Друзьям моим и близким, и далёким
Я посвящаю откровений строки.
О наших днях, о времени прошедшем
Вам, дорогим, живущим и ушедшим.
Как драгоценное наследство
По морю жизненных скитаний
В мир моей юности и детства
Летит корабль воспоминаний.
Летит по памяти волнам
К крутым московским берегам.
Мир тот был прост и всем понятен.
Рос средь лачуг и голубятен,
Послевоенных пустырей,
Среди калек больных и сирых,
Героев пьяных, дезертиров.
Колючий, дерзкий, как репей,
Среди таких же малолеток,
В стране великих пятилеток
И безразмерных лагерей.
Признаюсь, жили мы в то время,
«Не то, что нынешнее племя»,
Что с тёплой ванной и сортиром
Зачахло по своим квартирам.
Простой столичный старый двор,
Где, кто не пойман, тоже вор.
Был быт в расцвете коммунальный,
Где так привольно детворе.
И стойкий аромат фекальный,
Стоял, как смог, в любом дворе.
На табуретках и скамейках
Сидели бабки в телогрейках,
Перебирая, как сороки,
Все сплетни старые и склоки.
Документальное кино:
Бутылки, карты, домино,
Без масла хлеб, картошка в пепле,
Но всё же мы росли и крепли.
На всех углах «отец наш» Сталин,
Его соратники – койоты.
Страна вставала из развалин,
Жизнь набирала обороты.
Наш двор тянул на «образцовый»,
Кто пил, а кто гашиш курил,
И к нам товарищ участковый
Частенько в гости заходил.
Он не спешил, чтоб можно было
Убрать и карты, и вино.
И мы здоровались премило
И вынимали домино.
Картинки детства пронеслись,
И где тот двор, и где та жизнь,
В давно покинутой стране,
Иль это всё приснилось мне?
**
Где та мальчишеская смелость
И то желание летать.
Когда нам всем до слёз хотелось,
Скорее лётчиками стать.
Где тот азарт и сумасбродство,
К труду стахановская страсть.
Когда любили производство
И ненавидели санчасть.
Когда под музыку блатную
И под гитарную струну,
Бросали дети мать родную,
Чтобы бежать на целину.
Когда героев почитали,
Старались честью дорожить
И за достоинство считали
В Советской армии служить.
И нас несла пред Мавзолеем
Любви и радости волна,
Тогда и думать мы не смели,
Что нами правит Сатана.
Среди тотальной лжи и бреда,
Среди всеобщей нищеты
Была страна, была победа,
Любовь и светлые мечты.
Мы строили свой новый мир,
Тех лет девчонки и мальчишки.
Дымился яростно «Памир»,
Отчаянно стучали фишки.
Был в моде «на троих заход»:
Сырок и поллитровка.
«Наш паровоз летел вперёд,
В коммуне остановка».
**
Хоть круг воспоминаний тесен,
Хранит седая голова
Мелодии тех звонких песен
И их прекрасные слова.
Куплеты здравиц и воззваний,
Салютов праздничных огни,
Дни всенародных тех гуляний,
Незабываемые дни.
Москва в гирлянды разодета,
А мы – шальное пацаньё
Всю ночь гуляем до рассвета
По пыльным улицам её.
Бесценный памяти подарок,
Я видел это не во сне,
Как лик Вождя, красив и ярок,
Плыл в поднебесной синеве.
Текли колонны демонстрантов
И каждый был безмерно рад,
В строю под сенью транспарантов
Шагать с докладом на парад.
Нести привет ему горячий
Миллионов любящих сердец.
Вот он какой: простой и зрячий,
Учитель мудрый и отец.
Вождь большевистского закала,
Всех лютых недругов гроза.
Дымилась трубка аксакала,
Сверкали желтизной глаза.
Не выходил он, а являлся
И нам с трибуны, как солдат,
В простой шинели улыбался
Наш всенародный депутат.
Он Богом был, к чему лукавить,
А мы – счастливые рабы.
Осмыслить трудно и представить,
Как мы тогда были глупы.
Да, велики были свершенья,
Сплошь даты славные побед,
И три погибших поколенья
Ещё не перечень всех бед.
Крепка советская порода,
Кровь миллионов – не цена,
И всё любимей год от года
И всё желанней Сатана.
