Воспоминания о своей работе
Много лет я работал на железной дороге машинистом и помощником машиниста электровозов и тепловозов. Много чего приключалось со мной на этой работе. Особенно помнятся рассказы, легенды, мифы, рассказанные старыми машинистами. Я ещё помню машинистов фронтовиков, с которыми пришлось мне некоторое время поработать. Много было разных случаев и ситуаций, происходивших со мной и с моими друзьями на работе. У нас, у машинистов, был свой фольклор, своя терминология.
Давно когда-то работал у нас в депо пожилой и очень опытный машинист паровоза по фамилии Попрушко. Мужик был могучий, силён, как бык. И его сильно уважали мужики не только за силу, но и за техническую грамотность. Так вот: он один таскал под мышкой паровозный метельник, а эта чугуняка тяжёлая, более 100 килограмм.
Да, много было разных и интересных людей. Или вот ещё был один случай, тоже из старых времён, ну это уже фольклор: ехал с тяжёлым поездом машинист паровоза и забуксовался на подъёме, то есть, растянулся. Как ни пытался с места взять состав, не смог. Стоял и ждал, когда придёт к нему на помощь другой паровоз, вспомогательный. На оперативном совещании при начальнике депо разбирали этот случай.
Начальник депо спрашивает машиниста: «Расскажи нам, как получилась эта твоя растяжка?».
Машинист объясняет: «Еду я, значит, как обычно, вижу, башмак лежит на рельсе (железнодорожный башмак – это специальное устройство, которое кладут под колесо вагона, чтобы вагон не укатился).
«Так вот, – говорит машинист, – смотрю, лежит башмак…»
«Откуда он взялся?» - спрашивает начальник депо.
«Вот и я встал и думаю: откуда он взялся? Погудел, а башмак взял и полетел. Это оказалась ворона. А поезд после этого я не смог взять с места».
«Тьфу ты! - сказал начальник депо, – снять его с должности, пусть пока на канаве поработает».
С тех самых пор мы ворон стали называть башмаками. Как увидим, ворона летит, так и кричим: башмак полетел!
А сорок мы называли контактниками, потому что они часто сидели на контактных проводах.
Но вот сусликов называли путейцами, а всё потому, что они вечно шныряли между шпал и всегда были в мазуте. А сколько приходилось сбивать птиц! И скота разного. Не говоря уж про лошадей и коров.
Один раз, следуя с тяжёлым поездом на подъёме, врезался я в шестерых коров. И это при скорости 60 километров в час. Копыта аж в лобовое стекло лезли. Трудно представить, что от них осталось. Электровоз мой пропах молоком и навозом. Долго потом пришлось его отмывать. А слесаря в депо надо мной смеялись: сало с автосцепки убери!
А один мой старый приятель, машинист, следуя с поездом ночью, врезался в табун лошадей, а это было 24 лошади! Это действительно был кошмар, и копыта, действительно, лезли в кабину.
А мой друг и однокашник, Коля Ковалёв, следуя с поездом ранним утром, сбил насмерть 19 молоденьких телят. Вот это была трагедия.
Вышли они ночью на железную дорогу и попали под колёса тяжёлого поезда. Там, рядом с железкой, на поляне, были ясли для телят. Пастух выпил маленько, но ему показалось мало и он на лошади ускакал в магазин, в деревню, за добавкой. А телята без присмотра, сломали изгородь и вышли на железную дорогу. Она была рядом. И пропали все 19 телячьих душ. А я с поездом следовал по удалению за Колей, то есть, по светофорам.
И видел их, убитых. Очень тяжко на душе было. До сих пор всё это в памяти осталось.
Приходилось и людей сбивать, и это было самое печальное, что существует на свете. Одни специально бросались под поезд, другие задумываются и ничего не видят и не слышат. А некоторые попадали под поезд, вообще, по пьянке.
Но у меня всего лишь один такой тяжёлый случай был. А в других ситуациях, как-то обходилось. У некоторых машинистов по 6 или по 7 таких случаев было. И после каждого такого случая очень тяжко на сердце было. И долго ещё эти истории помнятся. Бывало, собьёшь собаку или кошку, и то переживаешь. А тут - Человек!
Один раз, ночью, в свет прожектора моего электровоза попала сова. Прижало её встречным ветром к лобовому стеклу. Распластала она крылья. Попытался я её спасти, но не смог, не дотянулся до неё рукой. Так и упала вниз, под электровоз, бедолага.
Много было разных случаев. Обо всех и не упомнишь.
Но, как бы там ни было, а в среде машинистов была солидарность. Помогали мы друг другу всегда. И в житейских ситуациях, и в работе. И словом, и делом. Бывало, с электровозом какие либо неполадки, или в пути следования что либо случится, всегда поможешь товарищу. Но попадались и негодяи, как и в других рабочих коллективах.
Однажды приезжаю я на станцию Артышта-2, ставлю свой электровоз в депо. Подъезжаю к смотровой канаве, которая была под открытым небом, и вижу, что на канаве уже стоит электровоз. Ну, я не доехал до него примерно метров 70, как раз до контрольного столбика, остановился, затормозил электровоз, опустил пантографы, что как всегда положено в таких ситуациях. Да и по инструкции положено тоже. И стал заполнять документы. А на канаве стоящий электровоз принимал другой машинист перед дальней дорогой.
