Глава 15
Александр Антонов, ловец летучих уклеек.
К октябрю 1944 года фронт отодвинулся на запад. Вслед за отступающими немцами переместился и полк бомбардировщиков под командованием Колосова. Какое-то время самолеты базировались на аэродроме города Тарту, а затем полк перелетел поближе к берегу Немана на аэродром Пацуны вблизи Каунаса. Тут, в Прибалтике пришлось резко усиливать охрану аэродрома. В близлежащих лесах то и дело раздавались пулеметные и автоматные очереди. Это "шалили лесные братья", которых сразу, после освобождения от немцев, выловить было очень сложно. Обстреляв двигающуюся по дороге машину, поубивав красноармейцев они тут же разбегались по домам, прятали оружие и, как ни в чем не бывало, мирно копались в огородах. Многие хуторяне, кто сам не участвовал в засадах и налетах, прятали в случае опасности своих партизан и снабжали их всем необходимым.
Зная такое отношение местных к русским, немцы во время оккупации на территории Прибалтики организовывали концлагеря для советских военнопленных. Один из них, где служили охранниками и немецкие и местные фашисты, располагался рядом с местом нынешнего базирования полка. Начальник политотдела полка Ладный решил показать личному составу наглядно, вблизи, а не с неба или по газетам зверства фашистов. Гнетущее впечатление произвела на Кожуру и его друзей эта "экскурсия".
Лагерь не был еще очищен от следов своей деятельности. Еще не были убраны с площадки, расположенной перед тремя кирпичными зданиями, штабеля, состоящие из слоев полутораметровых сосновых бревен толщиной десять - пятнадцать сантиметров, переложенных рядами человеческих тел. Убегая, фашисты эти штабеля не успели облить бензином и поджечь. Три кирпичных здания тоже не были пока разрушены, и вошедшему туда сразу становилось понятно их предназначение. Посередине сооружения шла дорожка на всю длину помещения. Туда загонялись обреченные на смерть люди, они ложились на живот головой к стене, а по дорожке медленно шли палачи и расстреливали пленных выстрелом в голову, после чего трупы выволакивались на площадку и складывались в штабеля...
Кожура был человеком эмоциональным и впечатлительным, поэтому после посещения бывшего концлагеря ему еще долго снились всякие ужасы. Да и вообще, несмотря на хроническую усталость, засыпал он плохо. Мысль о том, что скоро конец войне, а у него так и не появилось возможности, как он считал, проявить себя настоящим казаком, чтобы заслужить Танино внимание, эта дума не давала ему покоя. Правда, прочитав в газете указ об учреждении "Ордена Славы" с описанием орденской ленты, Алексей слегка воспрял духом. Совсем неожиданно, оно совпало с цветами ленты царского ордена "Святого Георгия", о котором вещала блаженная Евдокия когда-то в далекой дальневосточной тайге. Раз в этом пророчество сбывается, то может и в остальном повезет. Оставалось только не упустить случая. Но где ж ему "заразе" взяться, когда он, Алексей, вынужден быть на войне авиатехником и не может встретится с врагом лицом к лицу.
Вражеские налеты на аэродром полка практически прекратились, а вот вылеты наших самолетов на бомбежку укрепрайонов Латвии и Литвы, разведывательные полеты над Балтийским морем, Кенигсбергом происходили безостановочно. По результатам разведок данные о координатах целей передавались в штаб Балтфлота и на поражение противника вылетали другие самолеты полка или штурмовики с торпедоносцами.
Командир экипажа Савельев и его штурман Старостин были хорошими следопытами не только у себя на родине в тайге, но и здесь над водными просторами. Очередной раз, вылетев на поиск вражеских судов в Балтийском море, экипаж обнаружил немецкий эсминец. Зайдя со стороны солнца, Пе-2 подлетел к кораблю так быстро и незаметно, что зенитки начали пальбу только тогда, когда самолет уже отбомбился. Сделав еще круг, и не обращая внимания на обстрел, экипаж сфотографировал корабль с разгорающимся на его борту пожаром и отправился домой. Тут ему еще раз "повезло". Невесть откуда появились два "фоккера - 190". Пришлось принимать бой.
