Часть 1. Странная закономерность
Странная закономерность выпорхнула из прожитых лет Анатолия. Чем настойчивее он пытался решать какие-либо житейские проблемы, тем большее невезение сопутствовало всем его начинаниям. Дни, месяцы и даже годы тянулись однообразной плановой чередой промахов и неудач. Усталый, с грузом печальных воспоминаний об очередном не лучшем дне Анатолий по вечерам возвращался домой с единственной заботой – обрести желанное одиночество. Он сторонился навязчивых и бестолковых разговоров с соседями, запирался в своей крохотной девятиметровой комнате, доставшейся ему после смерти родителей, и размышлял об очередном неудачно прожитом дне.
- Как так? – ломал он голову. – В моих действиях не было ничего предосудительного. Ведь я сказал правду, сказал то, о чём просто молчали другие!
- Толян, не лез бы ты на рожон. Пойми, с начальством не поспоришь! - возражали ему в курилке сослуживцы, дружески похлопывая по плечу. – Невезучий ты какой-то, а так вообще – молодец!
- Так я же не за себя, за вас хотел… - оправдывался Анатолий.
- А вот это ты зря, - хмурились сослуживцы, - тебя никто не просил и не уполномочивал браниться с начальством от нашего имени. Экий ты чудак. Вроде молодец, но чудак, опасный чудак!
Действительно, человек, который идёт в одиночку против встречного потока житейских вод, всегда кажется чудаком. Так случилось, что Анатолий с ранних лет привык рассчитывать исключительно на собственные силы. Этому способствовали разбитые семейные отношения, грызня родителей и как следствие мрачный период отрочества. Но более всего стремление подрастающего Анатолия к внутреннему одиночеству укрепила изменчивая, ещё не способная к высокому благородству юность. Сколько раз, поверив слову друга, он шёл на риск, уверенный, что друг, если потребуется, прикроет спину. Но слишком часто случалось непредвиденное: Анатолий падал, получив тычок судьбы. Слава Богу, он всегда находил силы подняться. Оглядываясь в надежде найти ответ на случившееся, Анатолий наблюдал, как товарищ, которому он доверился, беспечно дефилирует где-то далеко впереди. И кричи не кричи, он не услышит твой голос за толстым бронированным стеклом, непонятно откуда взявшимся между вами...
Анатолий долгое время винил в своих неудачах людей, обстоятельства, даже страну с её странными руководителями. Постепенно претензии к жизни обезличивались, и наконец уступили место злому и неподкупному року.
Ох, уж этот рок судьбы! Как бык, неизвестно откуда оказавшийся на сцене во время спектакля, он ужасал зрителей свирепым видом, неистово храпел и мотал мордой. С одной стороны бык представлял жалкое и смешное зрелище, с другой - наоборот что-то сильное, непредсказуемое и страшное. Так автор этих строк, наступив однажды на внушительного размера змею, застыл в скорбном недоумении, глядя на встревоженный, как наконечник стрелы, язычок рептилии.
Невезение Анатолия доходило до крайне неприличных размеров. Если он торопился, то обязательно путал порядок пуговиц на пиджаке и выходил «в свет», не замечая перекошенной на теле одежды. Если ловил такси или хотел поменять в обменнике деньги, то с лёгкостью мог потратить на поиски полдня и не встретить ни одного обменника или свободного таксомотора. Зато, когда эти прелести жизни были не нужны, казалось, городская инфраструктура состоит только из освободившихся такси и гостеприимных пунктов обмена валюты!
Анатолий был верующим человеком. Забываясь в молитве, он на время освобождал ум от страха перед роковым приближением очередной беды. Но по окончании молитвенных упражнений неприятности, как изголодавшинся звери, вновь набрасывались на него и рвали на части тихую светоносную ауру намоленного состояния души.
Временами Анатолия оставляли силы, он отступал от правды и пытался договориться с этой постылой предрасположенностью к невезению, даже медитировал. Но после доморощенных сеансов медитации его биография обрастала новыми непредвиденными и неудачными подробностями.
В конце концов наш герой осознал простую вещь: источником всех житейских нестроений является он сам. Да-да, именно в нём таится корень его тотального невезения. Откуда он? То ли Анатолий поднял корешок с земли по неосторожности и любопытству, мало ли невезучих корешков по России разбросано. Потом разобрался, выбросил, но следок на руке остался, прижился, росток пустил. Поначалу ничего. Потом больше. Мало - помалу поднялась над Толяном во весь рост новая невезучая власть.
«Ничего, - думал он, - ненадолго всё это. Подгниют корешки, невезуха сама и отвалится». Но вышло наоборот.
Первый раз он ощутил абсолютную личную несвободу обыкновенным воскресным утром. Анатолий собирался в церковь на раннюю исповедь к восьми часам. Стрелки часов приближались к половине восьмого, и следовало выходить из дома. Вдруг его любимый рыжий кот Везувий уронил со шкафа икону в дорогом старом киоте. При падении стекло киота разбилось, а сам ящик вызывающе треснул. Икона, скрытая в киоте, не пострадала, но само падение святого образа, да ещё в праздник воскресного дня, конечно, стало событием крайне неприятным.
- Ну вот, началось… - выдохнул Анатолий, подбирая осколки стекла и отломившиеся кусочки киота. Он повернулся к Везувию и, не скрывая чувств, заорал на испуганное животное:
- Да что б тебя нелёгкая одолела, мерзавец!
Наспех собрав в ладонь фрагменты разбитого киотного ящика, он встал с колен и оказался аккурат перед зеркальным фасадом шкафа. Анатолий поглядел на своё возбуждённое отражение и горестно подытожил:
- Хорош гусь! На причастие собрался, а брата неразумного готов от злости порвать. Да кто ж тебя такого исповедать станет? В шею погонят, и весь сказ…
Праздничное утро оказалось испорченным. Толян выпил стакан кефира (какое уж тут причастие!) и, затаив обиду то ли на себя, то ли на горестное стечение обстоятельств, отправился в храм постоять да помолиться – может, отпустит нелёгкая.
Часть 2. Дерзни чуток…
- Так жить нельзя! – Анатолий, стараясь не заплакать, уткнулся лбом в подушку. – Думай, думай Толян! Или скажи всем «чао!» и…
Минуту он лежал молча, сдерживая подкативший к горлу ком внутренней спазмы. Затем перевернулся на спину и уставился в потолок.
- Что «и…»? Куда ты от себя невезучего денешься? Все можно одолеть, но как одолеть самого себя? Я же сделан из невезучего материала!
- А ты дерзни чуток, - послышался голос.
- Как это?.. Стоп! Кто здесь?
Анатолий соскочил с кровати и обвёл комнату встревоженным взглядом.
- Дерзни чуток! Измени себя, перелепи… - откликнулся из ниоткуда тот же голос.
Не понимая, что происходит (хотя всё элементарно - скорее всего он просто спит), Анатолий немного успокоился и продолжил странный разговор.
- Что значит «перелепи»? Меня слепил Бог, а ты предлагаешь…
- Тот же Бог вручил тебе свободу воли - пользуйся! Ты, я вижу, не очень-то в жизни преуспел и терять тебе нечего! Рискуй - ниже дна не опустишься.
- Э, нет! Невезучий я, это верно, - Анатолий сдвинул брови, - но душа моя чиста! Ты же предлагаешь пойти против Бога, а значит, и её сделать невезучей?
- Не надо никуда и ни против кого ходить! Все мы у Всевышнего на ладони, не спрячешься. Бог дал тебе жизнь. Он же выгнал тебя из рая затем, чтобы ты не путался у Него под ногами и, как щенок, не выпрашивал подачку. Поэтому живи своим умом и будь счастлив в поте лица своего.
Голос набирал обороты.
- Тебе дана свобода воли. О, это щедрый подарок Всевышнего» Воля - твое первое оружие! Победи, наконец, свою треклятую невезуху!
Голос выдержал паузу и подытожил:
- Для этого ты должен изменить себя. И Бог-то тут совершенно не причём. Дело это житейское, не первородное.
Анатолий долго смотрел в направлении, откуда только что слышался голос. Но было тихо.
- Он прав, чёрт возьми! – решил наш герой и даже не заметил, что впервые за много лет помянул чёрта. – Завтра же иду на фитнес, а с утра (он как-то особенным образом ухмыльнулся) сбегаю на зарядку. Точно. Надо малость перелепиться!
Утром следующего дня он действительно проснулся раньше обычного, наскоро оделся и хотел было отправиться на пробежку, как услышал за окном перестук начинающегося дождя. «Ну, вот, - опустил руки Толян, - всё, как всегда. Не вышло…"
Он разделся, переставил будильник на обыкновенное время, закутался в одеяло и уснул.
