Келейные записки иеромонаха Серапиона
Тетрадь третья
Дядя и племянник
Через час с небольшим мы были в Ефаново в доме Александра Егоровича Крилова. Встретили нас радушно. После завтрака Ермолай забрался на печь отдохнуть, хозяйка прибрала стол, оставив посередине кринку с молоком, и мы с хозяином здесь же, за обеденным столом, перешли к разговору о делах.
Разговор получился непростой. Александр Егорович первым делом поинтересовался, удалось ли наладить производство сенокосилок с бензиновым двигателем, и если да, то какова будет их цена. Я объяснил ему причины, по которым решил временно отказаться от их продаж. Он был искренне удивлен, как можно отказываться от прибыли ради запаха медуницы и песни жаворонка. Для него представлялось диким и несерьезным соотносить механизацию деревенского труда с нравственностью, с бережным отношением к природе. И главное, он не видел ничего аморального в том, что в результате механизации труда богатые крестьяне приумножат свои капиталы, а бедные потеряют работу и еще более обнищают.
– Чтобы Россия не плелась в хвосте разных Америк, – возражал он, – нужны современная техника и здоровая конкуренция, а также лидеры, побуждающие других лучше думать, живее работать. Если лентяи, вместо того чтобы с большим усердием работать, начнут бунтовать, на то в государстве есть полиция и жандармерия – усмирим с Божьей помощью. Другое дело, если кто по болезни или немощи своей обнищает. Поддержать таких – святое дело. У нас в уезде все друг у друга на виду, сосед соседу завсегда помогает, и не из корысти, а по любви. И больницы, и образование поддерживаются за счет благотворителей. Библиотеки бесплатные созданы. У нас в Веретее богатейшая библиотека, в Лацком, в Брейтово. А сколько храмов построили! Монастыри за счет дарителей землями прирастают и молитвами благодарственными защищают страну нашу от всяких напастей. У нас все по-божески делается. Так что, называй цену!
Я ответил, что увеличивать пропасть между бедными и богатыми не только безнравственно, но и опасно для страны. Все государство наполнено смутьянами. Если в Мологском уезде их еще нет, то это дело времени. Напомнил, как совсем недавно депутаты в Думе бомбометателей защищали*.
– Бомбометание уже не в чести, – покачивая головой, возразил Александр Егорович. – Я могу тебя свести с главным бомбометателем России, полжизни по тюрьмам скитавшимся. О Николае Александровиче Морозове** слышал?
Как не слышать? Он «ходил в народ», распространял запрещенную цензурой литературу, за хранение которой пострадал мой отец, был одним из организаторов нашумевшей в свое время «Народной воли», причем самым агрессивным. Если другие члены исполнительного комитета рассматривали террор как исключительный метод борьбы и в дальнейшем предусматривали отказ от него, то Морозов утверждал, что террор должен постоянно присутствовать в политической жизни России – чтоб власть шевелилась, не забывала о народе.
– Откуда у тебя такие знакомства? – с удивлением поинтересовался я.
– Так он наш, мологский. Имение у него недалеко отсюда – Борок. Прошлый год привез из Питера невесту, дочь генеральскую***, обвенчались. Большой учености человек. Реформы столыпинские поддерживает. О бомбах больше не думает, смотрит в будущее с оптимизмом. А ты вдвое моложе его и все чего-то боишься.
Я ответил, что мое решение твердое, предложил не тратить время попусту, а перейти к главному, ради чего мы сегодня встретились.
Александр Егорович тяжело вздохнул, но не стал перечить, достал документацию по участкам, рассказал о своих задумках, показал на плане место, где строится его новый дом, где будет конюшня, где двор.
Нашу беседу прервал приезд паренька из бригады, ведущей строительство дома. Александр Егорович оставил меня одного изучать бумаги, а сам вышел во двор побеседовать с пареньком и дать распоряжения по хозяйству. Только он закрыл дверь, как с печи свесилась голова Ермолая:
– Михаил Ефимович, – позвал он меня шепотом.
Я оторвался от бумаг и повернул к нему голову:
– Чего не спишь?
