Азербайджанцы
Были у меня за всю мою жизнь несколько друзей азербайджанцев. Запомнился мне каждый из них своим обычным отношением к жизни, к работе, к друзьям. Все они были работягами. И ещё запомнились они мне своими обычными человеческими качествами и поступками, которые долго сидели в моей памяти. И вот, наконец – то, моя память выплеснула эти воспоминания о них. И я взялся за перо.
А вообще – то, иметь друга – азербайджанца в Сибири – это сюрприз.
С первым азербайджанцем, с которым столкнула меня жизнь, мы, вообще – то, друзьями не были. Он меня не очень – то и замечал. Он был многоопытным и авторитетным машинистом. А я был молодой, не интересный и неопытный помощник машиниста тепловоза. Но это не мешало мне относится к нему с большим уважением. Он отличался своим жизнелюбивым характером, оптимизмом, юмором. Со многими женщинами, которые попадались ему в жизни, он всегда заигрывал. А какой он был матерщинник – не приведи Господи!
А звали его Алекпер Оглы Гусейнов. Работал он с Бамовскими пассажирскими поездами.
На железнодорожных станциях в те годы магнитофонов, для контроля и прослушивания радио - переговоров, не было. Тем более, их не было и на БАМе, как на новостройке. И частенько иногда в радиоэфире проскакивали непозволительные словечки или фразы.
Вот и на этот раз: прибывает Алекпер Оглы с пассажирским поездом на станцию Таюра, вернее подъезжает ко входному семафору станции, - а у нас в то время была электрожезловая система для движения поездов, - и вызывает его дежурная по станции по радиосвязи и говорит, чтобы он немного затянулся с поездом, так как у неё были какие – то проблемы для приёма поезда. И диалог по рации прозвучал примерно такой:
«Машинист пассажирского поезда 575, Гусейнов!»
«Что, ядрёна вошь, соскучилась?» - ответил Алекпер хриплым басом.
«Машинист Гусейнов, отвечайте по рации как положено, у меня ревизор!»
И в эфире зависла тишина. И потом раздался тихий, полный уважения голос: «Машинист пассажирского поезда № 575 Гусейнов слушает».
«Вот так и разговаривай всегда. Затянись немного, сигнал что–то не открывается»
«Машинист пассажирского поезда № 575 Гусейнов понял».
Вот такой диалог прозвучал по рации. И дежурная по станции Таюра долго ещё смеялась над Гусейновым: «Ну, как я его напугала? А на самом деле ревизора – то никакого не было. Хи-хи-хи!».
Про Гусейнова много было разных слухов, в основном шутливых. Если о нём и говорили машинисты в депо, то всегда в шутливом тоне. И вся о нём правда и ложь, и шутки и смех – всё перемешалось, и перепуталась. Ну вот, примерно, одна такая шутка про него была: однажды приехал Гусейнов с пассажирским поездом на станцию Лена, пассажиры все вышли, пустые вагоны он поставил в тупик и пошёл по пустым вагонам собирать объедки: корки хлеба, огрызки овощей и много ещё чего.
«Алекпер, зачем тебе это?» - кто – то спросил его.
«Ох, дорогой, у меня шесть жён, шесть детей, шесть свиней. Всех кормить надо».
И все в депо смеялись над ним. А был он пожилым и глубоко уставшим человеком.
Но вот однажды вызывает его начальник депо к себе в кабинет и сообщает ему пренеприятнейшее известие. Дело в том, что по всей сети железных дорог Советского Союза и, естественно, по всем локомотивным депо, прошла телефонограмма о том, что такие – то и такие – то машинисты, работавшие в таких – то и таких – то локомотивных депо, лишены прав управления локомотивами за такими – то номерами, и прилагался список. В этом списке был и наш Алекпер Оглы Гусейнов. Оказывается, он работал когда – то на железнодорожной станции в городе Баку машинистом электропоезда и проехал там красный сигнал со взрезом стрелки. За что его лишили прав управления. Но он права не отдал, а уехал работать на БАМ.
