«Архивны юноши толпою…»
Когда я впервые познакомился с Юрием Беляевым, он и был типичным «архивным юношей» советских времён. Высоколобый, бледный, тонкий и даже утончённый. Он служил тогда, помнится, во Всесоюзном обществе охраны памятников архитектуры и культуры и время от времени приносил в «Комсомолку», где я работал ответственным секретарём, трогательные заметки в защиту того или иного памятника. Что-то мы ставили, печатали, что-то нет. Он сам казался нам немного чудаковатым и его заметки для нас, прожжённых газетчиков, тоже отдавали чудачеством. Мы тогда были почти поголовно увлечены пафосом великих строек (которые теперь, задним числом, надо признать, всегда сопряжены с немалыми разрушениями), а тут – древности, не то памятники, не то руины. Если заметки и попадали на полосу, то в первую очередь благодаря не столько той внутренней искре, которая, несмотря на всю его родовую интеллигентность, чувствовалась в парне. Благодаря его деликатной и всё-таки – настойчивости.
Как бы ни были мы навьючены суетливой подёнкой ежедневной г а з е т ы, но всё-таки понимали, что вместе с этим молодым, чудаковатым интеллектуалом в наши космополитические газетные коридоры входит и большая культура и в первую очередь – русская культура. Юра отстаивал старенькие и махонькие церквушки Москвы, напоминал нам всем о владимирских древностях, защищал нашу исконную деревянную архитектуру… А когда нагрянули новые времена – а вместе с ними и политические временщики – то в ещё большей степени, чем раньше, выявилось, прорезалось в этом неординарном человеке то, что окружающие только угадывали в нём и в семидесятые. Оказывается, такие вот «юноши культуры», её бескорыстные, не обременённые ни златом, ни серебром солдаты сделаны вовсе не из олова. Как раз они-то, даже в роковые девяностые, зачастую и оказывались весьма стойкими, пусть и странноватыми, заступниками и хранителями всего отечественного в нашем Отечестве. Не такие уж они и гибкие, и не такие уж они и робкие – эти возмужавшие со временем русские интеллигенты и интеллектуалы семидесятых. «Шестидесятники» увлекались определённым космополитизмом, что было предопределено уже самим приподниманием «железного занавеса» в большой мир. Поколение семидесятых, с их деревенской прозой, с владимирскими просёлками, уже внимательнее и заботливее всматривалось в собственную – не такую уж и малую, даже по сравнению с окружающим её и не всегда доброжелательным миром, - Родину.
Тот же Юрий Беляев именно в девяностые стал одним из инициаторов создания и неустанным радетелем Академии российской словесности. Вместе с легендарным драматургом Виктором Розовым они воссоздали эту старинную, фундаментальную и уважаемую институцию русской культуры. До последних дней своей жизни непревзойдённый мастер и безусловный мудрец не только в беллетристике В. Розов возглавлял эту Академию, а Ю. Беляев оставался его бессменным заместителем.
Судьба распорядилась так, что именно Юрий Беляев и сменил на этом почётном, безденежном, но очень хлопотном посту своего Учителя. И вот уже несколько лет не просто выстраивает Академию, а в с т р а и в а е т её в новые реалии, помогает ей выживать, осваивать новые позиции, умножать авторитет в обществе. Академия по существу стала его жизнью. Юрий Беляев в ней больше, чем президент. Ангел-хранитель – так бы я назвал его миссию в этой общественной организации, столь необходимой стране и народу именно в нынешнее время, когда так обострились в России фантомные боли, когда так явственна борьба, которая всегда в конце концов оборачивается борьбою добра и зла, тьмы и света.
Свет большой культуры светится, манит и в стихах Юрия Беляева.