– Ко мне сейчас Богородица во сне приходила. По нашим с вами молитвам! Одной рукой Сына к груди прижимает, а в другой Глашину ладонь держит, и спускаются обе с небес. Волосы и одежды им ветер развевает. Я стою, снизу вверх на них с благоговением взираю. Подходят. Богородица ладонь Глаши вкладывает в мою ладонь. Сама как стояла, так, не поворачиваясь, и возносится с Сыном обратно на небо. Я на колени упал, слезами полный. Понял, что никакого Пашки у Глаши нет, а как очнулся, сразу мысль – откуда же тогда у нее в один день появились и платье дорогое, и разукрашенные бисером сапожки?
– Ну и что тебе думается?
– Думается, что Богородице верить надо, а вместе с Ней – и Глаше.
– В чем тогда проблема?
– Глаша говорила, что платье и сапожки к ней в окно влетели, когда она молоко за столом пила. Говорит, думала, это я бросил, потому и надела все на себя. А я не поверил про окно, решил, что это ей Пашка подарил, а она про окно нарочно придумала, чтобы посмеяться надо мной – я ведь окромя рябиновых бус ничем ее не одаривал. А с каких доходов мне щедрым было быть, если дядюшка с меня за каждую копейку отчет спрашивает? Теперь, выходит, это Богородица ей подарила.
– Выходит, так.
– Но уж больно странно! Зачем Она через окно-то метнула, а не по-солидному как-нибудь преподнесла?
– Уж так бы хорошо было – и ревностью не мучился, и боли бы не было, – поддакнул я в тон ему и переспросил:
– Так, что ли?
– Именно так.
– И продолжал бы, развлекаясь с Глашей, подумывать, не променять ли ее на Марфу Игнатьевну.
– Ой, действительно…
Мы замолчали. Я вспомнил о размахивавшем Глашиными сапожками Лешиньке. А может, и с платьем он как-то связан? Но я не стал приподнимать покров тайны – в любом случае без покровительства Богородицы чудесного преображения этого парня не произошло бы.
– Ну а теперь, – обратился я к Ермолаю, – когда знаешь, сколько боли бывает в любви, выбирай – Глаша или деньги вдовушки.
– Будто не знаете? В Мологу. В Мологу надо возвращаться! Не даст дяденька брички – пешком пойду. Глаша в слезах – медлить невозможно.
– Не боишься, дяденька осерчает, обратно не пустит, коль его ослушаешься?
– Не боюсь. Вот только тетенька плакать будет – любит меня.
– Тогда не руби сгоряча, а держи-ка иконку, – я протянул ему лестовку, – помолись Богородице, чтобы все с миром устроилось.
Он принял иконку, скрылся за занавесом на печи, и слышно было, как спешно и истово зашептал молитвы.
В сенях раздался стук сапог. Двери распахнулись.
– Ермолай! – крикнул с порога Александр Егорович. – Хватит дрыхнуть, слезай с печи – в Мологу за гвоздями и паклей надо ехать!
Ермолай в ту же секунду скатился вниз и вытянулся перед дяденькой во фрунт:
– Здравия желаю, Ваше высокоблагородие!
– Вот шут гороховый! – довольно заулыбался Александр Егорович и хлопнул племянника по плечу.
– Жалую тебя за оперативность из улана в ефрейторы!
Затем протянул ему исписанный карандашом лист бумаги:
– Накось, посмотри – все ли понятно?
Ермолай взял лист, бегло пробежал глазами написанное, сложил вчетверо и положил в нагрудный карман косоворотки:
– Не первый раз – все сделаю в лучшей форме.
– Возьми Гришкину телегу, поедешь на ней. Там про краску написано – смотри, чтобы хорошо закрыта была, а то расплещешь. Вези с Мологи сразу на дом, в Ефаново не заезжай. Мы с Михаилом Ефимовичем тоже сейчас едем на дом. Там и встретимся. К вечеру все вместе на бричке вернемся.