После посещения начальника депо, Алекпер уволился. Тем более возраст у него был уже пенсионный. И после этого я долго о нём ничего не слышал. И только потом, через несколько лет, услыхал: болел он сильно, наш Алекпер и помер, бедолага.
А другой мой хороший знакомый азербайджанец, по имени Саша, во всяком случаи я его так называл, работал со мной помощником, когда я работал машинистом электровоза в поездах. Ездили мы с ним вместе несколько месяцев. Он был спокойный, молчаливый, с густой чёрной бородой. Ездили мы в поездах сутками, а то и более. И всегда брали с собой что нибудь покушать, а в оборотных депо заходили в столовую пообедать. Но Саша никогда никакой еды с собой не брал, и в деповскую столовую никогда со мной не заходил. Я его уговаривал, угощал, но он ни в какую не соглашался. И всё же я его уговорил. Он покушал со мной и разговорился:
В то время, когда он жил в Азербайджане, была война между Азербайджаном и Арменией. И отец Саши в звании полковника ушёл на фронт. А Саша вместе с мамой остался дома, ухаживать за ней и беречь от какой либо беды. Но отец через какое-то время вернулся с войны и не один, а с фронтовой подругой. Мама сильно переживала и вскорости заболела и умерла. И Саша отца не простил. Хотел он уехать, но не знал куда. И тогда он взял карту Советского Союза, закрыл глаза и ткнул в неё карандашом: куда попадёт, туда и уедет. И кончик карандаша попал в город Междуреченск. Вот Саша и приехал в Междуреченск жить и работать. Уехал он из дома в тихую, чтобы отец ничего не знал. Устроился на работу к нам на железную дорогу и стал копить деньги на квартиру. Поэтому он почти ничего не ел. А жил он пока в деповском общежитии.
«Но отец найдёт меня – сказал Саша – он всю жизнь военный, у него остались старые связи со времён Советского Союза. Он найдёт меня и увезёт. Я чувствую».
И Саша на долго замолчал. Потом нас с ним разъединили, мне дали другого помощника, а он стал ездить с другим машинистом. И я долго его не видел. Иногда встречались на планёрках, перекинемся парой слов и не более. Неразговорчивый он был. Потом он куда то, вообще исчез. Спросил я у ребят с общежития про азербайджанца Сашу, и они сказали, что приезжал за ним отец и увёз его домой. Вот такая история у меня осталась в памяти про азербайджанца Сашу.
Но жизнь меня познакомила ещё с одним азербайджанцем Сашей. Работал он у нас на станции составителем поездов. Хороший парень был: весёлый, дружелюбный и настоящим мне другом был. И в работе был надёжным. Женатый он был на русской женщине, но она попользовалась его деньгами и выгнала его из дома. Потом он надолго пропал где – то. И появился вновь через несколько месяцев в нашем городе с молодой чернявой девушкой. Увидел я его тогда и спросил: «Саша, ты где пропадал так долго?»
«Ох, Слава и не спрашивай. Домой уезжал, на родину. Отпуск не дали, так я увольнялся. Брат мой старший погиб. Чабаном был. Пас овец. Но какие – то бандиты приехали, убили его, а овец всех забрали. Вот я и ездил хоронить его. А сейчас здесь, в Междуреченске, снова ищу работу. Вот женился и привёз её сюда, чтобы вместе начинать новую жизнь. Познакомься». И он познакомил меня со своей красавицей. И где потом Саша нашёл работу, на каком предприятии, я не слышал. И долго потом его не видел. Но слыхал от кого – то, что он снова уехал на Родину, навсегда. Не везло ему у нас, в Междуреченске.
Был у меня в друзьях ещё один азербайджанец, по имени Федя. А как по азербайджанске звучит его имя, я к сожалению, не помню. Федя был легкомысленным, смешливым парнем. И отношение к нему у окружающих было такое – же, легкомысленное. Мотался он по всему огромному Советскому Союзу в поисках достойной работы и хорошего заработка. Был даже где – то на севере Якутии, заработал там хорошие деньги, но по своей легкомысленности растратил их.
