К оглавлению: http://www.proza.ru/2018/07/07/573
Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2018/07/06/527
А потом и для меня наступили страшные времена. Всех моих близких вывезли и сожгли в Треблинке.
Я участвовал в еврейском восстании в гетто. Мы потерпели поражение и нас всех ждала неминуемая смерть. Я прыгнул с крыши горящего дома за Стену с уверенностью, что выбрал смерть, но оказался на свободе. Упал в кусты, они-то и спасли мне жизнь.
Я налил еще коньяка себе и своему гостю и мы молча выпили.
- Скажите, Эвель, а как её звали. Мне кажется, вы ни разу не назвали её имя.
- Правда? Неужели не назвал? У неё было два имени. Еврейское и польское. Но там, в гетто, её звали настоящим именем - Эва. Эва - от древнееврейского Хава, что значит "жизнь", "дающая жизнь".
- Вы её так и не нашли после войны? А как вы узнали, что она в Израиле похоронена?
- В том-то и дело, что нашёл. Но лучше бы не находил. Потому что я окончательно поломал ей жизнь.
Я тогда был одержим коммунистическими идеями. И всей душой приветствовал новый порядок в Польше, который установили сталинские Советы. Знали бы вы, скольких людей я лично, сам расстрелял. Они были в моих глазах врагами Польши, а значит и лично моими врагами. Быстро поднимался по служебной лестнице и вскоре стал полковником Госбезопасности. Мечтал стать поэтом, а стал палачом. Но по молодости я этого не понимал. Моё пламенное сердце горело ненавистью к националистическим проявлениям, а социалистический интернационализм стал для меня основополагающим принципом.
Однажды, один высокий партийный руководитель, с партийной кличкой Товарищ, позвонил мне и сказал, что его секретарша хочет попасть ко мне на приём. А потом намекнул, что она очень хорошенькая и умная девушка, как раз в моём вкусе. Ну, раз об этом просит сам Товарищ, почему бы и не пойти навстречу. И я поручил своей службе проверить всю её подноготную, и если всё чисто - выписать ей пропуск.
И вот, в назначенное время, она явилась ко мне в кабинет во дворце Мостовских. Меня не удивляло, что люди приходящие сюда до ужаса боялись. Ведь они могли отсюда и не выйти.
Я её узнал сразу. Это была она. Эва. Настолько напуганная, что я даже не был уверен узнала ли она меня.
Даже не предложив ей сесть и сделав вид, что я очень занят какими-то бумагами на столе сказал:
- Я вас слушаю.
Она никак не могла совладать с голосом.
- Ну же. Говорите. Какое у вас дело ко мне?
Она наконец взяла себя в руки:
- Я пришла по делу одного моего близкого человека. Но не знаю, правильно ли я поступаю.
- Ну, вы можете уйти.
Она молчала, и только ломала пальцы.
- Не ведите себя как ребёнок! - прикрикнул я, и чтобы успокоить её, придвинул ей пачку сигарет. - Курите?
Она взяла одну, а я поднёс ей зажигалку. Откровенно говоря, сигареты были чересчур крепкие и вонючие для женщин. Но она лишь слегка скривившись глубоко затянулась.
- Садитесь! Хотите, я начну вместо вас? Знаю, что вы пришли сюда просить о любовнике. Вы знаете где он? Он скрывается от власти? Впрочем, мне это не интересно. Мы и так о нём всё знаем. На нём нет каких либо преступлений, и у нас нет к нему больших претензий. Пусть возвращается в клинику.
- А его не арестует?
- Вам что, недостаточно моего слова?
- Ну что вы. Спасибо, я очень вам благодарна!
Она ушла. А я мучался вопросом: узнала или не узнала она меня. Я мог бы вернуть её, она была бы в полной моей власти. Но пока она была секретаршей Товарища - это было неудобно. Неудобно и невозможно.
