У нас, у большинства россиян, особое отношение к памяти о Великой Отечественной войне. Это боль на генетическом уровне. Накануне поездки, сидя в номере, мы договорились, что не будем дразнить гусей, и если услышим нечто о том страшном времени, что идет вразрез с нашими убеждениями, то просто промолчим. А причина, хотя и маленькая, была. Когда мы сели в такси, весело обсуждая итоги дня, я посмеялась над племянником, рассказывая, как он вошел в магазин и громко поприветствовал всех словом «Дзенькуйе!»( «Спасибо»!») вместо «День добры!». Рассмеялся и таксист. Так и познакомились.
Оказалось, что парень с Украины, временно подрабатывает на улицах Кракова. Похвалил польские дороги: «Здесь можно на дорогу не смотреть, а смотреть только на знаки. Это не то что у вас, в России, или у нас, в Украине: так и боишься, что попадешь на какую-нибудь колдобину!» Мы были вынуждены согласиться. Редко о какой дороге можно сказать: гладкая, как яичко. Цитата о дураках и дорогах, как ни крути, отчасти справедлива. Но мы, как лесковский Левша, всегда находили в оправдание свой «сахар молво», справедливо говоря: «Это и у нас есть, и у нас то же». Действительно, дефицита в России нет, ни еда, ни вещи нас не интересовали. А дорогами на Западе, что греха таить, восхищались.
Так вот, любезные вы мои, когда таксист узнал, что мы собираемся в Освенцим, сказал: «Не слушайте никого. В Освенциме пленным было хорошо: они работали, их кормили, у них была возможность помыться.» Честно говоря, мы остолбенели. Мы знали, что этот концентрационный лагерь, пожалуй, один из самых страшных в истории фашистской оккупации. Неужели и поляки считают, что ничего не было? Что все это сказки? Кто вообще переписывает историю? Не заблуждается ли наш водитель?
И вот мы мчимся по трассе навстречу своим вопросам и сомнениям. Попали мы сначала в Биркенау. Биркенау – лагерь смерти, место массового истребления людей. Вышки, бараки, печи - и все это на огромной территории, окруженной колючей проволокой. Сразу стало на душе как-то нехорошо. Спросили дорогу у молодой мамы, прогуливающейся с коляской. Она объяснила, что мы заехали не туда, куда нужно. Что ж, это не беда, нашли правильную дорогу, пристроили машину на стоянке. Народа перед лагерем видимо-невидимо. Море экскурсионных автобусов, люди разных национальностей прибыли в этот страшный уголок истории. Каждому выдали наклейку с его национальностью, наверное, чтобы мы не отстали от группы или не заблудились. Сумки заставили сдать в хранилище, ибо пронести можно было только кошелек или клатч.
Навстречу нам вышла большая делегация из Израиля. Многие мужчины и женщины были в военной форме. Один парень размахивал национальным флагом. Еврейский народ пострадал в Освенциме больше всего (90% этнических евреев). Более миллиона представителей этой нации нашли в лагере свою смерть: мужчины, женщины, дети, старики. Эти нынешние ребята с флагом не забудут того, что произошло в Освенциме. Даже если все забудут, они – никогда.
Не утаю, ох, не утаю, как я попала в нелепую ситуацию. Охрана нас начала впускать на территорию через рамки. Дошла очередь до меня. Я положила в пластиковый ящик телефон, но охранник остановил меня. Что такое? А! Я полезла в карман куртки и достала несколько грошей, сложила кучечкой. Опять не пропускает, говорит что-то строго. Ну что у меня еще есть металлическое? Съемный протез! Я уже оттопырила нижнюю губу, показывая стражу порядка скобы, еще чуть-чуть - и сняла бы свою нижнюю челюсть. Но тут племяш подсказал, что охрана просит подождать, пока пройдет предыдущая группа. Смеялись потом надо мной, воображая, как я выкладываю в ящик искусственные зубы. Но ведь правда: зачем останавливать очередь на пожилой даме, которая только и может сказать: «не розумем!» («не понимаю!»), могли бы на молодых очередь задержать. Я, как законопослушная гражданка, испытала шок из-за кажущегося недоверия. Надо было выучить слово «подождите», ох, надо бы. Вот что значит быть «без языка». Впрочем, все это лирическое отступление. Наконец каждому раздали устройство с наушниками, и мы приготовились слушать экскурсовода.
Двухэтажные здания из красного кирпича, казалось, ничего не могли рассказать нам о жутких издевательствах над людьми. Но женщина-полька потрясла нас цифрами, примерами. Мы посетили «стоячие» камеры, где узники могли только стоять, камеры, где людей морили голодом, камеры, где был перекрыт доступ кислорода. Экспозиция поражала: за огромными стеклянными витринами – груды волос, протезы, холм из чемоданов, помазки, щетки, баночки из-под крема, одежда. Рассказала она и о медицинских экспериментах над детьми, об изматывающем графике работ и скудной пище, об отсутствии хоть какой-то гигиены. А вот и стена расстрела. Чуть дальше - крематорий. Двести тысяч советских военнопленных были здесь убиты и замучены, а также уничтожались поляки, цыгане, представители других национальностей.
Вряд ли можно, дорогие мои, осветить в короткой заметке всю подлую сущность нацизма. Может быть, вы когда-нибудь приедете сюда сами и все увидите. Может быть, прочитаете в интернете. Я рада, что память о жесточайшей войне не умерла на польской земле. Я рада, что услышала правду. Даже если у вас небогатое воображение, вы выйдете из Аушвица другими людьми.
Я убеждена: жить по-человечески возможно, мирное сосуществование необходимо. Ненавижу политиков, у которых руки по локоть в крови. Вот недавно мы наблюдали редкое лунное затмение, когда луна выглядела кроваво-красной. Тогда писали в СМИ так: «Жители Земли могли наблюдать это необычное явление.» Жители Земли. Это мы все. Все! Понимаете?
(Продолжение следует.)