В тот самый день с работой у Анатолия тоже вышла промашка. Ему предложили уволиться по собственному желанию, вернее, по желанию начальства. Обещали дать положительную характеристику и даже выплатить премию, если в кассе окажутся свободные деньги. Увы, свободных денег в кассе не оказалось, а характеристику, которую должна была настрочить секретарша Светка, он так и не получил по каким-то внутренним несросшимся обстоятельствам.
Короче, выдала кассирша Клавдия, женщина обстоятельная и холодная, ему двенадцать тысяч рублей за отработанную треть месяца. Лёшка, напарник, снял с расчёта три тысячи на прощальный посошок, а Валентин Сергеевич, нач. месткома, припомнил Анатолию давний долг в тыщу двести на общие нужды. Какие нужды?..
Обидно стало Анатолию. Конечно, он чувствовал, что рано или поздно уйдёт, вернее, его уйдут, но чтобы многолетние сослуживцы провожали его так мелочно и по-свински, этого он не ожидал. «Век живи, век удивляйся» - подумал Анатолий, развернулся и вышел из офиса. На лестнице ему встретился оборотистый Лёшка.
- Толян, ты чего? – выпалил тот.
«Да пошли вы все!» - огрызнулся про себя Анатолий.
Впервые за много лет (если не вспоминать реакцию на поступок Везувия) его душу разобрала глухая нарастающая злость. Анатолий чуть не задохнулся от метнувшейся к горлу крови.
- Ждут меня, понимаешь, ждут! Нужен я!
- Где ждут?.. – Лёшка отпрянул, громыхнув бутылками.
Но Анатолий не ответил. Он уже бежал по ступеням нижнего лестничного пролёта и не слышал, как бывший сослуживец хмыкнул ему вослед: «Да, невезуха – баба с вывертом!».
В тот же день вечером Анатолий отправился на фитнес. Купил недорогой трёхмесячный абонемен в общий тренажёрный зал с правом заниматься в местной секции айкидо. Как раз в этот день по расписанию значилось очередное занятие.
Разогревшись в зале, Анатолий спустился в назначенное время в цокольный этаж и оказался в небольшом уютном помещении. На татами рядком сидели порядка десяти учеников в белых торжественных кимоно. У стены стоял учитель, правильнее сказать сэнсэй, в ещё более ослепительном кимоно, расшитом крупными цветами, и что-то тихо рассказывал.
- Можно? – спросил Анатолий, стыдясь своего порядком заношенного спортивного костюма.
- Проходите, - ответил сэнсэй, - слушайте и запоминайте.
На втором часу занятия учитель велел всем подойти к стене. Разбив учеников на пары, он показал, как следует выкручивать противнику руку, если тот оказывает сопротивление.
- Вы стоите у стены плача. Работаем в полную силу.
Первым выкручивать руку досталось по жребию напарнику Анатолия. Несколько минут он пыхтел и безуспешно пытался провести приём. Наш герой обладал от природы недюжинной силой, и напарник, как ни тужился, ничего поделать с рукой Анатолия не мог. В конце концов, отчаявшись нанести какой-либо вред, он позвал сэнсэя.
- Как это не можете? Ну-ка дайте!
С этими словами айкидошник обхватил руку Анатолия и вызывающе резко довернул её в какой-то неестественной внутренней плоскости. В принципе, он совершил движение, о котором рассказывал ученикам, но в его действиях присутствовал, как бы поточнее выразиться, некий профессиональный шарм. Помните сказку про репку? Вот-вот, именно мышка (смысл этого персонажа недоступен новичку до тех пор, пока он сам не попробует выдернуть репку), так вот, повторюсь, именно мышка и решила исход дела.
В следующее мгновение Анатолий провалился в бездонную чёрную дыру и на малое время потерял сознание.
- Ну что, новичок, оклемался? – сэнсэй участливо наклонился над Анатолием. – Ты какой-то невезучий. Я первый раз промахиваюсь в силе. Уж прости, на тебя пришлось.
Тренировка подходила к концу. Анатолий не стал дожидаться финального ранжира и отправился в раздевалку. Одеваясь, он заметил, что правый локоть не держит усилие. Это была именно та рука, к которой приложился сэнсэй. «Ладно, дома разберусь» - решил Толян, кое-как накинул на одно плечо пальто и направился к выходу.
Дома перед зеркалом он внимательно оглядел повреждённую руку и обнаружил, что из локтевого сустава вместо плавного закругления торчит острая, как гвоздь, кость. «Ё-моё! – присвистнул Толя. – Он же мне всю суставную сумку порвал…». Рука действительно отказывалась слушаться. Он попробовал отжаться от пола – локоть отказывался держать вес тела.
«Ну и денёк! - густые слёзы навернулись на глаза Анатолию. – Что скажешь, брат Толян? Н-да, технология «я умнее Бога» не заладилась. А я-то, дурак, уши развесил…»
Взгляд Анатолия уткнулся в потолок. В центре серого замызганного прямоугольника покачивалась простенькая потолочная люстра. «Крюк прочный, выдержит, – мозг Анатолия размышлял короткими отрывистыми фразами, - табуретка есть. Так, что ещё? Ах да, верёвка. Бельевая не пойдёт, тонковата, – с минуту Анатолий думал, - есть! Есть у меня одна верёвочка! Что? Что такое?..»
В дверь стучали. Перестук сопровождался негромкими покашливаниями. Анатолию стоило труда переключить сознание на призывные звуки из коридора.
- Это ты, Флавий? Входи, молчун, – выдохнул хозяин комнаты, радуясь, что судьба представила ему некоторое время (последнее!) для продолжения жизни.
Часть 3. Собеседники
- Толь, можно к тебе? - в щель между косяком и приоткрытой дверью протиснулся щуплый мужчина средних лет. - Ты прости, не могу один, душит всего, лоб как клещами сдавило.
На пороге комнаты стоял одинокий Флавий, печальный и такой же, как Анатолий, никому не нужный человек. Год назад он въехал в соседнюю комнату после смерти бабы Дуси. С той поры в квартире стало проживать сразу два безрадостных молчуна. Третьим жильцом, вернее, жиличкой была полоумная тётя Нида (в народе - Гнида). На появление в квартире Флавия она отреагировала достаточно парадоксально.
- Толя! – воскликнула она, указывая на Флавия. – Нас стало слишком много. Предлагаю умирать по очереди!
- Толь, не гони, а... - сосед застыл в полудвижении.
- Да уж заходи, коли вошёл, - миролюбиво ответил Анатолий, подавая гостю стул.
- Я тут принёс чуток, - Флавий поставил на стол литровую бутыль мутноватой самогонки и плетёное лукошко с деревенской съестной всячиной, - вот, брат заезжал, привёз. Мне одному не одолеть – помру! Дай, думаю, к соседу на огонёк зайду. Побалакаем с ним, полюбезничаем, глядь, слово за слово на душе-то хвороба и оттянется, отпустит нелёгкая хоть малость.
- Скажу тебе по-соседски, - усмехнулся Анатолий, - я нынче собеседник неважный. Уж больно день не задался. Про таких, как я, говорят: «не повезло - на ветру штаны порвал». Оно тебе надо, Флавий? Ты лучше телевизор включи, на клоунов глянь, может, и полегчает. Со мной-то зачем?
- Выслушай меня, Толя, - печально улыбнулся Флавий, - я к тебе поплакаться пришёл. В гробу видал я этих клоунов. Выпьем, соседушка, по единой!
«Ладно, - подумал Анатолий, - встать на табуретку я всегда успею».
- Фла, а давай-ка сперва я тебе сказ расскажу. Сказ правдивый, так сказать, доморощенный. Наливай! – Анатолий посмотрел в потолок, печально улыбнулся в ответ Флавию и подсел к столу. – Вот слушай…
Покатился рассказ, как клубок, издалека. От самых школьных лет, когда он, здоровый парень, оказался на задворках класса. А причиной его нестроения в коллективе оказалась гипертрофированная стеснительность. Отец Толика был вечно в делах, сыном не занимался, не научил его смотреть на жизнь прямо и не раболепно. Оттого пакостное подростковое стеснение обложило, как данью, поступки юноши и сжало круг его социальной жизнедеятельности.
