А жизнь продолжалась

   
      
      Когда началась Великая Отечественная  мне было
двенадцать, а сестре Маше десять лет. Летом мы всегда
жили  у бабушки с дедушкой в деревне  Сеславино,
Тамбовской области,  в колхозе  ”Воля Ильича”.
 Беззаботная жизнь  у нас была, как на курорте. И вдруг
война.   Резко поменялась вся жизнь.  люди стали
хмурые, всегда куда-то спешащие и не
разговорчивые.  Все взрослые рано уходили
работать  в колхозном хозяйстве, а нам, детям,
пришлось  заменять их на огородах,  пропалывать,
мотыжить, рыхлить, пасти скот и т.д.  Рабочих рук
не хватало. Кончилось наше счастливое и
беззаботное детство и началась непрерывная, 
тяжёлая трудовая жизнь, без отдыха,
без выходных и отпусков.  Никого не надо было
упрашивать идти на работу, никакая агитация
не требовалась,  работали как единый организм,
подчинённый  призыву: “Всё для фронта, всё для
победы!" На досуг времени не хватало. Даже мы,
дети, стали редко играть в наши обычные детские
игры, тоже были заняты трудом. Мужчины
все ушли на фронт и все хозяйственные заботы
легли на хрупкие плечи женщин и детей.  Дети
сразу рано повзрослели   
      И всё же у людей была и  личная  жизнь. И, хоть
на неё сильно влияла война, жизнь продолжалась
не смотря ни на что. Ходили друг к другу на
посиделки, обсуждали на них тревожные вести
с фронта, делились радостью от полученных
треугольничков  от родных отцов и сыновей.
Но всё чаще и чаще стали получать с фронта
похоронки о героической гибели поселковых
воинов и тогда вся деревня погружалась в траур.
Описать горе людей при этом не хватит ни слов
ни умения его выразить.
      В такой обстановке дети часто оказывались
безнадзорными, предоставленными самим себе.
И, конечно, иногда совершали не совсем
достойные поступки. Однажды мы работали с
парнями в ночном, пасли табун лошадей. Меня
прикрепили, как родственника главного конюха
в колхозе, его внука. Дед, конечно, наставлял нас
уму разуму, как кормить лошадей, смотреть за
ними и, чтобы они были и накормлены и хорошо
отдохнули. Им ведь работу тяжёлую днём делать
придётся. Мы кивали головами, а старший парень
в нашей группе четырнадцатилетний Шурей (так
его все звали) серьёзно отвечал деду – Порядок
будет,дядь Иван. И мы погнали табун на пастбище.
Когда наступила тёмная ночь Шурей вдруг
объявил – Едем в Брыки, к девкам. Брыки в
полутора километрах от нашей деревни несколько
домов. Какие Брыки, говорю, дедушка сказал
лошадей кормить надо. Я не первый раз с табуном,
никуда он не денется, отвечал Шурей, и
скомандовал: Все на лошадей! Я не умею, отвечаю
ему. Садись в седло, усидишь, удержишься, заорал
он и отдал мне свою лошадь под седлом. Все
остальные ребята на лошадях без сёдел.
Деревенские с детства на лошадях умели ездить.
А мне тоже хотелось научиться и я с помощью
Шурея взобрался в седло его коня.  Шурей
скомандовап -Поехали сначала в посёлок,
там у Стоякиных сад хороший, яблок нарвём,
чтоб не пустыми ехать.
      Дом Стоякиных был самым крайним от поля.
Все мы как загипнотизированные поехали за
Шуреем. Тихо подъехали и ребята стали быстро
прямо с лошадей рвать яблоки и запихивать за
пазуху. А Шурей отломал большую ветку с
яблоками и мы быстро галопом погнали в Брыки.
В Брыках на пятачке  девчата, взрослые уже, пели
частушки под балалайку. Несколько ребят, наших
сверстников им подпевали. Шурей с видом
хозяина стал всех одаривать яблоками. Одна из
брыковских девушек спросила – А зачем с веткой-
то ломали,  наверное в чужом саду рвали? А какая
тебе разница, ответил Шурей. Наступило общее
молчание и все почувствовали какую-то
неловкость от получения  ворованных яблок.
И ты рвал?- спросила меня миловидная женщина.
Я с застывшим ужасом узнал её. Она часто
заходила к бабушке по разным делам. Я готов был
сквозь землю провалиться, стоял и молчал. Кто-то
из наших ребят проговорил, -  Мы все там были.
