…Дышала ночь восторгом сладострастья,
Неясных дум и трепета полна.
Я вас ждала с безумной жаждой счастья,
Я вас ждала; я млела у окна…
Почему нас волнуют старые романсы?
Причем не только те, что отличаются глубоким содержанием текста или изощренным музыкальным сопровождением.
Порой без особых причин какое-то произведение запоминается и живет годы, не теряя своего влияния на нас, отражаясь в сознании все новых поколений.
Случайно?
Или благодаря неким глубинным причинам?
I
Это было в прошлом году. В мае, во время сессии.
Как-то раз вечером я по обыкновению собрался ехать в театр.
Вышел на Тверской бульвар к Пушкинскому. Но в нем то ли был выходной, то ли шел слишком заезженный спектакль. Как назло, начался дождь. Из-за позднего времени мне не осталось ничего, кроме как перебежать мокрый бульвар и нырнуть в Доронинский МХАТ.
Там давали «Вишневый сад».
Не могу сказать, что это меня обрадовало; душа в тот вечер просила чего-то современного. Но выбора не осталось, и я пошел.
Я не очень люблю сам этот театр - почти всегда полупустой, изнутри мрачный и давящий голым бетоном, словно логово Гитлера. Да и пьеса не относилась к разряду особо мною любимых.
Но зал погрузился в темноту, на занавесе вспыхнули световые узоры.
Что-то неясное, напоминающее весеннее цветение деревьев. Очень счастливое и очень-очень грустное. Ведь весеннее цветение, помимо красоты, всегда несет в себе грусть, вызванную ощущением непостоянства, трепетности, сознанием мимолетности этого чудесного состояния природы.
Зазвучала музыка. Не романс, даже не мелодия - просто какие-то полузнакомые, но не узнаваемые, дрожащие, незавершенные и не разрешенные вариации на семиструнной гитаре.
И с удивлением я понял: хорошо, что попал сюда…
И пусть трактовка образов чем-то отличалась от давно сложившейся в моем сознании.
Пусть Раневскую играла сама Доронина - подходящая на эту роль не более, чем Санчо Панса на Дон Кихота.
Пусть!
Чеховский текст, наполненный глубоко заложенным чувством, создал особую атмосферу.
Пьеса действовала, поскольку она была про нас. Я смотрел - и мне казалось, что это современнейшая вещь, написанная кем-то из моих сокурсников, друзей-драматургов, снедаемых теми же проблемами, что и я.
Разве чувства, терзающие Раневскую при прощании с садом, не идентичны переживаниям почти всех нас, у которых так называемая «перестройка» выбила почву из-под ног?
Но разве она сама вместе со своим придурковатым братцем - не точное отражение тех же самых нас, бестолковых и неумелых, предпочитающих действиям жалобы?
Разве Лопахин, сильная и по-своему широкая личность - не единственно возможная фигура хозяина новых времен?
И разве второстепенный персонаж вроде Трофимова - восторженный идиотик, одновременно смешной и страшный - разве он не современен: кто, как не такие «облезлые» философы в дырявых сапогах, одержав верх, привели Россию на край могилы?!
И грусть - неисчерпаемая, неописуемая, неповторимая Чеховская грусть обволакивала все своим полупрозрачным флером.
Хотелось смотреть - плакать и смеяться, смеяться и плакать.
Черт возьми, когда это было написано?!
Добрую сотню лет назад или вчера?
Такое произведение мог создать лишь писатель, проникший в глубину вечных проблем.
II
В литературе острей всего воспринимается сюжет.
Недаром массовое чтиво второго сорта - детективы - представляют собою фактически голые сюжеты без побочных украшений. Именно сюжет влечет читателя в лабиринты коллизий, не позволяя бросить книгу на середине.
Проблемы же всегда кроются в глубине, для восприятия они вторичны.
Известно, что Антона Павловича нередко упрекали в недостаточно энергичных, не слишком острых сюжетах. Со стороны может показаться, будто произведения Чехова не доработаны до такой степени совершенства, когда ни читатель, ни критик уже не состоянии воспринимать вещь иначе, чем единое целое, в котором отдельные недостатки не видны.
Мне кажется, что это не так.
Квинтэссенция Чехова - в его деталях. В незаметных порой штрихах. В мимолетных второстепенных ситуациях, в основе которых лежат общие проблемы.
Сюжетная новизна представляет трудную задачу. Порой даже невыполнимую. Известно, что основные типы сюжетных линий можно пересчитать по пальцам. Так что поразить читателя сиюминутным лихо закрученным действием непросто… да и не всегда нужно.