С девочками он практически не общался. Отдельные инциденты, возникавшие непредвиденно, так сказать, при лобовом столкновении, заканчивались смущением и позорным бегством Анатолия под скаредные насмешки одноклассников. Он не мог связать двух слов у доски на уроках литературы, если надо было разобрать романтические мотивации героев. Например, "отвечая" тему: «Объяснение в любви Петра Гринёва и Маши», Анатолий в течении пяти минут не проронил ни слова. Когда же Марья Ивановна встала из-за стола, подошла к нему и тихо, чтобы не слышал класс, спросила, почему он молчит, Толя, сбиваясь и краснея ответил ей: «Марья Ивановна, простите, об этом нехорошо говорить вслух». Тогда учительница достала пачку сочинений, нашла сочинение Анатолия и прочитала внушительный отрывок, посвящённый теме любви в повести «Капитанская дочка». Окончив читать, она поглядела на притихшие ряды учеников и увидела то, что наполнило её сердце радостью. Тихой материнской радостью за смутившегося у доски малознакомого ей долговязого паренька.
«Да, - подумала она, - одни, как бабочки, сверкают перед всеми бархатной красотой крыльев, другие хранят красоту глубоко в себе. И это тоже хорошо. Без внутренней красоты внешнее великолепие случайно и недолговечно.
Марья Ивановна погрузилась в далёкие нежные воспоминания.
Она припомнола, как один знакомый художник рассказывал ей про удивительные космические метаморфозы и как он иллюстрировал свои слова невзрачными серыми разводами на старой полусгнившей доске. Это было так замечательно!..
Звонок прервал её размышления. Марья Ивановна очнулась и невольно смутилась от того, что более полусотни глаз внимательно и задумчиво глядели на неё. Никто не шелохнулся. Только у доски ёжился и переминался с ноги на ногу забытый всеми Анатолий.
- И ты знаешь, Флавий, я тогда, стоя у доски, почувствовал крылья за спиной! – Анатолий в третий раз налил по единой. - Мне захотелось писать, говорить с девчонками, драться. Это было сродни состоянию счастья! Я перестал бояться за себя, ощущать собственную неполноценность. Мне захотелось поделиться с другими хоть толикой нахлынувшего на меня счастья. Я буквально набросился на одноклассников, требуя внимания к моим исповедям души. Каждой девчонке я бессовестно врал, признаваясь в любви. Но самое удивительное то, что я искренне верил в свои слова. Когда меня очередная возлюбленная укоряла: «Толечка, ты же вчера то же самое говорил Наташке Фроловой!», я честно отвечал: «Не может быть!..». Состояние вольной птицы с неделю буквально распирало меня изнутри и готово было стать в конце концов чем-то искренним и замечательным. Но мой счастливый полёт, как ты понимаешь, не вписывался в планы созданной лично для меня невезучей биографии. Вскоре картонный самолёт потерял управление, и я «благополучно» разбился…
Анатолий обхватил голову руками и погрузился в задумчивость.
- По единой, Толя! – Флавий нарушил молчание.
- Да-да, конечно, - Анатолий очнулся.
- Короче, после того случая всё вернулось на круги своя. Более того, ко мне «после падения» накрепко привязалась житейская нерасторопа. Во всём, что мне приходилось делать, я стал чуть-чуть не попадать. Перестал выбивать десятку в тире, перестал находить в живом разговоре нужное слово, стал слишком часто ронять из рук то чашку, то компьютер… Поначалу я относился к этому забавному невезению философски: мол, щука на то и дана, что б карась не дремал. Но потом эта «забава» стала расти в размере. И когда я по-настоящему её оценил и испугался, было поздно.
Анатолий непроизвольно посмотрел в потолок.
- А сегодня, Флавий, вообще особый день. Меня выгнали с работы, я повредил руку и… и растратил последнюю надежду на лучшую жизнь. Представь: с неба в житейское море упала звезда, остыла и превратилась в звезду морскую, обыкновенную мясистую каракатицу, не нужную ни рыбакам, ни Богу…
- По единой, Толя, по единой! – Флавий вскочил со стула, подбежал к Анатолию и обнял его за плечи. – Ты же сокровище, Толян, понимаешь, сокровище! Твою историю должны услышать люди. К примеру, я. Да я после твоих слов о себе и говорить не хочу! Тепло мне стало теперь, уютно. Знать, не один я такой горемычный. Светло в глазах, поверь, светло стало, как днём!
Флавий поспешно разлил самогонку по рюмкам, вытер рукавом слёзы и выпил. Анатолий отпил глоток и продолжил:
- Представь, вчера со мной говорил голос. Натуральное фэнтези! Он предложил мне одолеть невезуху, но как-то странно. Он, видишь ли, напомнил мне про мою же свободу воли. Дескать, исправь себя сам, без Бога. А в кого, скажи, я могу превратиться без Бога? В силача-одиночку?
- Да, это хороший вопрос! – подхватил Флавий, разглядывая Анатолия через зелёное стекло бутылки.
- Вот я и рассудил тогда: откуда мы знаем, сколько напастей уготовано нам судьбой? И то, что реально портит нам жизнь, возможно, лишь малая часть заготовленного для нас невезения.
- Согласен! - воскликнул Флавий.
- Голос предложил мне улучшить то немногое, что уже известно. Но вопрос в том: не спровоцирую ли я тем самым иные, гораздо большие неприятности?
- Тут я тебя не понимаю! – собеседники чокнулись, выпили и, наскоро закусив, приготовились к обстоятельному размышлению.
- А как же свобода воли? – Флавий хитро посмотрел на собеседника. - Стоп! Ещё раз по единой!
- Вот какое дело, - причмокивая селёдочкой, продолжил Анатолий, – я понимаю свободу воли не как вызов Богу, а как персональную свободу человека творить в божественном пространстве…
- Отличная мысль! – перебил Флавий.
- Так вот, голос, который разговаривал со мной, всё время выталкивал меня из него, настаивал на уединении от Бога. Но там, где нет Бога, нет добра, справедливости, нет жертвенной любви и человеческого благородства. Зато есть сила, власть, аналитическое превосходство, семейный договор, ювенальная юстиция и право половых меньшинств на извращение божественного гендерного замысла! Я понимаю, холёный дарвиновский супербой внешне гораздо более эффектен, чем ссохшийся в молитвенном подвиге какой-нибудь сирийский подвижник. Но в таком случае следует сказать, что лучший из людей – молодой лев, и самое дееспособное интеллектуальное образование – стая!
- Так-так, дальше! - Флавий в волнении стал потирать ладони.
- А явление в мир гения-одиночки, монаха-отшельника, мудреца-философа – это досадные исключения из общего правила стаи, так сказать, социальный брак, общечеловеческий сбой. Так что ли? Выходит, китайские хунвейбины и украинские радикалы – идеальные первопроходцы в мир грядущего человеческого счастья!..
- Ты прав, Толя, - Флавий сосредоточенно, стараясь не пролить ни капли, разлил по рюмкам остаток самогона, - то, что ты сейчас сказал, должны, повторяю, услышать люди. Запиши всё это. Я знаю на Арбате одного парня. Он просто стоит и читает вслух свои книги. И многим нравится, даже деньги кидают. Им бы тебя послушать! Ну что, напосошок и по кельям?
Часть 4. Гибель Везувия
Флавий сгрёб со стола остатки пиршества и, кренясь бочком в сторону двери, попятился к выходу.
- Пиши, Толян, пиши! – воскликнул он, перетекая в узкую щель приоткрытого дверного проёма. – Ты – гений!..
Щель была мала, и Анатолию показалось, что Фла просто вышел из комнаты через закрытые створы, как в фэнтези.
«Гений? Он сказал, я гений? – подумал Толян, оставшись в одиночестве и невольно усмехнулся этому событию. Да-да, именно событию, потому что последнюю похвалу в свой адрес его память «датировала» по меньшей мере тридцатилетней давностью (маленький Толя запомнил, как перед самой смертью бабушка сказала ему: «Ты у меня замечательный!)
