Продолжая купаться в лучах славы, назвавшийся Максом Исаевым по-учёному точно заметил:
- Разрешите вас поправить, коль решили заговорить с нами на языке народа НАТО, не «рутас», а «ритас».
- Именно так! – откликнулся Воронин и заходил от радости против часовой стрелки, заложив руки за спину и подпрыгивая.
- Откуда знаешь? – спросил, направляя яркий свет настольной лампы в лицо Исаева, чем-то вдохновлённый особист.
Исаев достал из штанов фольгу от масла «лабаз ритас».
- У меня следы от уколов не рассосались. Бабка из регистратуры посоветовала прикладывать эту хрень. Вы не подумайте ничего такого, я к народным советам скептически отношусь, как и все. У меня безвыходное положение было. Врач без справки о прививке от кори и бешенства отказал в приёме, - оправдал появление на столе разглаженной фольги от сливочного масла Исаев. – Я уколов боюсь – не успевают рассасываться! Вы мне потом фольгу верните, пожалуйста. Привык я к ней, греет и от комарья спасает.
- И что мне делать с вами? – спросил особист. – И стар и млад оружие взяли, а вы откосить решили. Где ваша сознательность? Где ваши принципы? Кто вместо вас должен страну защищать от агрессоров? – не услышав ответе, особист рявкнул: - Всех в штафроту!
- Какую такую штрафроту? – кусая свежий гриб, с тревогой в глазах спросил Воронин. – Вы нас за кого-то другого приняли. Я непростой грибник, я – Воронин, автор книги «Москва-80». Со мной мои друзья. Этот, - указал пальцем на Исаева.
- Я его не знаю, - взвизгнул Исаев, увидев направленный на него толстый палец Воронина. – Впервые вижу Воронина.
- Ну, я пошёл тогда, - разочарованно откланявшись, направился к выходу бритоголовый в штатском. – Вы без меня тут как-нибудь.
- Стоять! – раздался крик особиста. – От меня живым никто не уходил.
Особист для проформы стрельнул из автомата по бутылкам, стоявшим высоко на шкафу. Бутылки со звоном разлетелись вдребезги, а те, которые остались неповреждёнными, вскоре попадали и разбились. Стрельба произвела эффект – Иваев, Воронин и Лабаз молча выстроились и подравнялись по белым тапочкам Исаева.
Лицо Воронина, обрамлённое чёрными и седыми кудрями, выражало беспокойство. Лабаз то и дело поглядывал на уставленное кактусами низенькое оконце. Исаев, как всегда, смотрел в сторону. Со стыда или от горести – я того не знаю, поэтому не спрашивайте, милые мои, лучше спросите у него самого.
В это время к особисту без стука вошёл Сократ Сократыч. Улыбаясь, он положил перед особистом деньги советского образца, аж две тысячи рублей.
- Возвращаю долг, - стараясь не шевелить губами, произнёс он возле уха особиста.
- Рад, конечно, - показывая непоколебимую веру в способности должника, сказал особоист и тут же организовал радушный приём.
Воронин, Исаев и Лабаз облизывались, глядя на нехитрые угощения: шанежки, расстегаи, килька в томате, солёный огурец и несколько антоновских яблочек, вынутых из бочонка с квашеной капусткой. Лабаз, казалось, потерял дар речи, когда в центр стола поставили бутыль с мутно-молочной жидкостью.
Когда десятилитровая бутыль была ополовинена, шанежки и расстегаи съедены, когда кот окунул морду в стоявшую на полу банку с килькой, хрустя огурцом, особист спросил:
- Откуда деньги взял?
Хрустя мочёным яблоком, Сократ Сократыч ответил:
- Пришлось изъять у комиссара Яковлева. Сегодня этот отступивший или оступившийся денежное довольствие получил. А у меня приказ командарма Птичкина-Синичкина на его арест и расстрел. Вот и арестовываю каждый месяц, чтобы не расстреливать. Деньги по акту изымаю да отпускаю дальше служить. Зачем его расстреливать, если денежное довольствие начисляют?
- Незачем! Я бы не смог такого расстрелять, - признался особист. – Как же я тебе завидую, друг мой! Ты посмотри, с каким контингентом мне приходится работать! – особист показал пальцем на дрожащего Воронина, потом на потного Исаева, потом на нервного Лабаза. – Это же несознательные граждане, у них даже нет понимания действительности – они не знают, что век нынче двадцатый, а год сорок первый! Помоги от них избавиться, стрельни негодяев за забором.
- Вот уж, патроны тратить на не пойми на кого! – заулыбался Сократ Сократыч. – Ты их в штрафроту определи, дай шанс исправиться.