Вот, в дали светлые глядя,
Он ставит новые задачи,
А мы не сводим глаз с вождя
И от любви и счастья плачем.
От обещаемых чудес,
Халявные трепещут души
И манна падает с небес
На наши головы и уши.
Мы снова верим, снова ждём,
Покорно терпим год за годом,
«Велик народ с таким вождём,
Велик и вождь с таким народом».
Он вскинул руку для привета,
В сердцах восторга не сдержать,
Кто б мог тогда предвидеть это,
Кто б мог судьбу предугадать.
***
Скончался кормчий, наконец,
Не докурив злодейской трубки.
Как жаль, не дожил мой отец,
Пропал в жестокой мясорубке.
Свою мечту не пережил,
Он так покойного «любил».
Сказать был траур – это мало,
Страна в истерике рыдала.
Казалось, в мартовскую слякоть
Весь мир был должен с нами плакать
И в путь последний провожать.
Но долго не пришлось лежать
Ему с вождём пролетариата,
Пришла к «мудрейшему» расплата.
Что ложь чадит, и будет копоть,
Чекисты знали наперёд.
Полился буржуазный дёготь
На наш советский чистый мёд.
Полезли слухи по парадным,
Что вождь был очень кровожадным.
А друг его – Хрущёв Никита,
Наш миротворец от кувалды,
Тот вылил целое корыто
На пахана гнуснейшей правды.
Но наш народ не проведёшь,
Он отвергал и эту ложь!
**
Из-за дурного поведенья
Я покидал нередко класс
И по учительскому мнению
Был хулиган и лоботряс.
Но голова моя варила,
Когда хотел, я был речист.
Так что под маскою дебила
Был стопроцентный хорошист.
И хоть шалила наша «кроха»,
Но школу кончил я неплохо.
**
Как много радостей на свете,
Когда ты молод, полон сил,
И даже пятый пункт в анкете
Меня тогда не тяготил.
Прочь многолетняя нуда!
Я в жизнь бросаюсь без разминки.
Но кто подскажет мне куда
И по какой идти тропинке?
Вот первый трудовой успех:
Завод, его литейный цех.
Бывалый мастер мне, как брату,
Вручил совковую лопату.
И предложил с блатной ухмылкой
В палатку сбегать за бутылкой.
Наверно это означало
Обмыть рабочее начало.
Вот так бутылочку распив,
Я влился в дружный коллектив.
**
Союз пыхтел и надрывался,
А Запад дальше уходил
И всё сытнее «разлагался»
И ароматнее «смердил».
Но был упрям кухаркин род
И защищал свою химеру,
А терпеливый наш народ
Уже терял былую веру.
Но был момент, и я, не глядя,
Хотел удрать на целину.
Отговорил покойный дядя,
Я низко кланяюсь ему.
Он мне сказал: «Совсем неумно
Бежать туда, где очень шумно.
Что голова моя пуста,
Хотя и кудри вьются лихо.
И что в приличные места
Все отъезжают очень тихо,
А там, где много пустословят,
Ни рыбок, ни мышей не ловят».
**
Всё чаще, но, увы, во сне
Я вижу нашу комнатушку:
Бумажный коврик на стене,
Кровать железную, подушку.
Вновь проплывают, как в тумане,
Родные, милые мне лица.
Вот мы на стареньком диване,
А вот ещё одна страница
Из той трагедии иль драмы,
Где нет уж ни сестры, ни мамы.
Хранят душевный мой покой
Две ваши ангельские тени.
Пред вашей памятью святой
Я опускаюсь на колени!
**
Ошеломлён двадцатый век,
Он рукоплещет Эсэсэру:
Простой советский человек
Открыл космическую эру!
Дымились домны деловито
Давали шахты уголёк
И всем командовал Никита
Крутой шахтёрский паренёк
Неистовый адепт марксизма,
Он отметал сомнений грусть.
Моральный кодекс коммунизма
Учили в школах наизусть.
С каким нахрапом и наездом
Дурь перехлёстывала край
Был утверждён партийным съездом
Конкретный срок прихода в «рай».
Я не был храбрым Дон-Кихотом,
Был беспартийным, но в строю
И по прикидкам и расчетам
Я успевал пожить в «раю».
