Странная гостья. Часть 4

Роза Исеева
   Соседа на селе все знали. Молодого фронтовика, участника Сталинградской битвы даже аксакалы называли уважительно: Шаке. Сочувствовали и старались поддержать. Помнили его жену, скоропостижно скончавшуюся от сердечного приступа, татарочку Гулиру, в годы войны работавшую на военном заводе в Киргизии. Не одну тысячу патронов изготовили её нежные руки.

   Общая кухня часто сталкивала Куляй с соседом и его девочками. И всегда как-то само собой получалось помочь ему накрыть стол и заварить чай со множеством мелочей, которые давались ему с трудом.
   Шестилетняя Дина старалась воспитывать сестрёнку: то оберегая, то поучительно выговаривая и упрашивая не плакать.
- Я знаю, что мама больше не придёт, а Асия плачет и плачет, - по-взрослому пыталась объяснить Дина. Глаза её влажнели. Удивляясь своим слезам, она виновато поглядывала на Куляй.
   «Неужели и Еламан ищет меня?», задумывалась Куляй, но тут же уверяла себя, что он уже большой, а мамой считает бабушку. 
   Куляй не пыталась разобраться в возможных мыслях сына, полагая, что кроме Апы ему никто не нужен. Она никогда не была с ним в городе, так его и не сфотографировала. Степной ветерок приносил порой волнительный запах родины, где горный воздух смешивался с дыханием травы, пропитанной солнцем, пылью и брызгами воды, что собирались в ручьи и спускались в долину. Куляй с жадностью вдыхала этот ветер, пытаясь уловить в нём запах сына.

   Через день к сёстрам приходила няня Милита, переселенка с Поволжья. В такие дни Асия не плакала, жалась к няне и тихо сопела. В большом старом корыте Милита устраивала девочкам банные дни, превращая их в маленькие праздники. Весёлые визги и плеск воды доносились до Куляй. Умытые девочки розовели, улыбались и уплетая хлеб с молоком, слушали бодрящий говор няни. Говорила Милита по-русски, уместно и удачно употребляя немецкие и казахские слова. Она нарочно выговаривала их резко, со смешной интонацией, что вызывало у девочек смех.
   В отсутствие няни бежать на плач Асии стало для Куляй привычно… Как-то раз громкий двойной плач встревожил её не на шутку. Вбежав к ним, она увидела склонившихся над столом девочек. Указательные пальчики обеих плотно сидели в носу чайника и уже начинали синеть.
   Куляй капнула на пальчики маслом и попыталась вытянуть верхний. В это время пришёл сосед, и уже вдвоём, сталкиваясь лбами, переговариваясь и подсказывая друг другу, они справились с чайником.
- Ася уронила кусочек сахара и хотела достать, а палец застрял. Я своим пальцем хотела вытащить Асин, а потом они оба застряли, - объяснила успокоившаяся уже Дина. Сосед улыбнулся, Куляй тоже, и дружный хохот заполнил комнату, расщепив скованность натянутого соседства и обдав всех теплом непонятной пока общности.

   Ужинали вместе. Шаке рассказал о себе, о войне, о ранении, о жене. Поделился переживаниями о дочерях.
- Вот, работаю инспектором в отделении социального обеспечения, прямо как по заказу. Где ещё может работать инвалид, только в собесе, - невесело заметил он, - я ведь до войны хотел заняться спортом, работал физруком в школе. А теперь сижу за столом, копаюсь в бумагах.
   Долго лились слова из уст, впервые за последние годы покинув сердце Шаке. И комната наполнялась покоем, которого не знала со дня похорон его жены. Впоследствии Куляй очень жалела, что именно в ту ночь, ночь близкого знакомства и откровений, умолчала о сыне. Девочки уснули… Ночь уже не нуждалась в словах, они уступили место объятиям.

   Вскоре Шаке и Куляй расписались. Послевоенные поздравления были серьёзными, спокойными, с обстоятельными пожеланиями на само собой разумеющееся событие. У девочек появилась мать. Так и должно было быть.

   Отодвигалась всё дальше война. Жизнь сельчан налаживалась. Отменили продовольственные карточки. Быт устраивался. Рождались дети… Шаке и Куляй построили дом и переехали из барака. К этому времени Дина училась в пятом классе, Асия - в третьем, Шаке назначили начальником районного собеса, Куляй заведовала учебной частью школы.
   Она часто ловила на себе вопросительные взгляды мужа, понимая что он как никто другой хочет сына, помощника, наследника. Долго не могла смириться с диагнозом сельских врачей – бесплодие. Не верил им и Шаке. Он отправил её в столицу, где страшный диагноз подтвердился.
- Не может быть, - отказывалась верить Куляй. - Почему? За что?

   В душе Куляй поселилась боль. Будто холодный сквозняк, она выдувала покой, и расшатывала налаженный было семейный ритм. Куляй удерживала эту боль внутри и, если бы не выражение лица в те минуты, когда она переставала следить за собой, никто бы не предположил, что её терзают какие-то муки… Вот она, жизнь. За окном спит село, решив свои проблемы или отложив на время. Никому нет дела до её переживаний, никто не в состоянии помочь. И никакое время не принесёт желанных изменений.
   Просыпаясь по утрам, Куляй пыталась глубже спрятать раздражение. Но оно росло. Почему? Почему ей, уже рожавшей, не позволено иметь второго ребёнка? Ведь это так естественно и так необходимо.
 
   Первыми почувствовали нервозность Куляй девочки. К её лёгким щипкам вместо слов они уже привыкли. Но щипки становились всё больнее. Девочки не жаловались, следы под платьем были не видны, сами они их никому не показывали. Покладистая Дина старалась угодить и умела многое: топить печь, стирать, мыть полы, чистить обувь. После того, как Куляй запретила им общаться с Милитой, Асия не обращалась к Куляй, перестала отвечать на её вопросы и всё реже называла мамой. Она как ёжик, прятала лицо и свои маленькие мысли, отворачиваясь и замолкая при ней. 

   Растущее раздражение превращается в гнев… Весна звала на улицу. На большой перемене дети бегали во дворе. Куляй позвала Асию, но та не услышала. И Куляй догнала не остановившуюся на окрик девочку и ударила. Удары посыпались по лицу, по плечам, по голове. Опомнилась Куляй только тогда, когда увидела перед собой учительницу Асии.
   Девочка убежала. Сидящую на земле и издающую непонятные звуки, похожие на стон и мычание, её нашла сестра. Голова Асии дёргалась, она пыталась что-то сказать. Дина обняла её, и уткнувшись в сестру, Асия расплакалась.

- Папе не говори, ладно? А то они поругаются, - предупредила Дина. Обыденность слов сестры, прозвучавших сейчас, когда её избила и унизила на глазах других детей женщина, которая называла себя их мамой, ошеломили Асию. Она удивлённо посмотрела на Дину и ещё горше залилась слезами, выталкивая из губ мокрые невнятные слова. 
- Не плачь, - приговаривала Дина, поглаживая сестрёнку, - так надо. Если они будут ругаться, станет ещё хуже.
   И долго ещё дрожала молодая листва пришкольного сада под жалобный плач Асии и успокаивающий голос Дины.


Продолжение http://www.proza.ru/2018/09/24/814