Анатолий почувствовал, как плотный горячий валик внутреннего самодовольства медленно растекается по кровотокам. «Чертовски приятно!» - зевнул он и, протянув руку, взял с письменного стола листы писчей бумаги. "Так,.." - он приготовился записать что-то весьма гениальное, но в этот момент кот Везувий, сидевший на приоткрытой дверце платяного шкафа, прыгнул ему на плечо. Балансируя и пытаясь обрести равновесие, десятикилограммовая скотина вцепилась когтями в шею хозяина. Анатолий взвыл от боли, вскочил со стула и сбросил кота на пол. Кот приземлился на четыре лапы, затряс взъерошенной головой, но тут же взлетел на подоконник, перескочил на форточку и замер в ужасе между небом и рассерженным человеком. Анатолий, не вполне понимая, что он делает, схватил веник, подбежал к окну и, уткнув веник в кота, вывалил его наружу. Везувий попытался зацепиться за раму, за узкий оконный отлив, но его когти только чиркнули по стеклу и оцинкованной жести. Падая, кот бросил прощальный взгляд своих круглых не понимающих зрачков на Анатолия и исчез внизу. Анатолий остолбенел. Он слышал стук собственного сердца и далёкий щебет птиц. Вдруг ритм ударов сбился каким-то дополнительным непрошенным ударом. Он очнулся и мгновенно осознал происходящее. С рёвом «А-а!..» Анатолий вскарабкался на подоконник. Боже!.. Внизу на асфальте лежал неподвижно его возлюбленный Везувий. Даже с высоты седьмого этажа было видно, как в закатных лучах солнца поблёскивает тёмная лужица крови вокруг его головы.
Он поспешно слез с подоконника, постоял минуты две посреди комнаты, собираясь с мыслями, затем взял непрозрачную сумку, сапёрную лопатку и вышел из квартиры. «Вот тебе и фэнтези, чертовщина какая-то...» - мелькнула вдогонку в голове мысль.
Анатолий похоронил кота за городом. Долго ехал в пустом трамвае, шёл по пустырю, пока не набрёл на лесную опушку. Солнце уже совсем село, на тёмном небе играли прощальные сполохи вечерней зарницы. Раскопав небольшую яму, он аккуратно опустил сумку. Долго не решался расстегнуть молнию, потом всё же открыл и поглядел на мёртвого Везувия. Струи невысказанной горечи секанули его воспалённые щёки. Анатолий вздохнул, застегнул молнию и стал закапывать сумку. Вдруг его глазницы, как две опрокинутые морские раковины, стали заполняться напористой соленой влагой.
«Да что же такое со мной творится?! – взвыл он. – Господи! На что мне такая жизнь? Не хочу, не могу больше…»
Анатолий повалился на землю, сжался в комок, как раненный зверь, и постепенно затих, забыв о наступающей ночи, окончании работы общественного транспорта, наконец, о собственной безопасности и здоровье.
«Пусть, пусть случится со мной,.. неважно...
Он заснул тягостным беспокойным сном, будто провалился в глухой подпол времени. Отмирающими кончиками сознания Анатолий еще различал отдельные звуки вдали над облаками сна. Но облака сгущались и слипались в плотную силиконовую массу.
Наконец он почувствовал телом, как последний фонарик, пробивающийся сквозь резиновую толщу неба, стух, и наступила полная темнота, нежная, как вата, лёгкая, как дым...
- Да он холодный, помер чувак – факт.
- Не-е, щёки, гляди, не белые, жив, поди. Пошевели–ка!
- Ты чё! Я боюсь мертвяков трогать, смерть, она штука заразная.
- Пусти тогда. Ну, пусти, говорю!
Анатолий почувствовал, как что-то тупое упёрлось ему в плечо. Он открыл глаза и чуть приподнялся от земли.
- Ух ты, чувак ожил!..
- А я тебе говорил: живой он, видишь теперь сам - живой.
Светало. Над Анатолием склонились два мужика в потрёпанной одежде и с целлофановыми пакетами в руках. Один из них был лет на двадцать постарше другого, может отец. Молодой же походил на огромного взъерошенного медведя. Он стоял косолапо и глядел, как показалось Анатолию, с затаённой злостью. В аромат осеннего утра вкрался неприятный запах нечистоты, исходящий от наблюдателей.
- Вы чё, мужики? – с испугом зашепелявил Анатолий. Его не промытый утренним чаем голос сипел и отказывался слушаться.
- Да мы тут, мил человек, по грибы ходили, глядь – мертвяк лежит. И вроде не легавый. Вот, решили удостовериться. А ты живой – ну, потеха! – мужики залыбились, открыв для просмотра желтые щербатые зубы.
Анатолий поспешил подняться с земли.
- Вы идите, со мной всё в порядке, не стоит беспокоиться, - проговорил он, оглядываясь вокруг.
- Как же нам, мил человек, не беспокоиться, когда третий день обоим жрать не неча. Уж ты подай всё, что при себе имеешь. Голодный человек, он хуже зверя, разорвать может, - усмехнулся старшой.
Молодой медведь, косолапя и прихрамывая на одну ногу, обошёл Анатолия и встал за его спиной.
- Ребята, спокойно! – заскулил Анатолий. – Всё моё – ваше, только не бейте.
Случилась обычная история. Наш герой оказался (по доброй воле – заметьте!) в плену привычного страха перед непредвиденными обстоятельствами. Он «забыл», что сам по себе не ниже и не слабее молодого медведя-разбойника. И уж, как минимум, на «фифти-фифти» мог бы с ними, голодными, поговорить по-мужски, или хотя бы попробовать. Всё лучше, чем самому нести голову на плаху и обещать палачу премиальные за хорошую работу.
Анатолий послушно достал из нагрудного кармана пиджака портмоне и в довершение позора выворотил карманы брюк.
- А вообще, чё ты тута делал? – спросил молодой.
- Я…
- Глянь, Федь, - перебил старшой, показывая подельнику на вскопанный участок земли, - свежая прикопка! Может он сбросил чего?
- Да нет же, я…
- Глохни! – огрызнулся старшой. – Федь, да у него и лопатка имеется! Ну-ка, ты, шнырь, дай сюды лопатку! Точно закопал, вона, гляди, Федь, земелька-то налипла – свежак. А ну, сынок, копни малость.
Тот взял лопату и сделал пару копков. На третьем копке лезвие скользнуло по зарытому в земле предмету.
- Батя, схрон! – заорал молодой верзила.
Старшой выхватил заточку и полоснул воздух в миллиметре от потерявшего последнее самообладание Анатолия. Толян упал на землю и, как ящерица, отполз в сторону.
- Лежи тута, - скомандовал старшой, - дёрнешься – прирежу.
«Вот те грибники…» - пискнул Анатолий, придавленный железобетонной плитой страха. Он безучастно наблюдал, как оба разбойника сгрудились над могилкой Везувия и…
- Ах, ты падла, кошку схоронил тута! – захохотал младший, приподнимаясь с колен. – Бать, может, его к ентой кошке прикопать?
У Анатолия вырвалось нечленораздельное оханье. Оба разбойника злобно зыркнули в его сторону. Анатолий с трудом подобрал губы и затих.
- Валим, Федь! – скомандовал старшой. – Живи, баклан, радуйся. Подфартило тебе нынче, крепко подфартило.
Мужики вытряхнули из сумки тело несчастного Везувия, вместо него сложили в сумку пакеты и сапёрную лопатку и, не обращая внимания на бедного прижавшегося к земле Толяна, переговариваясь, отправились в лесок. Через пару минут их говор стих в утреннем молоке наступающего дня.
Мятый, перепачканный с ног до головы, Анатолий сидел на облысевшей осенней кочке и плакал от бессилия и очередной несправедливости, случившейся с ним.
– Подфартило! Ох, подфартило… – он подошёл к развороченной могилке, поднял с земли несчастного Везувия и бережно вернул в ямку. Затем набросал поверх бугорок земли, стряс земляные катышки с ладоней и быстрыми шагами, будто опасаясь возвращения лихих недругов, направился к трамвайной остановке.
Он шёл, сутулясь и поминутно стирая с лица набегающие слёзы. Его сопровождали встревоженные птицы и множество котов, которые прямо из-под ног срывались с места и убегали прочь в туманное млеко.
«Господи, милый Боже, что Ты со мной делаешь! – подрагивал голос Анатолия над хмурой утренней проседью. – Страх губит мои последние силы. Я же Твоё возлюбленное творение, Твой замысел! Прости, но я ничего не понимаю. Я гибну. Гибну, так и не узнав – зачем…».
Через двадцать минут он подошёл к остановке. Вскоре подъехал трамвай. Анатолий поднялся по ступенькам водительской двери и остановился перед турникетом, вспомнив, что всё до копейки отдал грибникам.
- У меня нет денег. Меня ограбили, - обратился он к женщине-вагоновожатой.
Та посмотрела на замызганного пассажира и ответила:
- Проходи, мил человек, вижу, досталось тебе крепко от вчерашнего дня.
- Это точно... - Анатолий перелез через турникет и сел в глубине вагона. «Надо же, «мил человек» я» - слёзы вновь подступили к глазам. Он поднял воротник плаща и вжался в холодное оконное стекло. «Мил человек, надо же…»
Часть 5. Плоды молитвы
...Наутро Анатолий встал поздно, с больной головой. В глазах кружились невнятные тени, что-то всё время посверкивало впереди за меняющимся нагромождением предметов. Он выпил святой воды и встал на молитву. Постепенно ум очищался непрерывным течением молитвенных фраз, а вереница покаянных звуков вымывала из души нестроение. Так крупные капли дождя смывают с перепачканных рук разводы грязи, возвращая ощущение лёгкости и внутренней чистоты.
