На следующий день в шесть часов утра Настя с «теткой» уже штурмовали переднюю дверь маршрутного автобуса на привокзаль¬ной площади Рыбинска. «Тетка», несмотря на худое телосложение и невысокий рост, довольно сильно работала локтями. Настя, вцепившись руками в ее кофту, старалась не отставать. Наконец они втиснулись. Сзади их подперла пожилая женщина с чемоданом. На подножке, заклинив дверь своими тщедушными тельцами, повисли трое пацанят. Автобус, оставив на остановке толпу неудачников, а также пуговицы и заколки тех, кому повезло стать его пассажирами, медленно тронулся с места и покатил по маршруту.
Городские улицы в эти ранние часы еще спали. Еще не спугнули их утреннего сна гимны заводских гудков, еще не протянулись щупальцами по их тротуарам толпы спешащих к началу смены рабочих. Только редкие дворники с усердием вздымали метлами пыль, да одинокие встречные автобусы выплевывали из глушителей клубы пара.
Упираясь бедрами в отгораживающую водителя от пассажиров планку, «тетка» с интересом рассматривала проплывающий за окнами город, вслух восхищаясь то красотой домов, то необычной формой какого-нибудь цветущего кустарника. По-видимому, «теткины» возгласы льстили самолюбию водителя, улыбчивого парня лет двадцати пяти. Впрочем, и сама «тетка», еще молодая женщина с копной черных волос, большими зелеными глазами, вздернутым носиком, губками бантиком, выглядела довольно привлекательно, несмотря на свое блеклое выцветшее платье и затасканную кофточку. Так или иначе, но, не переставая улыбаться, парень все чаще и чаще бросал на нее выразительные взгляды через зеркало заднего вида. «Тетка» смущалась, краснела, замечая столь пристальное внимание молодого человека и опять принималась восхищенно ахать, увидев ажурное окно старого купеческого дома, «девушку с веслом» среди зелени парка или бьющие высоко вверх струи фонтана.
На остановке «Гладкое», когда городские пейзажи уже остались позади, водитель набрался храбрости, повернулся к «тетке» вполоборота и предложил:
— Хотите, я вас вечером на «лодке» покатаю по Волге? Со стороны реки город увидите. Вот где красота!
«Тетка», мгновенно потупив глаза, вздохнула с сожалением:
— Ох, как бы я хотела! Да вот, мать ее, — она кивнула головой в сторону Насти, — сначала надо найти.
— А что с ней? — поинтересовался водитель, одновременно наблюдая в зеркало за тем, как пассажиры садятся в автобус.
«Тетка» еще раз вздохнула. Автобус тронулся, и она принялась рассказывать байку о том, как мать Насти, а «теткина», стало быть, двоюродная сестра, оставила у соседей в Мологе на хранение часть своих вещей, как потом поехала их забирать и пропала сама.
— Так ноне без пропуска на подготавливаемой к затоплению территории вообще находиться нельзя! — просветил «тетку» водитель. — Может, ее поймали там и арестовали?
— Может и так, — согласилась «тетка». — Да только дедушка один в поезде сказывал, будто похожую по описаниям женщину в Юршино видел. И платье, мол, у нее в желтую горошину, и в годах тех же, и по комплекции — все сходится.
— А чего ей там было делать, в Юршино?
— Не знаю. А у тебя, случаем, знакомых там нет? Чтоб при необходимости было где переночевать да у людей поспрашивать?
Водитель задумался, стал припоминать и не заметил, как проехал автобусную остановку.
— Стой! Куда разогнался, разиня! — послышалось сразу несколько голосов с задней площадки. Кто-то из пассажиров забарабанил кулаком по фанерной обшивке салона.
«Разиня» резко нажал на тормоз. Плотная людская масса навалилась на Настю с «теткой». Где-то что-то затрещало. Стоявший сбоку от Насти алкаш громко выругался матом. Водитель раскрыл рот, чтобы ответить ему тем же, но, увидев перед собой широко раскрытые от ужаса глаза «тетки», только крякнул да, побледнев немного, показал алкашу кулак.
Пару остановок он вел автобус молча и, наконец, восстановив душевное равновесие, не отрывая глаз от дороги, ответил «тетке»:
— Запоминай. Григорьева Марфа Ильинична, подруга моей матери. Как заедешь в Юршино — шестой дом слева, наличники на окнах голубые. Скажешь, мол, Славка просил помочь. Я к ней завтра с утра сам заеду, привезу закатку для банок, что прошлой осенью обещал.
— Значит, тебя Вячеславом звать?
— Ага.
— А меня Светой, — представилась «тетка».
Они еще немного поговорили о погоде, о светлом будущем Рыбинска, а на конечной остановке в Переборах условились, что Света непременно дождется завтра утром Вячеслава и никуда из дома Марфы Ильиничны до его приезда не исчезнет.