Пропагандистские дешёвки
Бальзам для нищих и калек.
Слепил Хрущёв свои «трущобки»,
Чем и прославился навек.
***
Прошла хрущёвская весна,
Вождей лубянских успокоя,
И наступили времена
Днепропетровского героя.
Страна великая жила
Ещё уверенно, красиво,
И колбаса пока была
И даже бочковое пиво.
Пусть зарабатывали мало,
Не голодал народ простой.
На масло и на хлеб хватало,
И нам всем нравился «застой».
Не изобилье, это точно,
Но рулевой штурвал держал.
Тогда учился я заочно
И ничего не соображал.
Меня хвалили, между прочим,
И даже ставили в пример:
Вот, мол, еврей – простой рабочий,
Хороший будет инженер.
Года учений пролетели,
МИИТ – вуз очень непростой,
Мой факультет «Мосты – тоннели»
И путь прямой на «Метрострой».
Судьба – превреднейшая баба,
А был я парень холостой,
Схватила юного прораба
И увела на «Главмосстрой».
А там хоть караул кричи
И исходи в отборном мате:
Раствор, бетон и кирпичи,
Стакан под килечку в томате.
А дальше - творческие муки,
Их во хмелю не избежать.
Здесь, понял я, умру от скуки
И, ноги в руки, и бежать.
Ещё я шустрый был мальчишка,
Вновь закрутил лихой вираж.
Толстела трудовая книжка
И рвался непрерывный стаж.
**
Судьбы счастливый поворот
И я нашёл то, что хотел.
Московский часовой завод,
Его строительный отдел.
Сто двадцать рэ на прожитьё,
Дешёвый комплексный обед,
И перспективы на жильё,
И встречный план, и прочий бред.
Здесь я средь чертежей и смет
Застрял почти на двадцать лет.
Все хитромудрости усвоил,
Творил буквально чудеса,
И ремонтировал и строил,
Вводил досрочно корпуса.
Давал стране бумажный вал,
Как все геройствовал и врал.
За что в квартире коммунальной
Я получил свой угол спальный.
Сознательно, для пользы дела,
Был в этом общий интерес,
Я врал, как партия велела,
И шли зарплата и «прогресс».
Ну, а когда не пуст карман,
Себя ты чувствуешь иначе
И ты ведешь себя, как пан,
И не берёшь копейку сдачи.
И твёрже шаг, и взгляд смелее,
Ты нарасхват на выходной,
И легче жить и веселее,
Как юморил «отец родной».
Прости, Господь, мои грехи,
Но, кажется, шалил я в меру
И женщинам читал стихи,
Как подобает кавалеру.
**
Я не монах и не развратник,
Не трус, хотя не слишком смел.
Забрался, как петух в курятник,
И кое-что в нём преуспел.
Я там не отличался в блуде,
Но эти талии и груди!
Так ваш невинный Дон-Жуан
Попал в расставленный капкан.
Почти Дюймовочка, но в теле,
И все подшучивали, как
Я смог узреть её в отделе
За кучей папок и бумаг.
Весь мир расцвёл и изменился,
Всё небо в звёздах до утра.
Наш Сеня, кажется, влюбился,
Ворчали мама и сестра,
Пытаясь выяснить спросонок,
Зачем мне «гойка» и ребёнок.
Ну, а со мной на эти темы
Был бесполезен разговор.
Любовь решила все проблемы,
Я счастлив с Раей до сих пор.
Коллеги, связанные делом,
Единое – хоть круть, хоть верть,
Мы двойники душой и телом
И нас разлучит только смерть.
**
Есть штаты – люди производства,
А есть оклад – его размер.
Мне пятьдесят, какое скотство,
Что я лишь старший инженер.
Безделья не было в отделе
Все чем-то вроде занимались.
С утра будильники звенели,
Часы успешно продавались.
Но всё грустней, заделов мало,
Нет премий, нечего делить.
Жизнь потихоньку затухала
И я собрался уходить.
**
Но не судьба. Вдруг на исходе
Меня повысили экспромтом
И я остался на заводе,
Чтоб заниматься капремонтом.
Чем поднимаемся мы выше,
Тем наши подвиги видней.
Вот Сеня ползает по крыше,
Протечки Сеня ищет в ней.
