Лидия. Черновик романа.
1995 год, март. Seattle
Лето наступило неожиданно. Летние, теплые дни в мае, когда город чист и свеж, липы на Садовом кольце в полном цвету, а солнце греет по-летнему жарко. Молодая женщина в ярком шелковом платье шла быстро, приближаясь к улице Качалова. Миловидное лицо, стройная фигура – в ней не было ничего особо примечательного. Но мужчина, шедший навстречу, задержал шаг, остановился перед ней и попытался что-то сказать, задержать ее, - ему вдруг показалось, что именно эту женщину он всегда ждал! Она не заметила ни его, ни распахнутого к ней взгляда. Она обошла его, как неожиданное препятствие, не регистрируя на нем своего внимания. Мужчина обернулся – женщина уже была в объятиях другого. И тот, другой, смеясь счастливой, бесконечной улыбкой смотрел на него. Он что-то сказал ей, глядя на мужчину, и она оглянулась и тоже рассмеялась. Мужчина понял, что они смеются не над ним, они просто бесконечно, удивительно счастливы. Он сгорбился чуть-чуть больше, чем обычно, и продолжил свой путь. Путь, как ему сейчас показалось, в никуда. Потребовалось еще некоторое время, чтобы он вспомнил цель своей дороги.
Мужчина и женщина, обнимая друг друга, свернули на Качалова. Они ничего не говорили друг другу. По их быстрому, почти торопливому шагу внимательному взгляду многое можно было бы угадать: радостные мягкие лица говорили о любви; то, как крепко они держали друг друга в объятиях, свидетельствовало о том, что они испытывают страсть и нетерпение; быстрое целеустремленное движение означало, что это свидание имеет конкретную цель.
Алеша и Лидия свернули во двор и вошли в подъезд. Поднялись на четвертый этаж, и Алеша открыл дверь своим ключом. Лидия вошла в чужую квартиру, временно ставшую их пристанищем. Они встречались здесь уже два месяца, каждый вторник и четверг, но каждый раз она смотрела на квартиру, как будто видела ее впервые. И, скорее всего, если бы Алеша предложил встретиться там, она не смогла бы найти ни дом, ни подъезд, ни этаж, на котором была расположена квартира. Она не видела ее пустоты, голости, «лампочек Ильича», висящих на проводах. Была широкая постель, два разномастных стула, на кухне какая-то мебель и немного посуды. Удивительно, но на постели было чистое белье: откуда оно взялось, Лидия не задумывалась. Да и не было возможности предугадать, как она поступила бы - заметила ли, возмутилась ли, выбежала из квартиры, если бы Алеша не позаботился хотя бы об этом. Он, правда, еще в первый их приход объяснил, что это квартира приятеля, что сам он сейчас живет у любовницы, а эту квартиру его прежняя жена в ярости от измены привела в абсолютно невозможный вид: переломала и перебила всю мебель, люстры, посуду, разрезала и разорвала занавески на окнах. Алеша смеялся: себе ничего не взяла, просто решила все уничтожить. Приятель кое-как убрался в квартире, но что с ней делать дальше, пока не решил. Вот Алеша и попросил ключ для встреч с Лидией – больше было негде.
Лидии было все равно: той первобытной, первопричиной страсти, которую она испытывала к Алеше, той безусловной и поглощающей любви не было дела до окружения. Лидия была абсолютно, бессовестно счастлива: Алеша, наконец, с ней, он принадлежит ей, и она принадлежит ему. Все, что было до и после свиданий, не тревожило ее, мгновенно стиралось в её мозгу, как только она видела его. Вот и сегодня, когда она увидела Алешу, идущего ей навстречу по Садовому, она, сама того не замечая, радостно, открыто, как только она умела это делать, улыбнулась ему и еще больше ускорила шаг. Очевидно, именно в этот момент, момент откровения души, и застал ее взгляд идущего навстречу мужчины, о котором, она, правда, тут же и забыла, оглянувшись на него после Алешиных слов.
Для Лидии не существовало ничего, кроме Алеши. Ей нечего было рассказать ему: в жизни не происходило ничего значительного по сравнению со значимостью этих встреч, а говорить о своей любви она еще не научилась. Об этом говорило ее тело, ее душа, и ей казалось, что Алеша все видит и все понимает. Страсть к Алеше, зревшая в ней долгие годы, наконец, материализовалась. Все прежние встречи с ним, казалось, были только подготовкой к этой – окончательной? навсегда в их жизни? Она не знала, не хотела задумываться об этом, слишком сложными казались все последствия любого решения. Алеша тоже не затрагивал эту тему. Он не говорил ей, что любит, не говорил, что ждет, не говорил о всех других, за пределами этих встреч, отношениях. Лидия испытывала смешанные чувства ревности (неужели ему все равно?) и благодарности (слава Богу, что нет необходимости что-либо делать, решать). Лидия вела двойную игру: дома заботливый, благополучный муж, не задающий лишних вопросов, здесь – исполнение заветного желания, которое она загадала еще почти в детстве. Она вспомнила последний год в школе, накануне выпуска.