Нехорошо это, ребята, по чужим садам лазить,
вредительство это, наставительно сказала
женщина.  Шурей не ожидал такого оборота, думал
произвести впечатление этакого делового парня, а
получил в ответ общую неприязнь и притих.
А когда брыковские начали меня расспрашивать о
московской  жизни, Шурей разозлился, вскочил в
седло и со всей сеславинской ватагой галопом
умчался, оставив меня одного. Пришлось мне идти
пешком к месту выпаса табуна.
Утром нам всем здорово влетело за ночной разбой,
А  меня мама хорошо воспитала  хворостиной.
Дедушка потребовал отстранить Шурея от
пастьбы табуна. Для него лошади были как
родственники и он ещё не отошёл от переживания
при отправке части  коней в армию. Воевать
поедут, милые, приговаривал он, прощаясь с
каждой лошадкой. На оставшихся лошадей
нагрузка увеличилась. Им нужен был хороший
ночной отдых, чтобы днём они исправно работали.
Жизнь трудовая продолжалась с ещё большим
напряжением. Поэтому выходку Шурея дед назвал
вредительством и помощью врагу.
Шурея отстранили от работы в ночном.
 И виноватым за  это он почему-то посчитал меня.
Наплёл на меня деду, вот меня и погнали,-
с обидой выговаривал он мне. Зря, конечно, ничего
я деду не говорил, следы конских копыт в саду
Стоякиных всё сказали.  С начала войны
трудовая дисциплина стала очень строгой,
все понимали, что иначе и быть не  может.
И, если нарушил дисциплину, значит  помог врагу.
Больше никакого нарушения дисциплины мы себе
не позволяли, но дружба  с Шуреем с тех пор
у нас разладилась. Этому способствовал ещё один
забавный случай.
      Дело в том, что Шурею нравилась одна
брыковская девочка  лет пятнадцати. Она каждый
день привозила на телеге флягу с молоком на
сливной пункт в нашу деревню. Телега у неё так
громко скрипела, что мы слышали это задолго до
её появления. Шурей всегда её встречал,
подсаживался к ней и ехал до самого сливного
пункта и, бывало, ехал с ней обратно. И надо же
тому быть эта девочка, Полина, была
родственницей той самой женщины, которая
отчитывала нас в Брыках за набег в чужой сад.
Она иногда давала какие-то поручения Полине
взять что-то у моей бабушки или что-то ей
передать. И, конечно, Полина заезжала к нам
и я с ней при этом вынужден был разговаривать,
пока бабушка ей что- готовила для передачи.
И вот однажды дедушка принёс ведёрко с дёгтем
и смазал им оси колёс у полининой телеги.
Телега скрипеть перестала и Шурею трудно
стало узнавать время приезда Полины. И в этом
он почему-то тоже обвинял меня. Ревность она
слепа. Шурей пригрозил мне, что морду мне
набьёт за Полину. Вот так.
   Но не ладили только мы с Шуреем, семьи наши
продолжали общаться. Этому способствовало
наличие у его старшего брата Владимира ручной
мельницы, которую он сам смастерил. Когда
нужна была бабушке мука, мы ходили молоть
на ней зерно и за час могли намолоть до пяти
килограммов муки. Владимир никогда не
отказывал. А Шурей ходил вокруг как туз
бубновый, который всех шестёрок побил.
Но не дать нам мельницу он не мог. Владимир
очень уважал дедушку и поглядывал на мою
тётку, мамину сестру. Как ни как, а ему было
семнадцать лет, природа своё брала и тянула
Вовку к противоположному полу.  Он мне однажды
признался, что ему моя тётка нравится. Я тёте
открыл эту новость и она иногда при встречах
одаривала его улыбкой. Мужчин взрослых в
посёлке не осталось и все взрослые девушки и
даже молодые женщины стали обращать
внимание на парней 16 – 17 лет. Некоторые
из этих ребят даже хвастались своими успехами
на любовном фронте.
      Но такая полумирная жизнь продолжалась
лишь до зимы 1941 года. Когда немцы подошли к
Москве все стали серьёзнее и занимались только
работой, сильно переживали за наши неуспехи
на фронте и никому не хотелось отвлекаться на
посторонние дела. Иногда заводили мрачные
разговоры о том, что наверное Москву не удержим,
немцам отдадим. Когда дед мой, Иван Егорович
