам несколько рублей на хорошую корову и хорошую лошадь.
Семья с той поры зажила хорошо, а Клаву он хорошо одевал , учил грамоте и шитью, правда с учительницей, у которой муж на фронте погиб, спал заодно, а потом и с молодой швеёй, у которой жених в плен попал. Клава хоть и ревновала, но старалась во всём угодить, особо когда забеременела. Но купец повёз её в гости к своему приказчику да там и оставил. Вскоре Клава повенчалась с приказчиком, родила ребёночка, а купец опять приехал в знакомую деревню. В этот раз привёз романовскую овцу и красивых ситцевых курицу и петуха, а забрал ещё девицу к себе на работу, также одевал, учил грамоте и ремеслу, а когда забеременела повёз её к бедному дворянину, который был лет на пятнадцать старше, но симпатичный на лицо и образованный, сказал, что если повенчается, в качестве приданого половина долга простит, а через год ещё половина. Потом жил с третьей сестрой, с которой повенчался сам, купил землю недалеко от города, построил два дома, один себе с молодой женой, в другой перевёз родителей жены с младшей дочерью, оставив в деревне среднюю дочь, как он говорил, на всякий случай. Успел завести племенной скот и теплицы с парниками, посадить сад. Когда грянула февральская революция в отличии от многих старообрядцев очень жалел царя, называя его стержнем Святой Руси.
-Вот увидите, вынули стержень, всё посыплется, будет распад страны, разруха, братоубийственная война и голод, и тиф. От промышленности и 10 процентов от дореволюционного не останется. Сотни тысяч будут расстреливать и миллионы убьют голодом. Горючими слезами обливаясь, будут жалеть царя и вспоминать, как жили при нём.
Трое погодков родила купцу Дарья да когда к ним пришла с девочкой Нюра после того, как стали голодать, а муж-дворянин подался на Дон, ещё и она родила от купца вторую дочь. Так и жил с двумя сестрами. А дед с бабкой заходили редко и ни к чему не вязались. Средняя дочь, оставшаяся в деревне, взяла себе мужика, пришедшего по ранению с фронта и повенчалась с ним. Когда в городе был голод и разваливались небольшие мастерские купца, две работницы пришли к нему и чуть ли не в ногах умоляли спасти от голода, соглашались пахать, жать и косить. И они ещё соблазняли старого ловеласа. Продотряды ездили по сёлам и большим деревням, а хутор был в стороне от дорог. Приходили иногда родственники и друзья, в основном старообрядцы, некоторые жили по неделям, а то и месяцам ради еды. Летом бывало и людно на сенокосе и в уборку. Жили все дружно, как одной семьёй. Ягодники давно уже ломились от ягод, а на плодовых деревьях плоды только начинались. Вишни правда давали урожай.
НЭПу старый купец не поверил, но отдал всё , что ещё сохранилось, дом городской и мастерские своему приказчику и родственнику по жёнам, который сумел подняться, но купец ему посоветовал купить лучше земли, пока можно и построить хутор, а производство свернуть к закату НЭПа.. Когда двух родных забрали в концлагерь на Соловках, купец стал сдавать и тихо умер в окружении детей, пятерых от сестёр и столько же приехало старших от двух первых браков. Последними его словами было:
-Живите все дружно, помогайте друг другу. Что думаете, говорите только в узком кругу. Такой свободы, как была при царе, уже не будет. За одно слово могут в тюрьму или в концлагерь. Но поверьте моему слову, что эта власть проживёт не дольше меня, а мне семьдесят пять лет.
Во время раскулачивания несколько семей это рода пострадали. Сказывали была такая красавица мать моей нынешней хозяйки и такая швея-мастерица, что сын одного комбедовца пригрозил выстрелить из берданки, если его невесту вышлют. Ночью на высылаемых наехали верховые, в потёмках не узнать, хотя комбедовец по голосу узнал сына, но сопротивляться не стал. Лошадей распрягли, возчиков привязали к соснам, а всех высылаемых свели с детьми к реке, где уже стояли связанные или сколоченные плоты, которые погнали вниз по течению. На границе двух областей появился новый хутор. После войны хуторяне вербовались на лесопункты и даже выбивались в передовики, потом осели по городам и райцентрам, а хутор существовал ещё в голодные сорок шестой и сорок седьмой годы, а потом оставшиеся переехали в ближайшие деревни. Все были работящие и знали хорошо ремёсла. В трёх семьях были женатые на двоюродных сестрах и ещё дядя жил с двоюродной племянницей, вылечив её от какой-то болезни. Он научил её шить на швейной машинке "Зингер" и когда исполнилось семнадцать, женился на ней. Это и была моя нынешняя хозяйка.
-А на много была младше хозяина?
-Да на семнадцать годков.
-А из-за любви или по нужде жили?
-Сначала может и по нужде, а потом я его шибко полюбила, особо как дети стали рождаться. Не все правда выжили. И он меня любил. Бывало ездили за брусникой, почти одни бабы и девки. А он был видный из себя. Вот бабы и девки стали на ночлеге уговаривать его их пощупать, хотя бы поцеловать, а лучше пошихать. А он сразу сказал, только , если жена разрешит. Я разрешила только после меня и только двух. Он потом уже мне признался, что ещё хозяйки избы, где ночевали, дочь молодая вдова, груди у которой были с голову, его в мезонин увела и там дважды на него садилась. А я думала ещё, с чего это она мне красивый яркий плат на прощанье подарила.