Анатолий трижды перечитал утреннее правило, но заканчивать молитву не хотелось. Ему казалось, что с завершением молитвословия, тени и вспышки зловещих зарниц тотчас вернутся. Он боялся прервать свой собственный голос и стал вычитывать всё подряд, что имелось в Молитвослове на разные житейские случаи. Минут через десять он услышал далёкий раскатистый голос: «Оглянись, чадо!»
Анатолий доверчиво оглянулся и увидел возле двери среди житейского мусора - тапочек для гостей, веника и самодельной швабры - ту самую сумку, которую забрали у него мужички-разбойнички. Но самым невероятным было то, что рядом на подлокотнике дивана сидел и замывал гостей… его возлюбленный кот Везувий! Да-да, именно он, целый и невредимый. «Сон или чудо?» - Анатолий недоверчиво вновь поглядел на сумку.
Не в силах даже подступить к осмыслению случившегося, он, наскоро умывшись, не завтракая и не интересуясь утренними новостями, бросился к письменному столу. Подобно крови, истекающей из раны, поток литер подхватил в неистовом порыве его духовные скрепы, стряхивая с них налипшие фрагменты внутреннего страха. Страха, накопленного за десятилетия жизни с угнетённым сознанием и ощущением собственной неполноценности, страха, превратившегося в дополнительный орган тела, купирующий ум и стремление к прогрессивному продолжению жизни…
Именно о таком страхе говорил Чехов, призывая «выдавливать по капле из себя раба». С каждой следующей литерой корпускулы житейских опасений тонули в разводах синих, припасённых Анатолием ещё с советских времён ученических чернил.
И свершилось чудо! Несчастья вчерашнего дня, промытые слезной молитвой и оказавшиеся на деле просто тягостным сном, уступили место веренице новых чудесных событий. Испытывая чувство внутреннего воскресения, Анатолий ещё с большим воодушевлением углубился в сочинительство. Впрочем, словом "сочинительство" определить то, что выходило из-под его пера было бы не совсем правильно. Написанное скорее походило на точную стенограмму несносной человеческой жизни. Именно эта бесхитростная житейская правда и зажгла, как показало время, человеческий интерес к автобиографическим записям несчастливца Анатолия.
Часть 6. Арест
Через неделю рукопись была готова. Анатолий пересчитал все свои сбережения, вздохнул, и отправился в машинописное бюро оцифровывать текст.
- Ну как, оцифровали? – спросил Флавий, разглядывая соседа, входящего с аккуратно обёрнутой типографской пачкой.
- Оцифровали. Даже попросили разрешение скопировать для себя – ответил Анатолий, неловко улыбаясь.
- Вот, я же говорил – есть интерес!
Флавий сжал ладонями виски и стал возбуждённо ходить взад-вперёд по коридору.
- Так, сегодня у нас суббота. Прекрасно. Значит, завтра воскресенье. Толя, завтра же ты идешь на Арбат и делаешь то, что я вам сказал.
Флавий замолчал, о чём-то сосредоточенно думая. Анатолий направился было в свою комнату, но Фла ухватил его за рукав и продолжил инструктировать:
- Встанешь на углу Спасо-Песковского переулка. Там ещё белая церковь неподалёку. И будете читать, слышите меня, читать! Пусть люди идут мимо, хмыкают, показывают на тебя пальцами, ты читаешь, только читаешь. Возьми с собой бутылку воды и пару бутербродов подкрепиться. Ага?
- Я понимаю, Фла, - ответил Анатолий.
Он слов товарища он ощутил внутреннюю вибрацию в теле. События последней недели не прошли бесследно. Теперь он испытывал необычайную смелость и решимость идти вперёд, идти, как в разведку, навстречу лиху. Образ мыслей, чудесным образом поменявший знак на противоположный, отныне его поддерживал и направлял. «А что? И пойду, и буду читать! – клокотал Анатолий внутривенно. - Приветствую тебя, Жизнь! Осанна в вышних!»
Он стоял на пересечении Спасо-Песковского переулка с улицей Арбат и теребил в ладонях листы рукописи. Бросив под ноги сумку с бутербродами и бутылкой кипячёной воды, подкрашенной вчерашним чаем, он читал тихим, погруженным в самого себя голосом.
- Слушай, друг, читай громче, интересно же! – гнусавым голосом попросил рыжий пацан в велюровом новомодном костюме. – Оно правдиво выходит, тля меня побери!
Анатолий повысил голос и попытался придать словам некую выразительную театральность. Он покрепче упёрся ногами в брусчатку улицы и вытянул руку с листами текста:
- Его желание жить с каждым днём оседало всё глубже в трясину неуверенности и душевного подленького страха. Он казался себе все более беспомощным и беззащитным перед обступающими его со всех сторон непредвиденными каверзами судьбы…
Анатолий сделал паузу, набрал в лёгкие воздух и приготовился продолжить, как вдруг сквозь плотное кольцо слушателей в центр протиснулась молодая женщина. Она виновато поглядела Анатолию в глаза и воскликнула:
- Как хорошо вы говорите! Тысячу раз соглашаюсь с вами. Позвольте мне добавить от себя...
Не успела женщина договорить фразу, как несколько полицейских, обогнув толпу слушателей, ловкими перехватами спутали Анатолию руки за спиной и повели в машину с голубым номером, стоящую неподалеку прямо на пешеходной дорожке улицы. Никто ничего не успел понять. Какой-то парень, растолкав полицейских, успел незаметно вложить в стиснутые ладони пленника маленькую записку. Анатолия запихнули на заднее сидение, сопровождающие юркнули рядом. Автозак включил сигнальные огни и тронулся с места.
- Что произошло? Кто он? – спрашивали люди друг друга.
Молва о случившемся побежала по Арбату. То, что пленённый литератор был не в ладах с властью, всем казалось несомненным. Но кто он? Неужели хрущевские «бульдозерные» рецидивы востребованы новейшей историей страны? А иначе как объяснить пленение, фактически арест, без предъявления ордера, без понятых наконец? Вскоре в толпе взволнованных горожан появились несколько одинаково одетых мужчин спортивного телосложения. Слово за слово они перехватили нить разговора, убедили собравшихся разойтись с миром и продолжить воскресное гуляние. «Там разберутся, обыкновенная проверка, он приезжий, не зарегистрирован, сейчас в отделении выполнят все въездные формальности и отпустят. Приходите завтра, этот человек наверняка здесь будет читать, и никто его пальцем не тронет. Потерпите день, и вы сами во всем убедитесь…»
В науке Психология есть понятие «эффект толпы». В двух словах – это влияние группового сознания на интеллектуальную и чувственную природу человека. С другой стороны, это некое комфортное состояние человека в плане личной защищённости и необходимости принимать трудные решения. В толпе опасность всегда опосредована, поэтому каждый член толпы может проявлять себя как личность и одновременно находиться под «крышей организации». Значит, первая стрела, выпущенная недругом в толпу, скорее всего достанется твоему товарищу, но не тебе. Это, в свою очередь, рождает в сознании члена толпы ощущение безнаказанности и трусливой отваги.
Человек, несмотря на свой очевидный божественные промысел, создан из глины. Он также, как глина, пластичен. При определённых жарких обстоятельствах он может принимать твёрдую форму, а в ином случае терять её совершенно. Например, жёлтая медийная река способна размыть человека и создать из него некий мутный раствор, готовый к применению в любых сеансах социальной медитации.
На толпу нетрудно влиять. Броуновское движение её участников усредняет, вернее, обнуляет результирующий человеческий вектор. Поэтому применение даже небольшой направленной силы может оказать на толпу реальное действие.
Анатолия доставили в отделение и действительно через пять минут, записав личные данные, отпустили. «Не бузи на людях, нехорошо» - старшина похлопал его по плечу и проводил до двери. По пути к выходу Анатолий поравнялся с так называемым «обезьянником». В довольно чистом помещении, отгороженном от коридора внушительной решёткой, развалился на лавке человек с огромными голубыми глазами. По виду он напоминал обыкновенного российского бомжа, неряшливо одетого и трогательного в своей неприспособленности к благополучной жизни.
- Эй, счастливчик! – окликнул бомж Анатолия. – Сон-то не забывай – здоровее будешь!
