Участковый деревни Крутые Косяки Игнатий Щекин оказался в морском круизе случайно, как кусочек яичной скорлупы в салате «Оливье». Местный фермер наградил его путевкой за спасение жизни, но денег «на разгуляй» не добавил. Пришлось довольствоваться включенными в стоимость билета благами и надеяться на удачу.
***
На теплоходе играла тихая музыка, солнце уже зашло, но приглушенный свет позволял хорошо ориентироваться на верхней палубе. Щекин хотел присесть, но все столики были заняты. Стюарды носили из бара прохладительные и горячительные напитки.
Участковый заметил свободное место рядом с хорошо одетой одинокой дамой. На ее столике стоял бокал с коктейлем.
– Присаживайтесь, молодой человек, – пригласила женщина. Двое мужчин в строгих костюмах по соседству приподнялись.
– Спокойно, мальчики. Все нормально.
Мальчики, стоя напоминающие деревянных солдат Урфина Джюса, сложились обратно. Тут же подскочил официант, изобразив вопросительный знак. Щекин отрицательно покачал головой:
– Я просто подышать вышел.
Халдей так же быстро растворился в полумраке.
Дама внимательно посмотрела на соседа, который повседневную майку гомельской трикотажной фабрики сменил на парадную водолазку урюпинского комбината мужской одежды. Игнатий не знал, куда девать глаза, руки и особенно ноги в форменных ботинках, постоянно, куда бы он их не протягивал, натыкающиеся на туфельки женщины.
– Разрешите представиться, – сказала она, – Марианна Степанян.
– Приятно, – неразборчиво пробурчал милиционер, зачем-то пододвинув бокал соседки поближе к ней.
– Спасибо, – улыбнулась вдова. – Простите, а как вас величать?
– Игнатий Щекин.
– Какое красивое старинное имя. Вы не еврей?
– Нет, – испугался участковый, – русский.
– У меня был друг в детстве – Абрам Щекин. Не слышали про такого? А еще музыкант известный в Ленинграде есть – Давид Голощекин.
– Эти товарищи мне не знакомы.
– Не расстраивайтесь вы так. Быть евреем сейчас модно. Мой покойный муж был наполовину армянин, а на другую половину, по маме, тот самый. И ничего. А я вот – русская. Так что можете смело признаться.
– Да нет, никакой я не еврей, клянусь вам. Хотите, паспорт покажу?
– Ну что вы так разволновались, Игнат Абрамович. Мне абсолютно все равно.
– Я – Петрович, – чуть не взвыл Щекин.
– Горячность выдает в вас семитскую кровь, голубчик. А впрочем, какая разница. Мальчики, позовите официанта. Пусть принесут нам водки.
– Закусывать чем будете, Марианна Сергеевна?
– А мы с Игнашей, как Киса Воробьянинов, солеными огурцами.
– Я деньги забыл, – мрачно ответил участковый, только не успел добавить, что забыл, как выглядят те самые деньги.
– Это ничего. Потом вернете, при случае. Не омрачать же из-за такой ерунды наше приятное знакомство.
Через минуту один официант нес графинчик холодной водки и стопки, другой – поднос с грибными жульенами, тарталетками с черной икрой и селедкой по-русски, а третий – пресловутые соленые огурцы с укропчиком.
После того, как водка была услужливо налита, вдова сказала:
– Давай, Игнаша, за меня. Чего уж тут скромничать. Я того стою.
***
Участковый Щекин в эту ночь почти не спал. Он вспоминал слова начальника школы милиции товарища Стеценко. «Ребята, – говорил тот, – наступит в вашей жизни момент, когда вы поймете, что такое честь офицера. Подлая вражина может принимать любой облик. Она будет искушать вас, сулить богатства и сало в шоколаде. Вот тогда, выдержав это испытание и раздавив эту гадину, вы сможете сказать, ребята, что стали настоящими советскими милиционерами. И вы придете ко мне, старику, и скажете «спасибо».
Игнатий лежал со слезами в честных глазах и думал:
«Ну и мудак же ты, товарищ Стеценко. Какому дерьму ты нас обучал. Мой однокашник Колька Спиридонов давно ездит на иномарке, отдыхает на море. Ходит в магазин. А чего смешного? Я-то хожу только за хлебом и макаронами. И сижу рядом с наследницей армянского капитала, как на горячей сковородке. И на хрена мне такая честь офицера? Сандалий даже нет».
– Все, решено, – пробормотал Щекин. А что решено, не сказал, но это и так было ясно по его суровому виду.
Утром во время завтрака он решительно подошел к столику вдовы и пригласил на свидание.
***
Без двадцати девять вечера Щекин занял самый лучший столик. Подальше от колонок, тумкающих модный мотив, подальше от прогуливающейся по верхней палубе толпы. Со злорадством подумал, что все столики рядом заняты, и охранникам придется топтаться на ногах.