Карьеру Сене подмочили,
Заслуги прошлого не в счёт.
Пятнадцать лет его учили,
Она всё, подлая, течёт.
Течёт, и исчезают грёзы,
Течёт, и не хватает слов,
И капли капают, как слёзы
На головы часовщиков.
***
Ломала практика теорию,
Сносила догмы Октября,
И кто как мог, тянул историю
Как одеяло на себя.
Прошедших лет лихие беды
Переставали волновать,
Но лавры славные победы
Кому-то не давали спать.
Мы любим правду без утайки,
Но ложь приятнее вдвойне,
И вождь рассказывал нам байки
О целине и о войне.
Скрипя протезными зубами,
Вещал, бровями шевеля,
Как у фашистов под ногами
Горела Малая земля.
Кропил солдатскою слезою
Колодки боевых наград,
Но где же битва под Москвою,
И где же Курск и Сталинград?
Пустыми длинными речами
Он утомлял и мучил нас,
Светился и гремел звездами
Его груди иконостас.
Во всех делах, во всех компаниях
Был наш генсек незаменим,
Страдал Ильич наградоманией
И был уже неизлечим.
Живой ходячий монумент,
Бери и ставь на постамент.
Забыт герой и его книжка,
Пыль улеглась, и смолкнул шум.
И целина была пустышка,
И вместо БАМа вышел бум.
**
Плечо к плечу, к бедру бедро
Стоят «орлы» Политбюро.
Их ум в единый орган слит,
Какой прекрасный монолит!
Слепо безжалостное время
Стареет ленинское племя.
Рожденье – случай, смерть – закон,
«Бессмертный» тает гарнизон.
Уходят страстные ораторы
И мудрецы, и провокаторы.
Теряем «лучших» - ум и честь,
Мне всех имён не перечесть.
**
Андропов резко начал править,
Рехнулся старый Вельзевул.
Хотел работать нас заставить,
Все закричали «Караул!»,
Такое страшно и представить.
Потом Черненко промелькнул,
В глазах со смертною тоскою
Поклялся партии служить,
Взмахнул дряхлеющей рукою
И приказал всем долго жить.
**
Он был мечтой, мечтой народной,
Непогрешимый и святой,
То окончательный, то полный,
То идиотски – развитой.
И хоть, задуман был великим
И, несомненно, мудрецом,
Но получился злым и диким
С нечеловеческим лицом.
К пустым прилавкам и витринам
Нас подвели ещё в строю.
Народ роптал и был строптивым,
Стоя у бездны на краю.
Мы возмущались по привычке:
Куда девались соль и спички,
Картошка, овощи и фрукты,
Мясные, рыбные продукты?
В аптеках прячут йод и вату,
Всё по звонку и всё по блату.
Счастливчик, кто имел подход
С запиской через чёрный ход
К тем фантастическим подвалам,
Где в закромах всего навалом,
За жизнь не выпить и не съесть
И где, как в Швеции, всё есть.
Там полный коммунизм, друзья,
Но смертным – стоп! – туда нельзя,
А «льзя» лишь избранным персонам
По спискам или по талонам.
Бывали, и нередко даже,
И на заводе распродажи.
Стихал в цехах обычный шум,
Завод наш превращался в ГУМ.
Шла по порядку клиентура:
Партком, завком, номенклатура,
За ними бугорки и сошки,
Чем ниже чин, тем меньше ложки.
И, наконец, совсем без чина
Рабочий класс – гуляй «рванина»
Под лотерейный спор и смех,
Три пары туфель на весь цех.
Так благородный «изм» великий
Стал недоступным и безликим.
Всё втихаря, всё шито-крыто.
Страна сплошного дефицита.
**
Жизнь ухудшалась год от года,
Как ни старалася «братва».
Иссякла вера у народа
В пустопрекрасные слова.
И хоть работали немало,
Но темпы были уж не те.
Вождей снимали с пьедесталов,
Мы разуверились в мечте.
Впадали многие в истерику,
Всю правду горькую узнав.
Что распроклятую Америку
Так и умрут не обогнав.
Пошёл антисоветский запах,
Как в плохо убранном сортире,
Ехидный буржуазный Запад
На нас помои льёт в эфире.
Вот-вот начнутся забастовки,
Пусты желудки у людей.