Самолет Пе-2 - машина маневренная, изначально задумывалась, как истребитель. А кроме того, предназначена для бомбометания с пикирования и рассчитана на одиннадцатикратные перегрузки. Это и помогло уйти. Спикировав почти к самой воде Савельев стал уходить мастерски маневрируя над самыми волнами. Один из истребителей, преследуя бомбардировщик, попытался повторить его маневр, но провалился и с разгона плюхнулся в воду. Второй не стал рисковать и отказался от преследования.
Скоро Кожура встречал заходящий на посадку израненный зенитками самолет Савельева. С момента ссоры друзей в Левашово, когда Владимиру вместо поцелуя, как подумалось Алексею, от Тани, достался только тычок локтем, прошло немало времени и произошло много событий, но с тех пор Кожура старался говорить с командиром только на служебные темы. Напротив, отходчивый, не чувствующий за собой особой вины и не придававший своему поступку особого значения, Савельев постоянно старался "навести мосты" с другом.
Бомбардировщик с театральной маской на фюзеляже пробежал ВПП, подрулил к своей площадке и резко остановился. Кожура и его новый подчиненный техник Левшин Сергей с удивлением уставились на самолет. Изо всех щелей машины и особенно из нижнего люка, в котором расположен пулемет ШКАС стрелка-радиста, на землю хлынула вода. По середине растекшейся под самолетом большой лужи одиноко билась об землю серебристая рыбка уклейка. Вторая лужица стала образовываться от вылезшего из машины абсолютно мокрого Антонова Сашки. Он наклонился подобрал рыбку и протянул ее Алексею:
- О! Поймал! Новый вид - летучая уклейка. Стандартный размер...
- Знаю, знаю! С беломорину! - подхватил Алексей, - сам отнесешь хозяйскому коту. А вообще-то ты даешь! Прямо с самолета стал ловить!
Что касается рыболовства, то Антонов был просто одержим им и славился своим умением. Он не оставался без улова при любой погоде, в любое время суток и в любом водоеме. Чтобы поймать добычу, в ход шли любые подручные средства от донки и жерлицы до взрывателя от авиабомбы. Один раз для поимки небольшого щуренка он воспользовался лопатой. Дело было, когда полк стоял на одном из аэродромов под Ленинградом. Вторая эскадрилья была тогда расквартирована в прикладбищенских помещениях и ходила в столовую по одной и той же дороге, обходя никогда не просыхающую лужу. И вот, однажды, проходя мимо нее Саня "сделал стойку", присмотрелся к воде и помчался обратно к кладбищу. Через минуту он уже вернулся с лопатой и стал ею баламутить воду, также как "Балда" озеро, выкуривая чертей. Скоро вода приняла цвет кофе с молоком, а на берег выскочил ошалевший, оттопыривающий жабры и открывший зубастенькую пасть щуренок. Каким образом он туда попал, неизвестно, видно не зря лужа никогда не просыхала, но только когда вода стала мутной, пришлось ему самому сдаваться.
Пойманную им рыбу Александр не переоценивал. На вопрос: " Как рыбалка?" - Он всегда отвечал: "Так себе!" А на вопрос:" Что поймал?" - Звучало: "Мелочь!" Однако весь полк не раз пробовал его рыбку, и жаренных карасей, и маринованных лещей, и вяленых щурят, и разной копченой вкусности.
А еще, руки у него росли, откуда надо. Как говорится, с закрытыми глазами Саня мог собрать и разобрать любой механизм, с которым мало - мальски когда-либо имел дело. К ремонту и настройке самолетных радиостанций он никого не подпускал. Фонили и трещали в наушниках они значительно меньше, чем в других самолетах, позволяя слышать все команды и переговоры, а ларингофоны переговорных устройств не били током, сохраняя шеи экипажа гладкими, без всяких следов воспалений, чем маялись многие летчики.
- Откуда влага небесная? спросил Алексей, помогая снять с мокрого Антонова такой же мокрый ранец с парашютом.
- Она м-морская, - весь дрожа от холода, ответил Саня, а Старостин Евгений, набрав воздуха в грудь и запрокинув голову, как когда-то в классе на уроке, вдруг начал декламировать:
- Над седой равниной моря,
Гордо реет "Петляков",- это за ним вступил Савельев:
- Караван судов снимая,
И зенитки посылая..., - тут уже не сдержался Антонов и вставил свое:
- ШКАСОМ волны задевая, - а далее опять вступил Савельев:
Оторвясь "от Фокке-Фульфов",
Море он побрить готов.