Но отношение у меня к нему изменились в лучшую сторону в тот момент, когда я увидел Федю, как он нёс на руках больного, чужого ему ребёнка в больницу, которому, вдруг, стало плохо на улице. Фёдор нёс его и плакал. И я тогда понял, что Федя настоящий, надёжный мужик. И на него можно положиться.
А с другим Федей азербайджанцем, я познакомился, когда работал на Баме. Фёдор работал водителем железнодорожной дрезины. Он был толковым, смекалистым работягой. Отличался весёлым нравом и верностью в дружбе. Скучал по своей родине и тосковал о неразделённой любви.
Когда приезжал на БАМ знаменитый американский певец Дин Рид, он давал много концертов на станциях Бамовских, на разъездах, на перегонах путейцам, студентам из Университета имени Патриса Лумумбы.
А по приезду в посёлок Кунерма, он дал концерт на одноимённой станции. А так как в Кунерме не было ни концертной площадке, ни трибуны, и вообще, ничего подобного не было, то тогда забрался Дин Рид на крышу пассажирского вагона и там пел свои знаменитые песни под гитару, пританцовывая. Но полил, вдруг, дождь и Федя, мой друг азербайджанец, схватив зонтик, заскочил моментально на крышу и раскрыл его над головой Дин Рида. Этим он и запомнился многим Бамовцам. И даже попал в какое – то кино про БАМ, и на фотоснимки в различных газетах в разных частях света. И даже в домашних коллекциях у многих хранятся его фото. Вот такой у меня был друг, Федя азербайджанец. А у меня, к сожалению, его фото нет! И мне очень обидно.
Ну а про Мустафу особо хочется сказать. Он работал на БАМе машинистом железнодорожного крана. А я тогда работал помощником машиниста тепловоза. Работали мы с ним на станции Даван и наши жилые вагончики стояли рядом. Случилась у него, помню, авария на работе.
Кран его сошёл с рельсов прямо на стрелке и вывел из строя новую стрелку. Так мужики над ним начали шутить:
«Мустафа, ты дорогу строишь или ломаешь?».
Ну, помните песенку из старого советского фильма?
Мустафа дорогу строил
Мустафа её любил.
А Жиган его зарезал,
Колька Свист похоронил».
И мы Мустафе частенько говорили, смеясь: «Мустафа, ты дорогу строишь или ломаешь?».
Но Мустафа был необидчивый и смеялся вместе с нами. Но лично мне Мустафа запомнился тем, что очень помог мне, когда я, выйдя из вагона – бани, перепарившись, вдруг почувствовал себя плохо и буквально грохнулся на траву. Воздуха не хватало, язык онемел, кончики пальцев почернели, и я ни кого не могу позвать на помощь. Но мимо шёл Мустафа, и увидев меня в таком состоянии, остановился: «Слава, что с тобой?». А я не могу ему объяснить, язык не работает. Но он всё понял и протянул мне бутылку «нарзана». «На, попей, легче будет», - и сел рядом со мной. Я выпил «нарзан», немного посидел на свежем ветерке, и мне стало легче. Мустафа помог мне подняться, ноги мои перестали дрожать и я почувствовал себя вполне нормально. Мустафа привёл меня в свой вагончик, протянул стакан водки и на вилку зацепил здоровенную котлету: «На, выпей и тебе ещё лучше будет. И закуси».
«Ты что! – сказал я, – а вдруг хуже?»
«Хуже не будет, наоборот, толчок даст».
И я выпил и закусил котлетой. А потом пошёл в котлопункт и взял на второе пюре с котлетами и запил компотом. И вполне здоровый и весёлый, с песнями, пошёл в свой вагончик.
Вот такой у меня был друг, замечательный человек, Мустафа!