Анатолий вздрогнул. Перед глазами вспыхнула картинка той самой злосчастной опушки. Как бы за кадром он ощутил человеческое движение и увидел мелькнувшие рядом две синие тени…
- Заткнись, Захарий! – старшина миролюбиво окрикнул бомжа. – Не слушайте его, Анатолий Прокопьевич, - полицейский с улыбкой взглянул на Анатолия, - Захар ночует у нас через день и всем все предсказывает. Достал уже.
- И что, сбывается? – переспросил Анатолий, улыбаясь в ответ старшине.
- Не поверите, в десятку бьет, бандит! Даже украинскую заварушку по дням выложил года за полтора до того. Достал уже, ей Богу!
Часть 7. Эхо
Анатолий вернулся домой, опустошённый событиями и переживаниями дня. Чтобы хоть чем-то заполнить навязчивую тишину комнаты, негромко включил радио. Курсор приёмника застыл на радиоволне его любимой радиостанции «Эхо перестройки». По вечерам, вслушиваясь в голос «Эха», он отмечал для себя много полезного. Ему нравилась высокая интеллигентная планка подачи материала, избранный состав приглашенных участников, многие из которых были действительно интересными, оригинально мыслящими людьми. Анализируя острые злободневные радиодиалоги, Анатолий чувствовал собственные образовательные изъяны. Общение с приемником (он любовно называл его - «моя говорушка») было сродни рентгену, проявляющему недостатки его внутреннего интеллектуального воспитания. Пристрастие к общеобразовательной самокритике можно было бы сравнить с обыкновенной безделицей, если бы не одно но. Наш герой действительно всякий раз предпринимал попытки «штопать» себя по «образу и подобию» очередного приглашенного в студию замечательного человека. И пока шла передача, Анатолий реально менялся. Однако каждый раз по окончании трансляции он терял приобретенный конструктив и становился прежним – неловким, стеснительным и невезучим.
Стрелка часов перевалила за вечернюю цифру «восемь», и на волне «Эха» начались новости. Анатолий в задумчивости сидел на диване, лишь краем уха прислушиваясь к звукам радиопередачи.
- Отметим очередной возмутительный факт неуважения к понятию «демократия» в нашей стране. Сегодня на улице Арбат около двенадцати часов дня произошел инцидент, который…
Анатолий насторожился. Действительно, голос диктора оповещал москвичей о задержании сотрудниками правопорядка неизвестного литератора, открыто читавшего на углу Арбата и Спасо-Песковского переулка новую, только что законченную рукопись о социальном неравенстве и прочих изъянах современной российской жизни. «До каких пор гражданский голос в нашей стране будет под прицелом опричников власти? – пламенно вопрошал ведущий передачи. - Свободу борцам за демократию и справедливость!»
«Ё-моё… - Анатолий вжался в диванную подушку. – Это ж про меня!» Он непроизвольно нащупал в кармане записку, которую тайно от конвоиров передал ему какой-то парень. Это была визитка. «Андрей Паршин. Свободный журналист». Далее следовали е-мэйл и телефон. «А чё, возьму да позвоню» - подумал Анатолий и принялся искать сотовый телефон.
Беда с этими телефонами. Их всё время приходится искать. Упрямство, с которым эти неодушевленные предметы прячутся от своих владельцев достойно, как говорят в таких случаях, лучшего применения! Статистика мобильных исчезновений подтверждает тезис церкви о том, что мы – арена борьбы двух противоположных духовных сил, добра и зла. Не имея возможность руководить нашим любящим сердцем, силы зла (читай – бесы) пакостят по мелочам, пряча сотовые телефоны, делая подножки на ровном месте и прочие непредвиденные неприятности. Конечно, силы добра (читай – наш ангел-хранитель) всегда готовы помочь нам, исправить ситуацию и вернуть благоприятное стечение обстоятельств. Но ангел-хранитель, вечно занятый ворохом других неотложных дел (читай – нашим духовным устроением, врачеванием уныния или излишней бездумной веселости), не всегда сразу приходит на помощь в столь крохотных и вовсе не судьбоносных ситуациях!
Наконец Анатолий обнаружил телефон - ну бес постарался! "Сотовый беглец" оказался под перевернутой вверх дном немытой суповой тарелкой в кухонной коммуналке. Телефон был полностью разряжен.
Анатолий подключил телефон к сети и набрал номер журналиста.
- Здравствуйте, Андрей, вы мне передали визитку сегодня…
- Ола! Как хорошо, что вы позвонили! Давайте встретимся прямо сейчас, скажите, куда мне подъехать?
- Ну, подъезжайте… - неуверенно промямлил Анатолий, сбитый с толку напористостью Андрея.
- Куда?
Часть 8. Визит гостя
Анатолий ходил по комнате из угла в угол с чувством определенной неловкости перед будущим визитером. "И чего позвонил? Сорвал человека на ночь глядя, зачем? - Ах, как нехорошо вышло!" Он пытался доказать самому себе разумную необходимость безотлагательной встречи. Ну и что, что поздно? А как иначе объяснить миллионам радиослушателей, что случилось на самом деле? Что никакой политической подоплеки в его действиях не было и быть не могло! Он, законопослушный гражданин, член церкви, никогда бы не позволил себе возмущать народ, даже, если бы случилось искушение, и он оказался чем-то недоволен в общем объёме страны. Церковь благословляет всякую власть, кроме сатанинской. И каждый истинный христианин верен церковной дисциплине...
Вечернюю тишину прихожей разбудил нетерпеливый входной звонок. Анатолий прервал поток мыслей и поспешил открыть дверь. Он приосанился, предполагая уважительно и церемонно встретить гостя, но как только он отомкнул замок, в прихожую бесцеремонно ввалился парень лет двадцати пяти.
- Вы тот самый? Простите, не знаю вашего имени. Я Андрей, журналист, – выпалил молодой человек скороговоркой.
- Ну да, я Анатолий, - наш герой протянул руку для приветствия.
Андрей, не заметив протянутой руки, стал доставать из сумки видеокамеру и прочую технику для интервью.
- Простите, не расслышал!
- Анатолий…
- Да-да, Анатолий, скажите, где мы можем с вами поговорить?
- Пойдемте, - Анатолий указал на дверь своей комнаты, - я сейчас приду, поставлю чайничек.
Он отправился из прихожей на кухню по узкому темному коридору. Однако дорогу ему преградила встревоженная тетушка Гнида.
- Это кто это к вам, Анатолий Прокопьевич, пришел на ночь глядя? – соседка уперла кулачки в дородные бока, тронутые телевизионными пролежнями, и полностью перегородила проход.
- Это журналист. Он будет брать у меня интервью. Вам-то собственно что? – ответил Анатолий.
- Интервью? – тетушка подалась вперед. – И что же вы такое натворили?
- Ничего я не натворил. Просто меня сегодня забрали в милицию.
- В милицию?! – Гнида всплеснула руками. – Дожили, в милицию, значит…
Она не знала, что еще прибавить, чтобы полнее выразить свое внутреннее возмущение случившимся, но Анатолий, несмотря на внушительные размеры тела, юркнул на кухню и стал наливать воду в чайник.
- Погодите, погодите! – тетушка перекочевала на кухню. – Так это что же, вас отпустили, получается?
- Получается, отпустили, - улыбнулся Анатолий, зажигая комфорку.
- Нет-нет, погодите, вас не должны были отпустить! – тетушка явно не понимала чего-то главного и оттого начинала злиться. – Вас же забрали!
- Меня условно отпустили. До суда, - пошутил Анатолий.
Было видно по всему, что пожилая женщина все глубже увязает в собственной непонятке.
- До суда… - она повернулась и медленно удалилась в свою комнату.
В это время закипел чайник. Анатолий подхватил с плиты булькающего слоненка и вышел из кухни. В коридоре перед ним снова материализовалась тетушка Гнида.
- Анатолий, - она говорила торжественно, глотая ртом крупные, стекающие по дряблым беленым щекам слезы, - я никогда не думала, что именно мне придется провожать вас в последний путь. Я знаю, оттуда не возвращаются. Держитесь, друг мой! Вы – человек верующий. Я хочу благословить вас на испытание вот этой старинной иконой, - тетушка подняла над головой Анатолия небольшую, аналойного размера икону и трижды перекрестила пространство.
Несмотря на нелепость происходящего, Анатолий стал серьезен и застыл с дымящимся чайником в руке.