На бреющем от Фоккеров уходили , вот в люк Сашке воды и нахлестало, вместе с рыбиной. Зато теперь на море тишь, да гладь, а кот хозяина будет сыт.
Увидав, как Кожура сделал вид что его не слышит, командир вздохнул, прекратил треп, отвернулся устало и отдал распоряжения штурману Старостину достать пленку, а стрелку-радисту Антонову идти сушиться в дом. Сам же, пошел на КП.
Глядя в спины удаляющемуся экипажу, Кожура неожиданно психанул:
- Стихотворцы! Едрит их налево! Не складушки, не ладушки, поцелуй меня в кирпич. И так всю войну! Летают, самолет дырявят, фашистов бьют! А ты, ждешь, дергаешься, потом чинишь, латаешь, сушишь, ночами пашешь и никакого морального удовлетворения. Ну, где я, как нормальный казак, "Георгия" заработаю ...
Уловив недоуменный взгляд Левшина и разрядившись, Кожура прервал свою тираду и уже спокойно, приказав своему подчиненному:
- Давай работать! - стал открывать капот.
Когда Савельев вошел на командный пункт, полковник Колосов на его раппорт только кивнул, а сам продолжал переговариваться с другим экипажем другого самолета, тоже летавшего на разведку и теперь возвращавшегося домой. Сам экипаж был цел, а вот их машине предстояло садиться на аэродром с перебитыми тягами управления газом, при этом моторы так ревели, задавая винтам максимальные обороты, что почти заглушали слова командира.
- Сорок третий! На посадку подальше заходи и зажигание! Зажигание перед посадкой выключи!
Колосов обернулся к ординарцу и приказал, чтобы тот распорядился убрать с полосы и в ее конце все лишнее.
- Точно, за полосу выкатится!
На горизонте показался самолет с неработающими винтами. На большой скорости, с разгона он коснулся земли, затем, пробежав всю полосу, выкатился за нее, и уже тут у него подломилось шасси. Самолет юзом заскользил по грунту, зацепился за кочку крылом, крыло отломилось. Машина проползла еще немного по песку и остановилась у самой кромки берега реки Неман, непосредственно к которой примыкал аэродром. Целехонький экипаж вылез из развалившегося самолета, и почти сразу около него остановилась штабная "эмка", из которой появился Колосов. Обняв командира и пожав руки штурману и стрелку-радисту, полковник пошел осматривать бомбардировщик.
- Да-а! - протянул он, - машине трындец! Поехали на КП!
Все погрузились в легковушку и уехали. Смертельно раненный самолет остался одиноко лежать на берегу.
Вторая эскадрилья размещалась, примерно, в километре от взлетки, за рощей, в небольшом поселке, состоящем из добротных усадеб, разбросанных на приличном расстоянии друг от друга. Дом, где был определен на постой экипаж Савельева, был разделен коридором на две неравные "половины" со входами на каждую. Хозяйская была поменьше, а "половина" экипажа хоть и состояла из одной комнаты, но была большей. В ней свободно могло ночевать до десяти человек, да еще по середине стоял громадный стол.
Хозяином был пожилой литовец, лет на десять, не меньше, старше своей жены, за которой по дому бегали шестеро детей, возрастом от одиннадцати лет и меньше. Мужик особой работой по хозяйству себя не утруждал. Его дело было поле, приехав с которого он даже вожжи в руки не брал. Не торопясь и не возмущаясь он мог спокойно сидеть в телеге и ждать по полчаса, пока хозяйка откроет ворота и заведет телегу с ним во двор, после чего он бросал кнут и уходил в дом. Дальше дело было не его. Распрячь, разгрузить телегу, или заняться обмолотом зерна, все делали остальные домашние, включая мелкоту.
Все хуторяне гнали самогон, который называли "шнапсом", и им торговали. Бутылка стоила шестнадцать червонцев. Причем рубли, трояки и пятерки они не брали, так как на этих купюрах не было портрета Ленина. Командование пыталось бороться, как могло, со своими любителями выпить и запрещало продажу "шнапса" личному составу. Кого застукивали, у тех аппарат изымали, а продукт выливали.