От Перебор до Юршино посланницам Блинова помогли добраться двое колхозников, возвращавшихся на телеге домой из Веретья. О женщине, похожей по приметам на мать Насти, они ничего толком сказать не могли. Может, и заезжала к кому на селе. Ноне, в связи с переселением, много незнакомых людей туда-сюда мыкается. Марфу Григорьеву они знали хорошо и доставили своих пассажиров прямо к ее дому.
Весь остаток дня до ужина Настя с «теткой» в сопровождении Марфы Ильиничны ходили по домам колхозников с расспросами. Попутно, как водится, разговаривали и о жизни в целом, и о переселенцах из Мологи, и о потрясшем деревню прошлой осенью пожаре, в огне которого сгорела местная контора НКВД. Свидетелями пожара была почти половина жителей деревни. Каждый добавлял свои подробности. Иногда сведения, полученные от одного очевидца, противоречили рассказу другого, но в целом картина вырисовывалась довольно четко.
За ужином, когда вернулся с работы муж Марфы Ильиничны, Григорьев Савелий Яковлевич, гости выложили на стол хозяйке привезенные якобы из-под Пскова сыр и колбасу, а также коробку московского печенья. Хозяйка растрогалась от такой щедрости, достала из буфета домашнюю наливочку, и разговор о пожаре, как о самом ярком событии последних месяцев, вспыхнул с новой силой.
— Если бы не Юрка Зайцев, пасынок Конотопа, то мологжане всю б деревню пожгли, — стучал кулаком по столу Марфин муж.
— Да, с такими героями нас никто не одолеет, — вторила «тетка».
— Я сам видел, как они от арестантской к центру деревни бежали, а Юрка из нагана с колена обоих уложил. Потом подошел. Видит: шевелятся — и со злости еще по пуле каждому всадил. Один двоих, как гадин, раздавил.
На этом месте рассказа Марфин муж отодвинул в сторону стакан с чаем и, прижимая ноготь большого пальца к столу, показал, как пасынок Конотопа давит мологжан.
— Потом Юрка крикнул «За мно-ой!» — разгоряченный воспоминаниями и наливочкой, продолжил рассказ Савелий. — Бросился в огонь спасти своего отчима, а у того уже нож в сердце торчит, и только рукоятка от жара качается.
«Тетка» в восхищении взирала на Марфиного мужа, как будто это он сам, а не Юрка Зайцев, бросился в пылающую избу.
Вспомнив про нож в сердце Конотопа, Савелий из уважения к личности погибшего чекиста опустил голову на грудь и трагически, исподлобья оглядел присутствующих дам.
Дамы по очереди потупили взоры. Возникла пауза.
— А кто ж диверсантов-мологжан из арестантской выпустил? Или охрана с ними заодно была? — наконец нарушила затянувшуюся минуту молчания «тетка».
Савелий поднял голову, тяжело вздохнул и пояснил:
— Главарь ихний — художник из Мологи.
— А с ним что?
— Убег. Увидел, как Юрка его подельщиков пристрелил, испугался и убег.
— И никто не мог догнать?
— Так его ж никто не видел! — раздосадованный женской непонятливостью, вспылил Савелий. — Как тут догонишь? Хитрым, бестия, оказался.
На следующий день с утра, когда Марфа Ильинична еще занималась в хлеву со скотиной, а Савелий после вчерашней наливочки сладко посапывал на лавочке в горнице, Светлана записала на клочках бумаги показания и фамилии опрошенных ею свидетелей и зашила бумажки в подол платья. Настя в это время дежурила у дверей, чтоб никто случайно не застал «тетку» за ее занятием. Потом они попили предложенного Марфой Ильиничной молока, отведали пшенник и, не дожидаясь приезда Вячеслава, пошли искать попутчиков, чтобы поскорее вернуться в Рыбинск, а оттуда отправиться на Слип — «поспрашивать о Настиной матери у ее земляков-мологжан». В саму Мологу им хозяйка ехать отсоветовала: не ровен час, поймают наркомвнутдельцы — разбираться долго не будут, определят в Волголаг, и никому ничего не докажешь.
О предстоящей встрече с земляками на Слипе, в Новой Мологе, как называли это место корреспонденты, Настя думала с замиранием сердца. Возможно, удастся поговорить с кем-то из подруг. Интересно узнать, кто куда пошел учиться или работать после окончания семилетки. Да и увидеть своими глазами, как строится социалистический город будущего, о котором уже сегодня с таким восторгом пишут газеты, было более чем любопытно. Наверное, и клуб, и кинотеатр современный запроектированы. И школа, и техникум… И все это уже переносится с чертежей на строительные площадки… И все это она скоро увидит!