Пришла пора корректировки
Всех светлых ленинских идей.
Трещали базис и надстройка,
С эстрады пел «Лесоповал»,
Рождалась в муках перестройка
И гласность била наповал.
Сквозь узаконенную лживость,
Ещё в полсилы и далёк,
Как правды луч, как справедливость,
Светил надежды «Огонёк».
И мы под фотокамер блицы
Могли налюбоваться всласть
На эти праведные лица
Ханжей, ворвавшихся во власть.
***
Генсек был полон обаяния,
В народ распахнута душа,
Имел он два образования
И плюс, конечно, ВПШ.
Какое славное начало,
Но вот уже ползёт молва,
Что три диплома – это мало,
Нужна ещё и голова.
Заслуг его не перечесть,
Но люди требуют с излишком.
К тому же совесть, ум и честь
В одном вожде – уж это слишком.
Шустры цековские ребята,
Хитры приёмы Сатаны,
И вот они уж демократы
И снова у руля страны.
И, как в загрёбаной коммуне,
Опять во власти кто не чист,
И праведник идёт к трибуне
Под улюлюканье и свист.
Вновь те, кто искренни и честны,
Бескомпромиссны и умны,
Те никому не интересны
И новой власти не нужны.
Какой каскад речей крылатых,
Какой блистательный момент,
Когда на съезде депутатов
Был избран первый президент.
Нет, не развенчан миф любимый,
Союз великий неделимый.
Но, как учил товарищ Берия:
Коль нет ГУЛага – нет империи.
Под тяжестью нерасторжимых уз
Распался, рухнул наш Союз,
Рассыпался и превратился в прах
Колосс на глиняных ногах.
**
Затихли перестройки страсти,
Я был, признаюсь, очень рад
Когда в России новой к власти
Пришел наш «главный демократ».
Как он блестяще разрешил
Приватизации задачу.
И каждый бедный получил
Свой хер и ваучер в придачу.
Обули всех нас очень круто
И глазом не моргнув при этом.
И мне запелось почему-то:
Кто был ни кем, тот стал с приветом.
Сошла со знаковой фигуры
Новаций мутная волна.
И наши славные «Тимуры»
Вдруг снова стали господа.
Вновь в моде светские банкеты,
Где каждый от кутюр одет
И белоснежные манжеты,
И высочайший этикет.
Пресс-конференции, дебаты
За сервированным столом,
Страдальцы наши - депутаты
Красноречивы под хмельком.
В работе рот и голова,
Икра спадает с бутерброда,
Летят красивые слова
Во благо нищего народа.
Ну, а народ наш терпеливый
Дремал в нетрезвости ленивой.
И похмеляясь на заре,
Грустил о батюшке-царе.
Он, как подарок к нам явился,
Большой, красивый полный сил,
Сдал партбилет, перекрестился,
Чем никого не удивил.
Прошла советская эпоха,
Быть коммунистом стало плохо.
И он, судьбу благодаря,
Со свечкой встал у алтаря.
Молебен отстоял с усердием
И даже что-то там пропел.
Господь наш болен милосердием,
Он и на этот раз стерпел.
Отметив про себя тайком,
Что храм похож стал на горком,
Что всё в нём наперекосяк
И нет житья от коммуняк.
А этот странный пономарь,
Их бывший первый секретарь,
Опасный популист - смутьян
Он редкий день, когда не пьян.
О, эти Янусы двуликие,
Нас ждали подвиги «великие».
Вместо эпилога
Не полюбил народ России
Ни инородный царский трон,
Ни коммунистов тиранию,
Ни демократии трезвон.
Устали мы от революций,
От перестроечных идей,
От лучших в мире конституций,
От патриотов и вождей.
Я к мистике не расположен
И не приемлю эту муть,
Что нам самой судьбой положен
Загадочный и тяжкий путь.
Я полон веры, как в Мессию,
В освободившийся народ.
И обновлённая Россия
Пойдёт стремительно вперёд.
И молод я душой, как прежде,
Лечу мечтой за полюса,
Попутные ветра надежды
Мне надувают паруса.
Я слышу в музыке скитаний,
Родные голоса друзей.
Лети, корабль воспоминаний
По волнам памяти моей!
2001 г.