И, то ли по молодости, то ли по глупости, отпустил тормоза локомотива и пошёл принимать электровоз, то есть проверять после ремонта. А то мало ли что. В поездке всякое бывает. Впереди ведь дальняя дорога. А электровоз стоял, стоял без тормозов, да и покатился под уклончик. И покатился прямо на меня. То есть, на мой электровоз. И я не успел среагировать, так как был занят заполнением документов и не смотрел вперёд. Да к тому, же ещё и пантографы (токосъёмники), были опущены. При всём желании я бы ничего не смог сделать. И этот электровоз выкатился с канавы и, разбегаясь по маленькому уклончику, долбанул кабину моего локомотива. Разбил фары и ещё что-то там и, конечно, помял облицовку моей кабины.
После этого случая собрали оперативное совещание при начальнике депо Артышта-2. Обвинили во всех грехах меня, так как я был молодой, неопытный и не местный и защитить себя не мог. А того машиниста, который отпустил тормоза стоящего электровоза, я до сих пор помню. Это был местный машинист. Чернявый. Наглый парень был и бессовестный. Таким он и остался в моей памяти. И даже фамилию его помню.
Все эти разборки происходили в то время, когда я должен был отдыхать перед поездкой в обратную сторону, то есть, в сторону дома. Отобрали у меня тогда на совещании зелёный талон и сделали нехорошую запись в техническом формуляре. Правда, потом отдали и извинились под напором моего начальника, но это было потом.
И вот меня вызывают в поездку. Я, было, попытался отказаться, так как не отдохнувший, но дежурный по Беловскому отделению дороги на меня наорал, да ещё и матом. И я, молодой и неопытный, стеснявшийся и боявшийся всего, не посмел отказаться. И как я буду ехать, не отдохнувший и не выспавшийся, никого не волновало и не тревожило. И если бы я в таком состоянии натворил бы что-нибудь в пути следования, то меня бы наказали по самую катушку, и не посчитались бы с тем, что я был уставший и находился на пределе сил.
И поехал я со станции Артышта-2 с поездом, гружёным рудой. Поезд был направлением на Западносибирский металлургический комбинат. А с комбината мне дали рудный порожняк, с которым я поехал уже окончательно домой. После этой поездки у меня сильно болела голова. Наутро я пошёл к врачу и меня сразу же положили в больницу. И даже домой не дали сходить. Оказалось, что моё сердечко что-то слабо стало работать, да ещё и с ритма сбилось, а я его не чувствовал. А маме моей сказали, что если бы я вовремя не обратился, то умер бы.
Лечили меня две недели, все врачи нашей железнодорожной больницы. Я не преувеличиваю.
Я был тогда молодой, симпатичный и наивный парень. И меня любили многие и уважали, и врачи тоже любили. И я ценил это. Да и сейчас ценю. Хотя никого уже из старых врачей не осталось. А новые врачи меня почти не замечают. Я для них один из многих. Да и некоторые старые врачи были мамины подруги. После Междуреченской железнодорожной больницы меня отправили в Новокузнецкую железнодорожную больницу. А там мне определили постельный режим. И провалялся я в этом режиме две недели. Ослаб настолько, что в туалет ходил, держась за стенку. Молодые санитарочки или медсестры катили мне на тележках еду. А мне было стыдно. Молодой, здоровый парень, лежу, как какой-то инвалид, а мне молодые симпатичные девчонки катят на тележках обед.
Но молодой организм сыграл со мной шутку. И я однажды не удержался и ущипнул вот такую симпатягу за мягкое место. Про таких красотулек говорят: кровь с молоком! Ну, а медсестричка размахнулась и влепила мне пощёчину.
И пожаловалась доктору. Долго потом надо мной мужики в палате потешались. Ну, а наша доктор, Лилия Александровна, провела со мной беседу на моральные темы. И я сидел и краснел перед нею. А мужики в палате продолжали смеяться: больной называется, девок щиплет, - значит, здоровый, пора выписывать. А мне ведь тогда было всего 26 лет.
А Лилию Александровну я все эти годы помню. Она была молодая, красивая, высокая, стройная и большая умница. Про таких говорят: Доктор от Бога!
Приезжала ко мне и жена. Беременная она тогда была нашим сыночком. Но её не пустили ко мне в палату. К лежачему больному в кардиологию, на четвёртый этаж. Регистраторша больно уж вредная попалась.
В палату ко мне зашёл какой-то мужик и спросил: «Ты Дышловой?».
«Ну, я. А что?»
«Там к тебе жена приехала. Сидит на первом этаже, плачет. Не пускают её».
Я пулей вниз. Смотрю: сидит, плачет, слёзы текут. Посидели мы с ней, поговорили о том, о сём. Потом проводил я её на трамвай и пошёл к себе в палату на четвёртый этаж. А подняться не могу, не хватает силёнок. Настолько ослаб. Лифт не работал. Кое-как дотащился и бухнулся в кровать. Совсем плохо было. Видела меня какая-то женщина – врач и рассказала всё Лилии Александровне. И опять я получил нагоняй. А регистраторшу эту потом убрали куда-то.
Но что удивительно: после этого случая я быстро пошёл на поправку, даже Лилия Александровна удивилась. И вскоре меня выписали домой. И встретил я жену свою с роддома, и нёс маленького сыночка на руках. И не было предела моему счастью. Молодой организм мой взялся за ум и быстро выздоровел. Или мне просто очень захотелось жить. Ведь, впереди было лето.
Впереди была целая жизнь!