Другое дело - фундамент вечного.
Оно тоже узнаваемо, но в том его достоинство. Проблемы были, есть и будут всегда, вне зависимости от эпохи и уровня развития общества. Присутствие их и узнаваемость типических ситуаций не являются недостатками. Они вызывают резонанс в читательской душе, заставляют откликнуться собственными эмоциями на посыл автора.
Узнаваемостью общечеловеческого всегда отличались творения талантливых художников.
Одним из них был Антон Павлович Чехов.
Бытовые, вроде бы необязательные детали, рассыпанные в его произведениях, подкрепляют непреходящее значение затронутых проблем. Его герои не озабочены высшими материями, не бьют себя в груди на баррикадах. В большинстве своем они обычнейшие люди вроде нас с вами. Обремененные земными заботами о деньгах и здоровье, о семье и детях, о настоящем и будущем самих себя, а не прогрессивного человечества в целом. Связанные между собой не возвышенно-жертвенными, а банальными любовными связями или индивидуальной враждой.
Этим реальным содержанием Чеховские герои дороги и понятны нам.
И последний Чеховский приказчик с напомаженным пробором кажется нам куда более близким, нежели идеальный фантом вроде Толстовского Нехлюдова.
III
Говоря о героях Чехова, нельзя не упомянуть парадокса восприятия.
Их мы знаем с детства.
От Каштанки через благоухающую степь, заглядевшись на даму с собачкой и заработав себе Анну на шею, все мы в конце концов приходим к скучному профессору.
Некоторые из персонажей - вроде человека в футляре или попрыгуньи - стали столь нарицательными, что их даже неловко упоминать.
Доктор Рагин и доктор Старцев, нежная Мисюсь и по-своему несчастная графиня… и девочка, которой хотелось спать - мы видим их реальными людьми.
С героями ясно, они живут полнокровной жизнью. Современно и самостоятельно.
А вот их автор…
Что вообще мы знаем об Антоне Павловиче?
Личность Чехова загадочна
Пушкин, например, куда яснее: веселый пьяница и картежник; развратник со страдающей душой.
Или Достоевский - черный эпилептик, рыдающий об абстрактном человечестве.
А Чехов? Кто он?..
Странное дело - если спросить у неспециалиста о Чеховской внешности, ответ окажется однозначным.
Антон Палыч был мал, худ, болезнен, изможден и жалок - нежный заморыш с дрожащими руками и постоянными слезами в глазах.
Между тем Чехов был могучим мужчиной огромного роста: на фотографии в своем Ялтинском кабинете он подпирает головой притолоку двери…
Что же касается действительно смертельной болезни, без времени унесшей писателя в могилу, то туберкулез косит выборочно, а поездка на Сахалин не пошла бы на пользу никому.
Чехов - один из самых таинственных, самых замаскированных художников из всех известных.
Быть может, в этой его невыставленности напоказ и кроется тайна мастерства, проникающего в личность человека?
IV
Чехов как никто другой умел видеть человека в глубину.
Отмести внешнее и заглянуть в суть.
Вычленить главное звено - побудительный мотив характера.
И сделать это так точно, что все остается ясным даже сто лет спустя.
Моя добрая старшая подруга, Ленинградская писательница Ия Гаврииловна Яблошникова однажды призналась, что Чехов кажется ей злым:
писатель рассматривает человека в лупу, насадив - как жука - на булавку.
В отношении булавки, конечно, трудно не согласиться.
Чехов выявлял типическое - именно оно представляет общечеловеческое в персонажах - а при этом без инструмента не обойтись.
Но зол ли Чехов?
И как согласуется это с единодушными воспоминаниями об Антоне Павловиче как о мягком, вежливом, добром человеке?
Вопрос труден для ответа.
Мне самому кажется, что умный человек всегда зол в смысле прямого, не затененного розовой дымкой глупости, вИдения людской сущности, которая не располагает к умилениям.
Да и вообще - что такое эта самая христианская «любовь»? Можно любить свою жену, мужа, детей, любовницу, друга, учителя, соседку… В конце концов, если больше некого, можно любить родителей. Но - кого-то реально существующего. Любовь же к отвлеченному «человечеству» - ханжеский миф, вредная химера.
Конкретная любовь полнокровна, абстрактная напоминает картофельный росток.
Почему, рассуждая об общечеловеческом в Чеховских героях, я вдруг заговорил о любви?
Почему не расписал на несколько страниц высвеченные Антон Павловичем людские пороки - такие очевидные и такие неприглядные даже в сочетаниях звуков: алчность, жадность, тупость, стяжательство и иже с ними, имя которым легион?