* * *
С тех пор я лишь следил за Эвой. Знал где она живёт, с кем живёт. Она стала преподавать французский в Варшавском университете. В тысяча девятьсот пятьдесят втором году Эва приняла католичество и они с поженились со своим любовником.
Знаете, Казимеж, для еврея самым тяжким грехом считается принятие чужой веры. Но Эва настолько любила своего мужчину, что пошла на это и стала выкрестом. Я помнил её девушкой, которая когда-то готова была погибнуть в гетто вместе со своим народом, поэтому воспринял это известие вдвойне тяжело.
Меня бесил её муж, к тому же ярый антисемит. В тот первый раз, во дворце Мостовских, я сказал Эве, что за ним нет больших грехов, но я соврал. Были. Например он застрелил почтальона Вишневского из Нинкова, который доносил в милицию. А ведь у него было семеро детей и старшей дочке было всего лишь десять. А самому маленькому - два.
Представляете, Казимеж, он убил многодетного отца, а Эва, его любовница, ходила на похороны и утешала жену и плачущих сопливых детей. И вытирала им носы. Она боялась, что подозрение падёт на него. Но всё так и осталось. Просто говорили, что это подпольщики. Так что, не только я чудовище. Он такой же палач, как и я.
И ещё одно. Я был в прошлом коммунистом, а он, ненавидящий коммунистов, вступил в партию, когда ему предложили место его бывшего профессора. Так чем он лучше меня? И если он мог быть столько лет её любовником, то мог бы быть её любовником и я.
Я стал преследовать Эву. Мне полагалось авто и личный водитель. Ежедневно мы встречали Эву около университета на моём чёрном Ситроене, а потом медленно сопровождали её. Она заметила слежку. И затевали с ней игру. Она увеличивала скорость, и мы делали то же самое, она останавливалась, останавливались и мы. Видимо, она была здорово напугана, и в один из вечеров я открыл дверь авто и сказал, вернее приказал ей: "Садитесь". Она узнала меня, и не посмела ослушаться.
Я привёз Эву в свою квартиру. Шофер остался в машине, а я стал подниматься по лестнице. Она шла за мной. Когда мы вошли спросила:
- Где мы?
- В моей квартире.
- И зачем вы привезли меня сюда?
- Чтобы переспать с вами. - думаю, она и сама догадывалась, зачем она здесь.
Она покраснела от гнева:
- Мне кажется, вы забыли спросить согласия у меня.
- А оно не требуется. В принципе, вы можете спокойно уйти, но тогда ваш муженёк наконец-то узнает о вашем "тяжком труде" в борделе гетто.
У неё подкосились ноги и она безвольно опустилась на диван. В сапфировых глазах промелькнуло узнавание. Теперь она точно вспомнила почему моё лицо казалось ей таким знакомым. Это было для неё таким шоком, что она снова почувствовала себя в том борделе, в руках интеллигента, который был её постоянным клиентом. И её сопротивление было сломлено. Я даже не стал раздевать её.
И её тело предало её. Её охватила дикая страсть и она сама торопила меня. Оргазм наступил очень быстро, и такой, что сразу стало понятно - она не имитирует его, как когда-то в гетто. Я не торопился выйти из неё, а в голове крутилась только одна мысль: "Эва, ну пожалуйста, почувствуй, насколько сильно я люблю тебя". Но нет, в нашей похоти не было ни грамма любви.
По отношению к Эве это было насилием, преступлением. Ведь теперь она боялась не только своего прошлого, но и настоящего. Но я знал то, чего не знала она - её муж изменял ей. Изменял с медсестрами, несколько раз изменил со своей коллегой Боженой Каминской. У меня были доказательства - фотографии, ведь наши службы работали практически везде. Даже когда Эвин муж ездил в заграничные командировки на всевозможные съезды и форумы, и там он умудрялся завязать интрижку с кем-либо, вплоть до горничных в отеле.