Козлов, слышал такие речи зло выговаривал,-
Дулю мы им отдадим, немцы никогда нас не
побеждали и сейчас мы их одолеем, погоним их.
И, когда немцев под Москвой разгромили и
Красная армия начала наступление, дедушка
ходил гоголем и всем говорил,- А что я говорил,
никогда нас немцы не победят,  зря они на нас
напали, не они Москву, а мы Берлин возьмём.
До войны и дед мой и некоторые деревенские
мужики часто критиковали власти за всякие
глупые с их точки зрения законы. Дед всегда имел
обиду за отобранные в колхоз лошадь, плужок и
телегу с санями,  которые он сделал сам своими
руками, корил власти за незаконное
раскулачивание дочери с зятем, не мог он этой
несправедливости властям простить. О жизни деда
можно прочитать в моём рассказе РЫЖУХА.
Многие селяне были в обиде на советскую власть.
Но, когда началась война, все селяне превратились
в поборников советской власти, выполняли все
приказы и распоряжения властей. Никакого
саботажа никогда не наблюдалось. Абсолютно все
стали настоящими патриотами страны и
советской власти. Всеобщая беда, война, сплотила
всё население страны и подчинила народ единому
стремлению ПОБЕДИТЬ ВРАГА.  Индивидуальные
личные неурядицы отошли на второй план и о них
уже никто и никогда не вспоминал.
      Немцев погнали и жизнь продолжалась у селян
налаженным ритмом. У каждого была своя работа
и каждый её старался хорошо выполнить. Иногда
сутками работали, если надо. Шили полушубки,
валяли валенки, вязали шерстяные носки и
варежки, всё для фронта. Особенно много
приходилось работать на производстве
сельхозпродукции.  Мне  летом 1942 года
пришлось пасти контрактованных телят.
Довольно трудная работа. Это телята,
конфискованные у колхозников и выращиваемые
для нужд фронта. Подробно об этом можно
прочитать в моём рассказе Я, ДЕД ЕГОР И СТАДО.
Зимой все школьники ходили в школу. Я в село
Спасское  в трёх километрах от нашего посёлка,
а маленькие школьники в начальную школу в село
Ивановское тоже в трёх километрах от нашего 
посёлка. Но их возили на лошадях, а мы, большие,
ходили пешком. Тетрадей и учебников нехватало,
писали иногда на старых газетах при керосиновых
лампах-коптюшках. Ох и трудное же было время.
Но ведь учились почти все отлично. Феномен
войны. Жизнь продолжалась. Что удивительно
во время войны почти никто никогда не болел.
Болезни и переживания были душевные, когда
приходили похоронки  о гибели наших воинов.
Такая печальная весть пришла с фронта и моим
дедушке с бабушкой. Погиб Сергей, их младший
сын и  мой дядя. Они сильно переживали, но
необходимость работы ради победы над
врагом как-то помогала им справляться с этой
бедой и жизнь продолжалась в заведенном ритме.
Когда победили фашистов, радости сельчан не
было предела. Устроили праздник, сообща
накрыли столы на природе для всего поселкового 
населения. Водки  вина не было.  Была медовуха
и крестьянская снедь- огурцы солёные, капуста,
мочёные яблоки, варёная баранина и т.д.
Бабушку упросили напечь блинов, кто-то напёк
пышек. Все радовались, обнимались,  пели
военные песни. Посёлок от души гулял. Но на селе
выходных не бывает и жизнь  продолжалась
в обычном трудовом ритме.      
      Да, немало пережил наш народ, но выстоял,
выдюжил, разгромил фашистов, восстановил
разрушенное войной хозяйство и пошла жизнь,
теперь уже мирная, своим чередом. Закончить
этот рассказ мне хочется отрывком из моей
Исторической поэмы РУСЬ:
                Мы с Божьей помощью осилим
                Невзгоды все и станет Русь
                Богатой и могучей силой.
                Я в это верю, жду, тружусь.

Валентин Кашлев, Пушкино, 14.07.2018 г.

Рассказ записан на видео. Читает автор Валентин Кашлев.
Чтобы посмотреть и послушать надо залить ссылку левой мышкой,
затем нажать правой и в открывшемся окне левой нажать на ПЕРЕЙТИ...

    https://youtu.be/tQwvLgSItmE