Участковый переоделся во все лучшее. Те же форменные брюки и ботинки без носков, но верх! Это не могло не произвести впечатления на даму.
Хранившаяся на самый важный случай и извлеченная в связи с наступлением оного новая рубашка. Последний стон деревенской моды, на который была потрачена половина месячного оклада.
Розовая рубашка в голубой василек и галстук в тон, выданный в аренду фермером Семеновым. Невероятное сочетание по силе воздействия на заведомо слабую женскую психику.
Игнатий внимательно изучил меню. Цены, на удивление, оказались вполне приемлемыми. И даже напоминали расценки в буфете автовокзала их райцентра. Но названия блюд ни о чем не говорили, поэтому Щекин попросил официанта, вручив ему для взаимной симпатии стольник, подробно разъяснить содержание ассортимента.
Участковый честно показал парню всю имеющуюся у него наличность, утаив всего триста рублей, и сказал:
– Слушай сюда. Что бы я ни заказывал, имей в виду, больше у меня нет. Поэтому давай договоримся, если я выйду из бюджета, сделай мне какой-нибудь знак. По рукам? Давай, не подведи. А то опозорюсь перед женщиной.
Обсудив начальный заказ и уместив его стоимость в четыре тысячи, стороны разошлись, довольные друг другом. В смысле, одна сторона побежала обслуживать других клиентов, а другая – осталась дожидаться мадам Степанян.
Когда Щекин уже отчаялся ждать и даже почему-то вспомнил, как они с лейтенантом Бобриком лежали в засаде у воровской малины, появилась она.
Игнатий от волнения вскочил, уронив стул и соседа, сидящего к нему спиной.
– Извините, – сказал он стулу.
– Присаживайтесь, – сказал он Марианне Сергеевне.
Вдова махнула рукой охранникам, чтобы держали дистанцию, и мальчики расположились на противоположных концах площадки.
– Вы сегодня импозантно выглядите, Игнат Абрамович, – мило улыбнулась Степанян.
Щекин даже не стал реагировать на еврейское отчество. Да пусть говорит, что хочет. Пришла же!
Подошел официант и протянул даме меню.
– Я целиком доверяюсь кавалеру, – сказала Марианна.
– Тогда нам это, это и вот это, – ткнул пальцем в прейскурант Игнатий.
Через минуту заказ, уже полтора часа томившийся на кухне, был доставлен.
– Да вы гурман, Игнатий Петрович, – оценила набор закусок Степанян. – Не ожидала от вас.
– Что это я уже Петровичем стал? – насторожился Щекин.
– Так вы все-таки Абрамович!
– Да нет же. Просто как-то неожиданно.
– Надоело, знаете ли, над вами подтрунивать. Я баба добрая, только одинокая. А мужики не на меня смотрят, а на мои деньги. Только вам, похоже, до денег дела никакого нет. Или я ошибаюсь?
– До ваших точно нет, Марианна. По крайней мере, на сегодняшний вечер забудьте, что вы – миллионерша. Я угощаю.
– Черт возьми, какое-то давно забытое ощущение. Поухаживайте за мной.
Полчаса непринужденной беседы и графинчик водки, и вдова начала называть Щекина на «ты».
– Игнатий, – сказала она, – а пригласи меня танцевать. Я уже забыла, как это делается.
– А я и не знал никогда, – ответил Щекин. – Нас этому в школе милиции не обучали.
– Пойдем, я тебе покажу. Официант, попроси поставить танго.
«Утомленное солнце…» – разнеслось над морем. Марианна уверенно вела своего неуклюжего партнера. Все разговоры за столиками затихли, внимание было обращено на танцующую пару. Когда музыка смолкла, одинокие хлопки переросли в овацию. Даже охранники аплодировали хозяйке, удивленно покачивая бронежилетами.
У милиционера от напряжения тряслись поджилки. Он ощущал себя солдатом-первогодком, пробежавшим десятикилометровый кросс с полной выкладкой. Игнатий вдруг ясно представил, как миллионерша также уверенно ведет их пару в постели и испугался.
– Разрешите откланяться, у меня режим, – выдавил Щекин, усадив даму за столик.
«Мент, он и в круизе мент», – усмехнулась Марианна и произнесла, глядя, как ее кавалер, чеканя шаг форменными ботинками на босу ногу, направляется к своей каюте. – Точно не Абрамыч.
А участковый, лежа в темной каюте, с тоской вспоминал наказ начальника школы милиции товарища Стеценко: «Не заводи, Игнаша, личных отношений с потенциальными подсудимыми. И помни, бдительность держится на двух вещах: кошельке и ширинке».