- Милая Нида Терентьевна, - он взглянул в заплаканное лицо соседки, испытывая с одной стороны раскаяние за неудачную, так буквально понятую шутку, с другой стороны – тихую светлую радость. Подобную радость испытывает всякий человек, благословляемый от доброго сердца, - милая Нида Терентьевна, я очень попрошу их не судить меня строго. Ради Бога, не огорчайтесь так. Все утрясется как-нибудь, обещаю вам. Вот увидите.
Тетушка обернула икону в белый расшитый орнаментом плат, по-матерински обняла Анатолия и молча растворилась за дверью своей комнаты.
Часть 9. Интервью
- Ну-с, начнем! – Андрей отставил в сторону предложенную чашку с чаем и подсел к треноге с видеокамерой. – Анатолий…
- Прокопьевич.
- Да-да, Анатолий Прокопьевич. Скажите, пожалуйста, вы, читая столь злободневный литературный текст, разве не предполагали вероятный конфликт с властью?
- Да как вам сказать… - Анатолий с воодушевлением начал объяснять, что речь в тексте, который он позволил себе читать на Арбате шла совершенно о другом, что...
- Вот я вас слушаю сейчас и, не сочтите за наигранную похвалу, поражаюсь вашей внутренней решимости идти напролом, идти до конца в священной борьбе за демократические права человека в нашей многострадальной стране.
- А как вы, собственно...
- Вот-вот, вспомним 37-ой. Сейчас стали доступны многие архивы, и мы начинаем понимать, каким количеством безвинной крови дались нам ростки нынешней российской демократии. Разумеется, о полноценном демократическом социуме судить еще очень рано, но то, что в запуганном обществе появляются такие трибуны, как вы, говорит о многом. Скажите, о чем повествует текст, за который вас бросили в автозак, так бесцеремонно заломив руки?
- Видите ли, у меня есть сосед Флавий…
- Я понял – вы не один! – воскликнул журналист. - Да, друзья, прошло то время, когда гении сгорали на кострах в одиночку. Демократический фимиам множится! Скоро на том же углу Арбата и Спасо-Песковского переулка рядом с Анатолием встанут десятки, сотни, тысячи борцов за права и свободы человека! – Андрей перевёл объектив видеокамеры на себя. - На этой мажорной ноте разрешите закончить наше фактически подпольное интервью с героем сегодняшнего противостояния. Да-да, противостояния будущей, свободной России и отголосков сталинского мракобесия.
Андрей широко улыбнулся в объектив. Его глаза искрились, как два бенгальских огня.
- Так и хочется воскликнуть: один в поле воин! Слышите, квартирные трусишки и кухонные Наполеоны? – Смелее! Поднимемся вместе! Да здравствует российская Марсельеза!
Андрей выключил аппаратуру и стал молча собирать провода.
- Хотите, я вам расскажу, почему я взялся за перо? – предложил Анатолий.
- Что? Перо? Какое перо? – Андрей взглянул на Анатолия. – Ах да, текст… Спасибо. Интервью получилось, что еще. И вообще, я устал, как собака. Скажите, где тут у вас выход?
Анатолий проводил журналиста в прихожую. Андрей, не прощаясь, сам отомкнул дверной замок, закинул сумку с аппаратурой за спину и вышел.
Анатолий стоял, вопросительно поглядывая на дверь и качающуюся, ещё не пришедшую в положение равновесия дверную цепочку. Он определенно чувствовал сердцем, что в его жизни началась какая-то иная, незнакомая прежде полоса. Но странное дело. Он не испытывал, как прежде, страх перед будущими непредвиденными событиями. Напротив, его распирало любопытство, хотелось поскорей окунуться в будущее, которое так заманчиво только что анонсировало предстоящий бунт.
Демократия… Какая демократия! Что он знает о ней, западной, породистой, парламентарной демократии? Он верит в Бога. Бог – вершина, солнце, сияющее над пирамидой всего сущего. Ну какая может быть демократия между Богом и человеком?! И во что превратится мир, если люди начнут так думать?..
Конечно, человек не должен поступать несправедливо по отношению к другому человеку. Но что такое справедливость? У льва своя справедливость, у лани – своя. Помните, Иван Андреич Крылов вложил в пасть волка текст жестокого приговора учению Дарвина: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать!..». Демократия? Выходит, демократия по Дарвину – спасайся, кто может!
«Так неужели об этом, - Анатолий печально ухмыльнулся, - мне предстоит говорить людям?»
- Как интервью? – в дверную щель протиснулся любопытный нос Флавия.
- Не знаю, Фла, не знаю. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи.
Два молчуна разошлись по комнатам.
Часть 10. Противостояние
Утром следующего дня Анатолий встал рано с твёрдым желанием изменить во чтобы-то ни стало несносное течение собственной жизни. Сонными движениями напялил на себя старенький спортивный костюм и вышел на улицу.
Ясное июньское утро встретило его бархатным ароматом просыпающейся зелени. Прохладное солнце посверкивало среди домов, наполняя воздух нежными порциями света. Утренние птичьи переливы метались из стороны в сторону, как порывистый ветер. Гробовая тишина уходящей ночи уступала место веселому щебетанию жизни.
- Хорошо! – Анатолий потянулся, вдыхая всей грудью жиденький сахарок утреннего бриза. – Как же долго я спал!..
На противоположной стороне улицы он заметил бегущую в голубом спортивном костюме девушку. Хрупкая, небольшого роста, она, как стрекозка, взлетала и опускалась на бирюзового цвета асфальтовую дорожку тротуара.
- Ой! – йокнуло сердце Анатолия.
Огромный ком стеснительности, накопившейся в нем за тридцать неловко прожитых лет, вдруг превратился… в невесомый воздушный шарик, заполненный самым беспечным на свете газом – гелием. Под оркестровые рулады птиц шарик стал подниматься в небо. Вот сейчас он растает в горних, и девушка исчезнет, как мираж в безлюдной утренней пустыне! Анатолий сорвался с места и бросился вдогонку за девственным миражом. Но раннее утро – это всегда тайна. Шарик действительно растаял, а девушка действительно исчезла.
Когда утренней девушки не стало, Анатолий почему-то совершенно не расстроился и, обласканный восходящим солнцем, направил бег вдоль набережной, ведущей к Красной площади. Он давно хотел взглянуть на остроконечные шпили кремлевских башен в раннее безлюдное утро, когда шум городской жизни не отвлекает от созерцания сакральной красоты Кремля. А была девушка на самом деле, или с ним случилась обыкновенная утренняя галлюцинация, Анатолий так и не понял.
Очарованный утренней Москвой, свободный от необходимости торопиться на работу, наш герой пробегал больше двух часов. Возвращаясь, он заметил у подъезда небольшую группу людей с расчехленными видеокамерами и микрофонами. Снова у Анатолия йокнуло сердце. На этот раз йокнуло тревожно и предупредительно.
Стараясь не привлекать внимание, наш герой бочком протиснулся к парадной двери и юркнул в подъезд. Не вызывая лифт, взлетел было на свой седьмой этаж, но увидел на лестничной площадке еще одну группу молодых людей с приготовленной для интервью видеоаппаратурой. Понимая, что медийный корпус поджидает именно его персону, Анатолий растерялся. В это время кто-то из журналистов воскликнул.
– Анатолий Прокопьевич, дорогой, где же вы пропадаете?
Толпа журналистов зашевелилась как растревоженный клубок змей. Они бросились к нашему герою. Все одновременно стали выкрикивать заготовленные вопросы и, расталкивая друг друга, протягивать к Анатолию свои микрофоны. Казалось, они протягивают не микрофоны, а медицинские приборы для того, чтобы коснуться больного и произвести какое-то измерение.
- Как давно вы занимаетесь правозащитной деятельностью?
- Расскажите об идеологическом конфликте с правлением Союза писателей России!
- Говорят, ваш новый роман о политическом противостоянии государств в связи с делом Скрипалей, это так?
- Как вы оцениваете шансы России в будущей ядерной войне?..
Вопросы сыпались, как февральский снег. Отвечая несвязными обрывками фраз, Анатолий бочком продвигался к двери. Наконец он нащупал ручку и потянул дверь на себя. Слава Богу, выбегая на зарядку, он не защелкнул задвижку. В прихожей журналистов, слава Богу, не оказалось, зато стояли подле друг друга взъерошенный Флавий и взволнованная тетя Нида.
– Толечка, объясните нам, что происходит? Кто все эти симпатичные молодые люди?
- Нида Терентьевна, это…
Вдруг дверь подалась и в прихожую ввалились не меньше дюжины журналистов.
– Господин Анатолий Прокопьевич! – взвизгнул высокий мужской голос, с трудом выговаривая русские звуки. Немец подлез ближе всех к Анатолию и буквально вдавил ему в губы микрофон. – Издательский дом «Фрайберг - Hallo an alle» хочет знать ваше мнение о сбитом самолёте М-17. Пожалуйста, всего два слова!
