Хельга

Владимир Русавский
      Иван Викторович Шурыгин прогуливался по осеннему парку. Деревья  и кусты, раскрашенные яркими красками, создавали радостное настроение, как бы говоря всем: «Смотрите, какие мы красивые и веселые! Мы не боимся зимы! Зимы не будет!»
      Он любил приходить сюда по выходным.  Гулял под большими, высаженными аллеями, старыми липами.  Тут всегда было много ребятишек. Они бегали повсюду, носились на велосипедах и самокатах, весело галдели. Наблюдая за ними, он и сам становился моложе, радуясь хорошей погоде,  солнышку и тому, что всё ещё жив.
      Иван Викторович прожил длинную, достойную жизнь, хотя умереть должен был тогда, в марте 45-го. Должен был, хотел,  но не умер - тяжелое ранение в голову, полученное в небольшом городке под Берлином, оказалось  не смертельным и, после нескольких сложных операций и шести месяцев госпиталей, он выздоровел и демобилизовался.
      Вернувшись в свой родной город, Иван поступил в университет и учился там так же хорошо, как и воевал. По окончании стал физиком,  посвятил свою жизнь науке и преподаванию. Коллеги и студенты  его уважали и очень любили. Он был скромным, веселым человеком, но неохотно рассказывал о войне, на которой он провел почти два года.
      Иван Викторович шел по алее и наблюдал за малышом, шагавшим навстречу: - вьющиеся русые волосы подпрыгивали в такт  неуверенным, торопливым шагам. Малыш пытался убежать от мамы. Мать, весело смеясь, громко топала, изображая погоню, и кричала вслед беглецу: «Догоню, догоню! Ой, догоню!»
      Невольно улыбнувшись,  он перевел взгляд на мать мальчишки.  Русые, немного вьющиеся волосы, серые смеющиеся глаза, стройное тело под легким платьем.
      - Хельга! Это Хельга! - взрывом прогремело в его голове. Улыбка слетела с губ, лицо побледнело, плечи опустились. Молодая женщина, заметившая столь резкую перемену в лице пожилого мужчины, шедшего навстречу, спросила:
      - Мужчина, вам плохо?
Нет, спасибо, все хорошо.- Ответил Иван Викторович хрипло и поспешил прочь.    
      Женщина постояла пару секунд, недоуменно глядя вслед этому странному старику, на его высокую, сгорбившуюся фигуру, на безвольно повисшие плечи, на походку, ставшую  старческой и поспешила к сыну.
     Шурыгин шел нетвердой походкой, глядя  под ноги, почти не видя ничего вокруг себя. Он шел и одна мысль заевшей пластинкой крутилась в мозгу: «Она опять пришла! Опять! Когда же это закончится...?»
     Хельга была его проклятьем! Его крестом, который он нес всю свою долгую жизнь. Хельга приходила к нему не часто, один-два раза в год, но каждый раз это было обжигающе-неожиданным и мучительно-стыдливым.
     Иногда, это происходило во сне. Она появлялась среди персонажей, и он сразу просыпался, не помня о чем был сон, но помня, что Хельга там была точно. Тогда он вставал, шел на кухню, закуривал сигарету и начинал работать с каким-нибудь научным трудом  или работой аспиранта, в попытке отвлечься, забыть.
     Иногда, Хельга появлялась в образе девушки, идущей навстречу или девушки  в окне проезжающего автобуса. Иногда, она превращалась в студентку на экзамене, и тогда он, поспешно посмотрев экзаменационные листы, ставил ей «Отлично» и выскакивал из аудитории покурить и успокоиться.
     Придя домой, Иван Викторович, сразу прошел на кухню, достал  бутылку "столичной" из холодильника, налил в чайную чашку грамм сто и выпил, не присаживаясь. Жена, возившаяся  с обедом, подошла к нему, обняла и произнесла безнадежно:
     - Когда же это кончиться, когда она оставит тебя в покое?
Вот помру и оставит, жаль тогда не случилось... — ответил он совершенно серьезно. Жена заплакала и отошла, а он почувствовал как память, помимо его воли, увлекла в тот злополучный день, когда он встретился с Хельгой. Точнее он так её называл.
      В марте 45-го, командир сорокапятимиллиметровой противотанковой пушки, старший сержант Шурыгин получил приказ  найти удобную огневую позицию для их взвода. Иван, взяв с  собой заряжающего Пархоменко, отправился на поиски. Их артиллерийский полк только что вошёл в небольшой городок Белиц в километрах пятидесяти от Берлина. Им было приказано укрепиться в городке на случай контратаки.
      Иван с заряжающим осторожно шли по пустынным улочкам городка, держа автоматы наготове, внимательно смотря по сторонам, заглядывая в разбитые окна полуподвалов. Регулярные войска вермахта, выбитые нашими танками и пехотой, оставили город после упорного сопротивления,  но в городе могли остаться пулеметчики - смертники, раненые или пацаны из гитлерюгенд, решившие пожертвовать собой ради великой Германии и Фюрера.
      Так они прошли минут пятнадцать, пока Иван не нашел дом, стоявший на углу небольшой площади, на которую выходили две широкие улицы.  По этим улицам вполне могли пройти немецкие танки, в случае контратаки. На первом этаже этого дома был пивной ресторан и если затащить их небольшие пушки внутрь, то получиться идеальная огневая позиция.
      Иван послал Пархоменко за остальными, а сам вошел внутрь.  В полуподвальном зале кабака стояли длинные скамьи, крепкие деревянные столы.  На некоторых из них еще стояли грязные тарелки и огромные кружки с недопитым пивом. Старший сержант шел вдоль столов, разбитые оконные стекла предательски хрустели под его сапогами.
      Вдруг, справа от него, в глубине зала, в полумраке, скрипнула дверь и чья-то серая тень шагнула в его направлении, сверкнул металл. Шурыгин, резко повернулся и нажал на спусковой курок. Автомат весело застрекотал в его руках. Тень молча сложилась пополам и упала.  Иван подождал немного и осторожно приблизился.
      На полу лежала молодая, стройная женщина в сером платье. Несколько пуль попали ей в живот и под грудь. Кровь темными струйками вытекала на пол, образуя небольшую лужу черного цвета. Красивое лицо было обрамлено  вьющимися русыми волосами до плеч. В серых открытых глазах застыл испуг и вопрос. Рядом лежал металлический поднос.