Хозяин, у которого на постое были Савельев с друзьями, тоже гнал, причем двухсотлитровыми бочками. Узнав о запрете продажи, он уговорил друзей сказать начальству, что ничего не гонит. За это пообещал угощать своих постояльцев, и, когда начинал процесс изготовления, приглашал экипаж в аппаратную, доставал двухнаперсточную рюмку и наливал каждому, но не более, чем по одной. Тем он и ограничивался, как бы выразительно на него не смотрели постояльцы. Основная часть напитка использовалась им для обмена на дрова и вещи.
Подойдя к дому, мокрый, непопадающий зубом на свой же зуб Антонов застал хозяина на его рабочем месте. Тот сидел на скамеечке и смотрел, как жена распрягает и заводит в конюшню лошадь.
- Х-хозяин! Д-дай чего-нибудь согреться, совсем промок, - простуженным, осипшим голосом сказал Саня.
- Мамка! Затопи! - крикнул литовец своей молодухе и вместе с Антоновым пошел в дом. Тем временем хозяйка заперла сарай и направилась за дровами. Скоро в печи полыхали поленья, которые она то и дело подбрасывала в топку, а рядом крутился Саня, в полуголом виде, наряженный в одни только ватные штаны хозяина.
- Топи мамка, до потери ума топи, - сказал он, входя в комнату и держа в руках большую бутыль самогона. Воодрузив бутыль на стол, и достав из кармана две свои малюсенькие стопочки, сказал:
- Это согреться! - затем важно разлил напиток по "бокалам" и тут же распорядился:
-Мамка! Унеси!
Проводив разочарованным взглядом вожделенный сосуд, Антонов выпил стопарик и опять пошел греться к печке, встав перед источником тепла к нему спиной рядом с полуоткрытой дверцей. От жара идущего от печи, от раскаленной чугунной заслонки вата в штанах начала дымиться. Ничего не замечая и испытывая блаженство от тепла Саня, с надеждой в голосе, спросил:
- Что так мало, хозяин?
- Согреться хватит, - меланхолично ответил литовец. И не меняя выражения лица и интонации заметил:
- По-моему, ты горишь!
Саня обернулся, увидел дымящиеся штаны и стал бить себя по заду, от чего дым стал только гуще. И тут у него перехватило дыхание. Рядом стоял хозяин с пустым ведром, а по голому, усыпанному родинками, разгоряченному от печи телу Александра и таким теплым ватным штанам текли потоки холодной колодезной воды.
Раздавшийся от неожиданности вопль Антонова можно перевести словами:
- Да что же за день такой сегодня невезучий!
Брошенный на берегу Немана самолет не долго оставался без внимания . Сначала его посетили оружейники и унесли все, что стреляет. Затем потянулись механики, которые шли за дефицитом, в результате исчезло большинство деталей и узлов, необходимых для ремонта действующих машин. Ближе к вечеру появились Кожура и Левшин. Алексей, как лучший механик полка, ремонтировавший не только самолет Савельева и консультирующий техников других самолетов, но и как лучший выборщик новых машин для всего полка, включая командование, пользовался "блатом" и не нуждался в бэушных запчастях. На берегу Кожура появился по другой причине. Скоро должен был начаться последний месяц осени. Приближался праздник седьмое ноября, день Великой Октябрьской Социалистической Революции. К празднику надо было подготовиться.
Подойдя к самолету, Алексей сразу полез внутрь и вынул кислородный баллон.
- И что это будет? - поинтересовался Левшин.
Кожура популярно растолковал новичку значение для пролетариата даты седьмое ноября, необходимость определенной подготовки к празднованию и обеспечения некоторых запасов на случай отогрева стрелка-радиста. Поэтому от старшего механика прозвучала команда:
- Отверни медную трубку для подачи кислорода и скрути ее спиралью. А я пока солью тормозную жидкость. Будем делать самогон.
- Есть! Только я пить не буду.
- Не понял! Спортсмен, что ли?
- Ну да. Бегом в школе занимался, на длинные дистанции.
Кожура вздохнул. По его лицу пробежала тень, вспомнился Альенков.