От избытка переполнявших ее чувств Настя по дороге от автобусной остановки до пристани даже подпрыгнула несколько раз на одной ножке, чем несколько озадачила Светлану: для потерявшей мать дочери такая резвость совершенно неуместна. А если кто наблюдает за ними?
Однако «теткины» беспокойства оказались напрасны. Радость от предвкушения встреч с «обласканными заботой партии» одноклассниками и подружками улетучилась быстрее, чем Настя и Светлана добрались до района застройки.
Уже на перегруженном людьми «Контролере*» из разговоров пассажиров начала вырисовываться довольно мрачная картина быта переселенцев.
Одна женщина жаловалась собеседнице, что третий раз ездила в Рыбинск, чтобы попасть на прием в горисполком и добиться разрешения на перенос отведенного ей под застройку участка поближе к участку матери (в Мологе дома стояли рядом, а при нарезке участков на Слипе чиновники разбросали их по противоположным концам поселка). Два раза, простояв по пять часов в очереди, она на прием не попала. Чиновники принимали мологжан только по понедельникам и четвергам с 10 до 13 часов. Пришлось ночевать перед зданием исполкома, чтобы на третий раз быть в числе первых. Наконец ей удалось поговорить с начальником отдела, но безрезультатно — он еще и отругал женщину за то, что своими «дурацкими просьбами об изменении плана застройки» она только отвлекает внимание занятых государственными проблемами людей. Ее собеседнице «повезло» меньше: она на прием не попала. Придется ехать в Рыбинск еще раз, чтобы определить, куда везти сваленные после сплава на берегу Волги бревна ее дома.
Не менее безрадостными были разговоры других пассажиров. Кто-то печалился, что полученные от государства в качестве льготного займа деньги все истрачены, а дел еще невпроворот. Кто-то вспоминал, как прошлой зимой, переходя по льду Волгу, утонули отец и двое сыновей. А всего, сказывают, за зиму двенадцать человек в полыньи затянуло. У берегов реки в районе переправы лед зыбкий. Чтобы безопасное место найти, надо крюк в несколько километров делать. А люди спешат. Мороз подгоняет. Идут где ближе. Зимой темнеет рано, светает поздно. Другой раз в темноте идут, на ощупь.
Где она, полынья, из-под снега явится своим черным зевом? Поди, угадай. Одна интеллигентного вида дама утверждала, будто ей известно из достоверных источников, что Мологу передумали затапливать, но разбирать уже поставленные на Слипе строения и обратно вверх по Волге тянуть до Мологи никто не позволит…
На месте застройки Новой Мологи ни театров, ни школ, ни техникумов, ни больших фундаментов под общественные постройки Настя не увидела. Не увидела она и рядов электрических фонарей. Не увидела и тротуаров, которые несуществующие фонари должны были освещать. Вместо дороги между домами петляла развороченная колея. Повсюду виднелись лужи: глинистая почва никак не хотела впитывать оставшиеся с весны вешние воды. Впритык к разбросанным по разные стороны колеи домам жильцы разбили огороды, но зелень на них была чахлой и низкорослой. Большинство домов еще не были собраны. Тут и там мелькали знакомые лица. Настя не помнила или не знала большинства имен, но со всеми мологжанами одинаково вежливо здоровалась. Наконец, возле груды сваленных сбоку от колеи досок она заметила свою школьную подругу, Зину Акаткину. С коромыслом и двумя ведрами Зина собиралась идти за водой в деревню Лосево (1,5 км от Слипа), так как ближе никаких колодцев с питьевой водой не существовало. Подруги обнялись. Настя, с разрешения «тетки», тут же вызвалась помочь Зине, а «тетка» осталась поговорить с Зининой матерью.
Несмотря на юный возраст подруг, разговор по дороге до Лосево и обратно вели взрослый. Груз забот, взваленный на их плечи, напрочь вытеснил из еще детских головок все мысли о шалостях, играх и проказах. Все это осталось далеко-далеко, в нереальной, почти не существующей уже Мологе. Семилетку Зина не смогла закончить: всю весну пришлось помогать матери с переносом дома. Скотину на Слип перегоняли дней десять. Вещи из Мологи только за три ходки перевезли. А главное — строительные работы. Волгострой коробку помог поставить, а дальше все пришлось делать самим. Шутка ли, двум женщинам такой объем работ осилить? Тут уж не до школы. Да и тем, у кого семьи побольше, забот с переселением хватает. Из общих знакомых весной в школу никто не ходил. Удастся ли окончить семилетку на следующий год? Скорее всего, что нет. Корову пару недель назад сдали на мясо, так как для ее содержания нужны хорошие выпасы, а тут кругом почва глинистая, трава скудная. Деньги от продажи коровы все на дом ушли. А чем питаться без коровы, да без огорода? Разве здесь на глине что путное вырастет? Работы поблизости никакой нет. Придется в Рыбинске устраиваться. А туда зимой через Волгу пешком часа два дороги, да обратно столько же… Настя тоже начала было рассказывать подруге, как они с матерью ютились зиму у тетки, как с хлеба на воду перебивались, но осеклась: рассказывать правду, что мать осталась в деревне, было нельзя, а обманывать подругу она не хотела. Вернувшись через час с водой к дому Зины, они посидели минут десять на завалинке, поплакали на прощание. Настя с «теткой», уже побеседовавшей к этому времени с некоторыми из переселенцев и получившей информацию о личной жизни и работе застреленных в Юршино мологжан, отправились назад на пристань, а Зина осталась со своей матерью «строить город будущего — Новую Мологу»**.