Да просто все то слишком банально, затерто до блеска учебниками и рецензиями.
Мне хочется писать о любви.
Потому что любовь - самое человеческое из чувств, главная ценность жизни, суть всех явлений и причина всех перемен в человеке
И как ни странно, мне кажется, что с особой остротой сам Чехов проявляется именно в любви.
Нам известен Чеховский злой юмор. Купцы его и приказчики, мещанские жены и фельдшера-недоучки - этот бестиарий уродцев может затенить все остальное. Может показаться, что главным в Чехове является его веселая умная злость.
Но я так не считаю.
Тут опять действует парадокс восприятия.
В отличие от того же Александра Сергеевича, Антон Павлович кажется нам аскетом.
Мы почти ничего не знаем о его отношениях со слабым полом, он вроде был далек от подобных проблем. А, значит, тема любви как бы не могла его волновать.
Но мне кажется, мы не знаем ничего не потому, что такого не было, а потому, что именно не знаем. То есть по причине уже упомянутой мною Чеховской скрытности.
Суть вещей проявляется порой совершенно неожиданно.
Однажды Антон Павлович бросил где-то вскользь - уже не помню, в разговоре, или в письме… - что без «женского элемента» действие скучно.
Мне эта фраза открыла очень многое - если не всё вообще!
Такие слова мог сказать лишь человек, не однажды познавший любовь - возникающую мгновенно и случайно и там, где ей место.
А Лика Мизинова - это Чеховский черный ангел, без которого, быть может, мы не имели бы сейчас и половины им написанного…
Любовь растворенная в фактуре произведений, играет огромную роль в нашем восприятии Чехова, даже если мы не отдаем в том отчет сами себе.
Причем проявляется она не всегда с очевидностью «Дамы с собачкой» или «Дома с мезонином» - ощущается даже в совершенно не связанных с нею вещах. Например, в «Рассказе неизвестного человека» или даже в хрестоматийном «Ионыче».
Нужно лишь услышать под внешней формой Чеховское легкое дыхание…
Любовь есть особое состояние человеческой души.
Она подобна цветению - она всегда счастлива и всегда грустна.
Ибо она непостоянна, подвластна времени, возникает мимолетно и столь же мимолетно тает.
V
Что может быть грустней творчества Чехова?
У него даже разудалый юмор несет оттенок грусти. И неважно: сам ли Антон Павлович заложил все в тексты, или на нас влияет мысль о больном, медленно умирающем художнике.
Чеховская грусть - одно из самых глубоких чувств, побуждающее нас его перечитывать.
Грусть как естественное состояние думающего человека, рожденная мыслями о невечности бытия.
Грусть как отражение давнего в нашем времени.
Сегодня мы гибнем.
Возможно, когда-нибудь возродимся; возможно - даже на более высоком уровне.
Но это не имеет значения: важно лишь то, что мы гибнем сегодня.
Рухнуло прошлое, рушится настоящее.
Пропало все, чем мы жили и что нажили, и мы не можем этого не ощущать.
И Чехов, навсегда оставшийся в начале века, перед развалом России - разве не созвучен он нашему нынешнему предощущению конца?
Особенно остро чувствуется это в старом «Чеховском» МХАТе, встречающем нас причудливыми линиями «либерти» и сдержанными серо-пепельными тонами русского модерна.
Стиля погребального - последнего перед смертью России.
Это очень остро.
И очень томительно.
И заставляет нас смотреть на Чеховских героев как бы в параллели, находясь с ними на одной плоскости.
* * *
Так почему же так долго живут некоторые произведения?
Потому что автору удалось уловить общечеловеческие проблемы.
Передать мимолетное сочетание мыслей и чувств, которые мы не можем выразить словами.
И, слушая голос собственной души, мы отдаемся старым, но до сих пор живым творениям.
…Что есть иное, высшее блаженство,
Им эта ночь томительно полна.
В нем чистота, отрада, совершенство,
В нем утешенье, свет и тишина…
ЛИТЕРАТУРА
1. Лакшин В.Я. Судьбы: от Пушкина до Блока. М., «Искусство». 1990.
2. Паперный З.С. Стрелка искусства». М., «Современник», 1955.
3. Чудаков А.П. Поэтика Чехова.
1992 г.
© Виктор Улин 1992 г.
© Виктор Улин 2019 г. - дизайн обложки.
Сборник работ «Литературный институт»
http://www.litres.ru/viktor-ulin/literaturnyy-institut/
250 стр.