- Везет мне на спортсменов, да на Сергеев! Что ж, будем исправлять ошибку природы. Давай, откручивай кислородную трубку.
Неожиданно в кустах послышался шорох. Алексей насторожился. К подбитой машине могли заявиться, не только свои ребята, но и те же "лесные братья". Прятаться, кроме, как в самолет было некуда. Он бросил баллон и махнул рукой Левшину. Оба быстро забрались в кабину и стали наблюдать. Через некоторое время кусты раздвинулись и на берег по-пластунски выполз, судя по всему, местный житель. Увидев, что вокруг никого, он встал и, постоянно оглядываясь, направился к самолету.
- Стой! Стрелять буду! - крикнул Кожура, хотя стрелять ему было не из чего. Свой трофейный пистолет ему пришлось давно сдать, сразу после случая в лесу с официанткой Тамарой и диверсантом.
Услышав грозный приказ исходящий со стороны намеченной цели, литовец опять повалился на землю растопырив руки перед собой. Алексей и Сергей вылезли из убежища и подошли к распластавшемуся селянину.
- Я же сказал тебе стоять, а ты разлегся! А ну вставай и рассказывай, чего ты тут делаешь? - с грозным видом приказал Кожура.
Литовец поднялся, убедился, что ему, вроде, ни что не угрожает и тут же стал просить:
- Командир! Продай самолет!
- Это для чего ж тебе понадобился совершенно секретный, новой марки однокрылый летательный аппарат, к немцам перелететь хочешь?
- Ложки буду делать, миски.
Кожура нахмурил брови, сделал вид, что задумался, что никак не может принять решение и, наконец, сказал:
- Ладно. Я смотрю, у тебя благие намерения. А чем платить будешь?
- Шнапсом.
В результате плодотворных переговоров сторговались на двух ведрах самогона и закуске в виде домашней колбасы. После чего Алексей отослал мужика за шнапсом, наказав, куда его приносить и, то, что за самолетом можно приходить через недельку, когда от машины останется только планер.
Левшин, молча следивший за разговором, облегченно вздохнул, думая, что теперь самим самогонку варить не надо будет.
- Да ты что! - замахал на него руками Кожура, - какой, вопрос закрыли! Кажется даже продешевили! Хозяевам самолета из четвертой эскадрильи, надо часть отдать? Я вообще думал, это они идут. А праздник, седьмое ноября! А поварам! А гостям наших орденоносцев, дамского полу! А еще кто из полка! А мокрый Антонов! Чай не последний раз он над морем летает! Так что, скручивай, казак, трубку, бери ведро, будем гнать!
Подходя к дому с баллоном, скрученной трубкой и ведром с тормозной жидкостью Кожура с Левшином у самых ворот столкнулись с просохшим Антоновым.
- Ты куда на ночь глядя? - Поинтересовался у Сани Алексей.
- К оружейникам за взрывателями. Сбегаю на вечерний клев.
Алексей, копируя манеру зам. начальника штаба Мекиняна произнес:
- "Ты на реку не ходи, да! ты на озеро иди". Мекинян запретил глушить рыбу на реке, а про озеро ничего не говорил.
- А что так?
Оказывается, в третьей эскадрилье при глушении рыбы погиб лейтенант Иваненко. Запас времени у рыбака с ловлей на взрыватель после отворота крыльчатки и встряхивания, только две секунды. Когда Иваненко, как полагается, отвернул на два оборота крыльчатку и встряхнул взрыватель, его что-то отвлекло. Сделав замах, он руку попридержал, в результате взрыватель успел отлететь только на метр. Иваненко и убился. Когда Мекиняну доложили о произошедшем, он и запретил ловить рыбу в Немане, а про озеро в километре от аэродрома ничего не сказал.
- Значит, про озеро ничего? - Обрадовался Антонов.
- Ничего! Добавил только: " На поганый овца все шишки валятся".
- Хорошо, пойду на озеро, проверю, как там ловится, - сказал Саня и пошел за снастями.
Кожура повернулся к Левшину.
- Вот видишь, и оружейникам надо.
- А можно еще у хозяина в карты выиграть, - предложил Левшин.
- Молодец! Быстро ориентируешься! И это попробуем, Сережа!
Продолжение следует...