Но мне это было только на руку, потому что молодое Эвино тело требовало секса, который муж ей недодавал. Я знал, что ломаю её, но ничего не мог с собой поделать. Теперь я часто подбирал Эву в свой Ситроен, и она постепенно смирилась. Мало того, теперь она нуждалась в наших коротких встречах.
И всё же она без памяти любила своего мужа и неизменно возвращалась к нему. Проблема была ещё и в том, что я был для неё воплощением ужаса и греха, который она мечтала забыть, а её муж и был тем средством, которое помогало ей сделать это.
А я безмерно восхищался этой женщиной. Очень умная, интеллигентная, образованная. Готовая жертвовать собой, как когда-то ради её отца в гетто, а сейчас ради гражданского мужа и приёмного сына. Я её боготворил.
* * *
Она была непонятно кем при живой жене своего любовника. Та была больна после Освенцима. У неё был сын и Эва воспитывала его. Похоже, она любила ребёнка как родная мать.
Эва обожала меня и ненавидела. Однажды я нагой вышел покурить к окну, а она вытащила из кармана моего пиджака пистолет. Когда я повернулся - нацелила его на меня. "Положи обратно. Это не игрушки. Он заряжен" - как можно более спокойным голосом сказал я. Но она нажала спусковой крючок. Раздался лёгкий щелчок, но выстрела не последовало - пистолет был на предохранителе. Она ослабела и опустилась на колени. А я поднял Эву на руки:
- Вот так ты ненавидишь меня? - отнес её снова на кушетку и начал ласкать, целовать. Очень нежно и медленно. Не пропуская ни единого кусочка её, такого желанного, тела.
- Возьми меня! - вскричала она извиваясь от невыносимых ласк.
Постепенно в наших отношениях что-то изменилось. Теперь Эве нужен был от меня не только секс. Наши души стали близки. Там в гетто, она однажды порвала мои стихи, там была неприемлема моя любовь к ней, там она боялась и ненавидела меня. А теперь всё поменялось будто со знака минус на плюс. Я был единственным, кто знал её прошлое, кто знал её тайну и не осуждал за неё. Только со мной она могла вспоминать своего отца, свою подругу, свою страшную жизнь в борделе. И со мной же она могла говорить о настоящем: о её муже, приёмном сыне. Я стал мостиком между её прошлым и настоящим, а она со мной становилась цельным человеком.
* * *
В пятьдесят четвёртом году она сама прибежала ко мне:
- Эвель, катастрофа! Я беременна!
- От кого? - Спросил я, хотя ответ был и так уже понятен.
- Скорее всего от тебя.
И вдруг я понял, что от кого бы ни был этот ребёнок - я хочу чтобы она его родила. И пусть бы развелась со своим гоем (гой - нееврей). Мы поженимся, и я буду растить своего сына. Или дочку.
Я сказал ей об этом и тут же понял, что проиграл. Она настояла на том, чтобы я организовал аборт. Мужу и приёмному сыну сказала, что уезжает на несколько дней в пансионат. Мол ей нужно срочно делать несколько переводов, а для этого ей нужна полная тишина.
У неё была уже четырёхмесячная беременность. Аборт обернулся осложнениями, открылось кровотечение, и потому она вернулась домой не через несколько дней, а через месяц.
Эва настолько сильно чувствовала свою вину перед мужем, что полностью оборвала наши с ней встречи. И теперь мы оба знали, что она больше никогда не сядет в мою машину.
Мы допили коньяк. Казимеж сидел о чём-то задумавшись. Наверное он устал.
- Знаете что, надеюсь ваши сопровождающие не очень зорко за вами, Казимеж, следят. Оставайтесь у меня ночевать. Я не женат, детей нет, дом у меня пустой. Наверху есть прекрасная гостевая спальня. Так что вашему отдыху никто не помешает. А наутро я продолжу свой рассказ, если он вас заинтересовал. Понимаете, я настолько долго носил всё это в себе, что сейчас безмерно счастлив - наконец-то есть кому выслушать меня.
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2018/07/08/555