Первый этап расследования «Юршинского дела» был завершен. Наказав Насте бежать вперед, чтобы занять очередь на «Контролер», Светлана несколько замедлила шаг, анализируя добытую в Юршино и на Слипе информацию.
Прежде всего, можно констатировать, что вплоть до отъезда из Мологи между арестованными по дороге в Рыбинск мологжанами и Конотопом никакой личной вражды или неприязни просто не существовало, по причине их полного незнакомства друг с другом. Сутырин тоже не был знаком с Конотопом. Следовательно, существует некое третье лицо, настроившее Конотопа против мологжан и Сутырина либо только против Сутырина, а мологжане использовались старым чекистом как первый попавший под руку «инструмент» для достижения более отдаленной цели. В последнем случае (а он пред-ставляется наиболее вероятным) Конотоп был заинтересован в физическом уничтожении мологжан (а впоследствии и Сутырина?) после выбивания нужных ему показаний. Юрка Зайцев, добивая мологжан выстрелами в головы, еще не ведал о смерти отчима. Поэтому вариант охваченного жаждой мести родственника исключается. Значит, пасынок убивал сознательно. Следовательно, он знал о планах отчима и был с ним заодно. Вполне возможно, что он же сам и выпустил мологжан из арестантской, чтобы иметь оправдание для их убийства. Это косвенно подтверждается тем, что они побежали не в лес, где легко могли укрыться от преследования, а на открытую, освещенную огнем пожара площадь. Но кто и зачем тогда убил Конотопа? Кому нужен был поджег конторы НКВД? Если на эти вопросы и можно найти ответы, то ключ к ним находится у того, кто знал цель, ради которой Конотоп возводил обвинения на Сутырина, то есть — у наркомвнутдельца Зайцева. По информации, полученной перед отъездом в Рыбинск от товарища Блинова, Светлана знала о Зайцеве немного: друзей не имеет, малообщительный, малопьющий, на хорошем счету у начальника Волгостроя старшего майора Я. Д. Рапопорта. Проживает в общежитии НКВД в селе Васильевском. Холост. С декабря 1936 года работает в третьем лагпункте, с мая 1937 года — на должности начальника третьего лагпункта. Его предшественник официально смещен с должности за систематическое невыполнение государственных планов. По неофициальной версии — из-за ссоры с Ю. Зайцевым, утаившим от прежнего начальника какую-то тетрадь, предположительно свой дневник.
— Тетя Света! Тетя Света! — донесся голос Насти. — Давайте скорее — катер ждать не будет!
Светлана взглянула вниз, на пристань. Пассажиры уже начали штурмовать «Контролер». Задумавшись на секунду, она решительно сложила ладони рупором и громко крикнула Насте:
— Настя! Поднимайся ко мне! Мы никуда не поедем!
Спустя пару часов они Петровским парком вышли к Шексне, переправились на пароме на противоположный берег и к вечеру сняли на месяц жилье в Васильевском, недалеко от общежития НКВД.
* «Контролер» — узкий, неустойчивый к боковой качке катер (переваливался как утка с боку на бок) с крышей позади рубки. В тридцатых годах и вплоть до 1943 года был единственным средством сообщения между левобережьем и находившемся на правом берегу Волги Рыбинском. В марте 1943 года переполненный людьми катер под напором ветра, зарылся носом в воду и затонул прямо у причала. Погибло много мологжан. Тела вытаскивали из воды в течение недели и для опознания родственниками складывали на берегу от перевоза до магазина.
** Само название «Новая Молога» так и осталось только в газетных заметках тех далеких лет да в протоколах собраний местных органов власти Рыбинска и Мологи. У самих мологжан просто язык не повернулся называть то место, куда их заставили переселиться, дорогим, близким сердцу именем. Бесполезно спрашивать сегодня у рыбинцев, где находится Новая Молога. Никто Вам не подскажет, как туда пройти.
Продолжение: http://www.proza.ru/2018/07/25/914
К началу романа: http://www.proza.ru/2018/07/24/555
Оглавление: http://www.proza.ru/2018/08/18/1169