День прошел в осмотрах принадлежавшей Александру Егоровичу земли. В северной части участка, ближе к Горелово, находилось месторождение глины, а на юго-западе земля граничила с большим торфяным болотом. Поскольку о месторождении глины, со слов Александра Егоровича, я уже знал, то привез с собой документацию по технологическим схемам производства кирпича и прейскуранты от поставщиков на соответствующее оборудование. В течение дня сделал на участке необходимые замеры и продумал в общих чертах несколько вариантов строительства заводов по производству кирпича и торфяного брикета, а также небольшой электростанции, в качестве топлива на которой можно было бы использовать торфяной брикет. Для более детальной проработки мне необходим был рабочий кабинет дня на три-четыре. Поскольку в старом доме Александра Егоровича в Ефаново было тесновато, а новый еще только строился, я предложил ему отвезти меня в Лацкое**** к моей названной сестре Софье, с которой мы предварительно списались о моем приезде – и погощу у сестры, и дело сделаю. Александр Егорович согласился, но с одним условием, что прежде познакомит меня со своим именитым соседом – Николаем Александровичем Морозовым. Я понял, что, несмотря на мой отказ, он еще не потерял надежды купить сенокосилки. Однако мне и самому было интересно познакомиться с легендарным бомбометателем, поэтому, поколебавшись, согласился.
Ближе к вечеру Ермолай привез из Мологи материалы для строителей. Александр Егорович принял от него отчет по затратам – остался доволен. Мы помогли разгрузить телегу и занести материалы в строящийся дом, а затем тронулись в обратный путь. Ермолай правил лошадьми. Судя по его радостному лицу, он успел в Мологе свидеться с Глашей.
В Ефаново сделали остановку. Александр Егорович поручил племяннику остаться дома, заменить прогнившие доски на крыльце новыми, а сам занял его место на козлах. Я, забрав из горницы свою поклажу, вольготно раскинулся на мягком сиденье брички в одиночестве.
*Основным предметом дебатов в Думе весной 1907 года был вопрос о принятии чрезвычайных мер против революционеров. Но вместо осуждения зачинщиков беспорядков Дума 17 мая 1907 года проголосовала против «незаконных действий» полиции. В ответ на такое решение аппаратом Министерства внутренних дел был подготовлен втайне от Думы проект нового избирательного закона. 1 июня 1907 года П. Столыпин потребовал отстранить от участия в заседаниях Думы 55 социал-демократов и лишить 16 из них депутатской неприкосновенности, обвинив их в подготовке к «ниспровержению государственного строя» и заговоре против царской семьи.
**Морозов Николай Александрович (1854-1946) – почетный член АН СССР. Награжден двумя орденами Ленина и орденом Красной Звезды. С 1874 года участвовал в «хождении в народ», вел пропаганду среди крестьян. Был одним из руководителей организации «Земля и воля», участвовал в подготовке покушений на Александра II. Встречался с Карлом Марксом, который передал ему для перевода на русский язык несколько работ, в том числе «Манифест коммунистической партии». В 1881 году был арестован и осужден на пожизненное заключение.
За время заключения выучил одиннадцать языков, написал множество научных работ. Неоднократно встречался с В.И. Лениным, но не разделял его взглядов на социалистическую революцию, был активным членом партии кадетов. После революции отошел от политической деятельности, посвятив себя науке.
***Ксения Алексеевна Морозова (урожденная Бориславская; 1880-1948) — российская журналистка, переводчица и мемуаристка. Выступала в Европе с фортепьянными концертами. Писала сказки для детей. Перевела на русский язык произведения Кнута Гамсуна и Герберта Уэллса. В 1906 году познакомилась с Николаем Морозовым. 7 января 1907 г. они обвенчались. Брак оказался счастливым, но бездетным. Ксения Алексеевна занималась корреспонденцией мужа и помогала ему в опубликовании работ. В 1910 г. Морозов посвятил жене сборник стихов «Звездные песни». Морозовой принадлежит ряд статей и мемуарных очерков о своем муже.
**** Село Лацкое в начале ХХ века было крупным торговым центром, расположенным на полпути между Мологой и железнодорожной станцией Харино (Некоуз). До революции в Лацком было восемь двухэтажных чайных, трактир, пивная, «казенка», где торговали водкой, гостиница с заезжим двором. Имелись две бараночные пекарни, две кузницы, пять магазинов, механическая мельница. Село украшали две церкви: деревянная Казанской Божьей Матери на кладбище (в тридцатые годы ХХ века ее разобрали) и каменная Вознесения Господня, расположенная на горе в центре села. Там пересекались сельские улицы и располагалась торговая площадь. В тридцатые годы ХХ века церковь использовали под склад, трепали лен под сводами храма, ремонтировали сельскохозяйственную технику. Сейчас церковь восстановлена и в ней проводятся богослужения.
Продолжение: http://www.proza.ru/2018/08/17/1572
К аннотации и оглавлению http://www.proza.ru/2018/08/19/768