Лидия всегда, в любом транспорте собирала «счастливые билетики». Откуда это повелось, она уже не помнила. Правда, получив такой билетик, в котором складывалась одинаковая сумма у первых и последних трех цифр, полагалось загадать желание и билет съесть, но она их просто собирала. И вот настал момент, когда она решила совершить ритуал «поедания» билетов. Она придумала его сама себе, решив сжечь билетики и выпить золу с шампанским на Новый год. Нужно было только придумать достойное желание. Это было не сложно, их было только два, но о которых она думала постоянно. Ин’яз и Алеша. Алеша и ин’яз. Почему Алеша, было понятно. Но почему вдруг ей захотелось изучать иностранные языки, было непонятно. Возможно, потому, что, учась в физико-математической школе, она почувствовала свою абсолютную профессиональную непригодность к деятельности инженера? Она еще думала о ВГИКе, но природная (или воспитанная?) трусость не позволила этой мысли выкристаллизоваться в желание.
Первое желание, хоть и не на первый год, но сбылось. И теперь пришло время сбыванию второго. Это желание было теперь как спасательный круг в океане: вот я поплаваю возле него, понаслаждаюсь спокойной синей водой, ярким солнцем, а как только замерзну, сразу схвачусь за круг, и он меня вынесет на сушу. Ведь он всегда рядом, даже если он не в поле моего зрения, я знаю, что он сразу появится, как только я позову. Откуда в ней была такая уверенность – ведь это Алеша, как ей казалось, всегда покидал ее – она не могла бы объяснить.
Алеша обнял Лидию и крепко, до хруста в костях, прижал к себе. Его поцелуй, влажный и нежный, сделал низ живота таким тяжелым, что немедленно надо было лечь. Алеша угадал это желание – или он и сам испытывал нечто похожее? – раздел Лидию и уложил под одеяло. Он знал эту ее особенность: она всегда мерзла в начале. Он знал и другую ее особенность: эмоции не отражались на ее фарфоровом личике с почти японским разрезом таких же фарфоровых глаз. И только когда она закрывала их, а это случалось в страсти или, как ни странно, когда она улыбалась – глаза почти полностью при этом прикрывались веками – на лице проступала необычайной нежностью печать души.
Но сейчас Лидия внимательно, и как казалось, безучастно следила за действиями Алеши: вот он повесил на спинку стула ее платье, трусики и лифчик (ну зачем он их повесил сверху, как это смущает!), стал снимать рубашку, брюки, положил их на сидение стула и лег под одеяло рядом с Лидией. Тело Лидии было, как всегда, неожиданно прохладным, тело Алексея, как всегда, очень теплым. Одновременно были губы и руки.
Алексей большими, сильными, и, как всегда казалось Лидии, бесконечно длинными руками, пригреб ее к себе, и они замерли, ощущая и наблюдая, как тяжелая темная волна бьется сначала где-то внизу, потом ускоряет свое движение, становится все сильнее, и уже захватывает тело целиком, причем и изнутри и снаружи, и становится невозможно дышать. И вот ты уже летишь к свету по темному туннелю. А куда летишь? Улетаешь и не знаешь, вернешься ли в свою знакомую жизнь – и чувствуешь, что нет, не это важно: то, к чему летишь, завораживает радостным ожиданием. Алеша что-то говорил, она не понимала, не запоминала слов. Она лишь ощущала, что голос этого человека, того, который ввел её в это состояние, - самый главный в жизни. Голос ласковый, теплый, знающий свою силу, спокойную силу. Понимала лишь, что ничего нет, кроме этого голоса, знающего, что она должна делать. Лидия слышала гул, стоящий вокруг, и царящий в ней самой (у;-у;-у-;-у-;), и чувствовала, что нет больше её воли, свободной от его воли. Лидии нужно было задержаться, рассмотреть звездный купол, что несется на неё - но нет, не хватало времени, и она летела дальше на зов этого голоса. Лидия чувствовала: «нет предела и радости моей, и защищенности оттого, что есть голос, который знает, что я – пустота, и все зависит от этого всесильного голоса: что он даст мне, то и будет в этой пустоте».
Если бы Лидию попросили описать, как ее ласкал Алеша, как она отвечала, она не вспомнила бы ничего, кроме долгого влажного поцелуя и какой-то ужасно мучительной потребности войти в то состояние, которое она опять-таки никак не могла бы описать, кроме как чего-то темного, что поднимает все тело вверх, и не нужно делать никаких усилий, ты просто так сладко-сладко плывешь вверх, а потом вдруг тебя отпускают, и ты с самой вершины, испытывая ни с чем не сравнимую свободу, падаешь, падаешь, и это не ты падаешь, а твое тело, бывшее несколько минут назад таким тяжелым и вдруг ставшее необыкновенно легким.
Совершенно обессиленная, Лидия ощущала, что ее голова как-то неестественно запрокинута и нет сил, чтобы ее приподнять и выпрямить шею. Сдавленным, странным голосом Лидия просила тогда Алешу помочь – полностью расслабленные мышцы шеи не слушались. Затем, немного отдохнув, Лидия переворачивалась на живот и устраивалась так, чтобы смотреть Алеше в глаза. Это был долгий, очень внимательный взгляд, возможно, и смущавший Алешу, но он так же смотрел на Лидию, не отрываясь. Иногда они говорили, глядя в глаза друг другу, иногда молчали, для Лидии это не имело значения. Важно было лишь одно: вот он, тот кто тебе хозяин, и знаешь, что то, что он тебе скажет, то и сделаешь, не сомневаясь и не размышляя. Она уже не размышляла, не пыталась понять, из чего складывалась эта сила.
Алеша молчал. Он не требовал от Лидии никаких действий.
Часть 14 http://www.proza.ru/2018/07/11/1694