– Мы не сбивали, это точно! – внутри Анатолия клокотнуло что-то твердое, отечественное.
– Но если не вы, то кто? – удивился иностранец. Чувствовалось, он ожидал совершенно другой ответ.
С отвращением глядя в алчную физиономию навалившегося немца, Анатолий почувствовал внутреннюю боль, как будто внутри него замкнулись нервные окончания огромных мегаваттных электросетей. Он повёл плечом, отстраняя протянутый микрофон и произнёс:
– Вы спрашиваете, кто? – в нём разгорался огонь справедливого патриотического негодования. – Так знайте. Русский человек может творить глупости, вредить себе, заблуждаясь в навязанных ему умозаключениях, наконец, юродствовать на собственной крови, но он никогда не совершит подлость по отношению к другому человеку. Если медведь давит комара, то давит ненасильственно. Поднять руку-буку на триста ни в чем не повинных людей ради мимолётной политической выгоды – нет, господа журналисты, говорю вам точно: нет у русского человека такого внутреннего морального права. Не вашего общечеловеческого права, которое, как палка о двух концах – один зажал, другой свободный, а собственного тысячелетнего права, права российской государственности и российской Православной веры!
Анатолий замолчал. Вокруг наступила гробовая тишина.
– Верно, верно говоришь, Толян! – откликнулся из коридора Флавий. – Что, выкусила, Европа?!
А тетушка Нида шаркнула тапочками о половицы и добавила:
– И нечего тут. Вам же русским языком говорят: чао!
Голова Анатолия кружилась, как в детстве на карусели. Он покрепче уперся рукой в выступ комода и стал думать только об одном – как бы ни потерять сознание и не упасть на глазах у всех. Впрочем, терпеть пришлось не долго. Пораженные его ответом, журналюги, не сматывая провода, молча попятились к выходу, и через минуту весь корпус демократической прессы испарился, как лужа под жарким июньским солнцем. Когда за дверью исчез последний непрошенный гость, Флавий произнёс:
- Толя, ты человек! – и пряча подступившие слезы, поспешил уйти в свою комнату.
Часть 11. Искушение
Анатолий сидел за столом, пил чай с баранками и размышлял. Весь этот медийный ажиотаж случился неспроста. Журналисты были явно ориентированы на интервью с этаким гастроскопом внутреннего состояния Родины. Причем список болезней был написан заранее, и требовалось только опытное подтверждение. "То, что они выбрали меня на эту роль - случай. Выходит, мне представился случай выбраться из хляби? Заманчиво… А я-то, дурак, наговорил с три короба. Может, зря?.."
Раздался входной звонок. Анатолий сорвался с места и бросился открывать дверь. В какой-то момент он удивился собственной поспешности и подумал на ходу: «Толян, неужели и вправду медийная "бла-бла-бла" пришлась тебе по душе?»
В двери стоял небольшого роста человек средних лет и смотрел на Анатолия карими доброжелательными глазами.
– Здравствуйте, Анатолий Прокопьевич, меня зовут Даниил, можно просто Данила, – повторил он, – я – литературный редактор патриотического издания «Завтра России». Вас только что пробовали на прочность наши информационные демосы. У меня самого сын такой. Он показал мне видеозапись вашего интервью со словами: "Бать, тебя это заинтересует".
– И что?
– Н-да, им палец в рот не клади. Скажите, вы действительно литератор? Ваш финальный монолог – образец риторики!
– Да-нет, что вы. Вся моя, с позволения сказать, литература – девственный экспромт. Накопилось, знаете ли.
– За что же вас забрали?
– Понятия не имею! Списали фамилию, адрес, сказали «не бузи» и вежливо отпустили. А эти с камерами из меня вроде как диссидента задумали сделать. Главное, ничего слышать не хотят. Талдычат свое, только успевай поддакивать. Забавно и жутковато одновременно.
– Ничего, они вас еще день-два помусолят и бросят. Мы для них игрушки. Игрушка - штука сменная.
– А вы, собственно, по какому делу? – Анатолий посмотрел в глаза Даниилу.
– Главный редактор нашего издания Иван Андреевич Протанов попросил меня познакомиться с вами и выяснить, что же произошло на самом деле. То, как подают демократы факт вашего задержания, и вся сопутствующая этому событию антироссийская риторика – очевидная деза. Увы, такое сейчас время: можно безнаказанно творить информацию по собственному желанию. Более того, откликаться на обвинение во лжи – и вовсе считается делом необязательным.
– Да что же мы стоим в дверях, - спохватился Анатолий, – проходите!
Они прошли в комнату. Анатолий достал из шкафчика чашки и разлил по чашкам чай.
- А скажите, Даниил, что нас в таком случае ждёт?
- Да ничего хорошего. Кровавые события 1993-го года исключили из российского обихода важнейшее понятие «презумпция невиновности». Фактически вернулись тридцатые годы. Только тогда бесчинствовало государство, а сейчас пятая колонна. Слышали про такую?
– Немного.
– Я могу взять вашу рукопись на вычитку. Если текст достойный – напечатаем.
– Конечно, конечно! – Анатолий порылся на письменном столе и вытащил стопку бумаг, скрепленных степлером. – Вот, пожалуйста.
Даниил поблагодарил за угощение и стал собираться. Уже в дверях он обернулся и спросил Анатолия:
– Скажите, а вам не хотелось бы прославиться?
– Прославиться? – удивился Толя. – Да-нет, зачем? В общем - не знаю...
– Ну, прощайте! Рукопись занесу лично.
Проводив гостя, Анатолий навёл в комнате порядок (мало ли кого еще нелегкая принесет), подзарядил телефон и вышел на улицу. Ему хотелось еще раз побывать на углу Арбата и Спасо-Песковского переулка, еще раз прочувствовать внутреннее волнение и легкое покалывание кожи под натиском десятков человеческих рентгенов, направленных на тебя со всех сторон. Каким бы странным ни казалось сейчас то воскресное утро, ощущение вязкой событийной полноты не покидало Анатолия. Ему было приятно ощущать себя героем. Роль никчемного человека, которую он механически исполнял десятки лет, вдруг вспыхнула, как бенгальский огонь, осветив всё вокруг холодным искрящимся светом. Он, заурядный неудачник, стал властителем умов и желанным союзником непримиримых политических лагерей. С ума можно сойти, его интеллектуального расположения, как руки барышни, добиваются десятки жрецов второй древнейшей на земле профессии! Журналюги, которые при других обстоятельствах даже не взглянули бы в его сторону, теперь трепетно подносят микрофоны и улыбаются, только что в губы не целуют.
«Да, случилось невероятное, – заключил Анатолий, вышагивая Смоленскую площадь, – медийная рептилия таки надкусила мое бедное сердце! Мне хочется повторить минуту славы и еще раз пригубить зеленое вино мятежной власти над человеком…»
Анатолий остановился невдалеке от Спаса-Песковского переулка и принялся наблюдать за всем, что происходило у него перед глазами. На первый взгляд в движении арбатских гуляк не было ничего особенного. Однако приглядевшись, он приметил щупленького паренька лет семнадцати. В одной руке он держал тоненькую пачку печатных листов, а другой будто дирижировал в такт движениям тела. Парень стоял на том самом месте, где совсем недавно прославился Анатолий и дерзко, как показалось нашему герою, зазывал слушателей.
«Да он от меня кормится!» – скользнула в уме Анатолия незнакомая прежде фраза.
Не вполне понимая, что он делает, Анатолий растолкал зевак и угрожающе приблизился к пареньку. Тот спрятал рукопись за спиной и прижался к стене дома.
– Вали отсюда! – сквозь зубы прошипел Анатолий.
Парень подался в сторону и бросился бежать со всех ног. Анатолий обернулся и оглядел толпу, окружившую место схватки. Его глаза, полные злобы, горели отнюдь не по- бенгальски празднично, но как два жертвенных костра, поджидающие жертву. Народ отпрянул, обнажив на переднем плане двух полицейских и плачущую девочку лет семи.
– Да пустите же! - мать протиснулась сквозь плотное кольцо людей, обхватила девочку белой шалью и подняла на руки. - Пойдем, Аня, это очень плохой дядя.
Полицейские подошли к Анатолию. Толян не сопротивлялся. Находясь в угаре от новой порции человеческого внимания, он горделиво обвел взглядом присутствующих и прокричал в толпу:
– Свободу узникам совести!
Ему никто не ответил. Люди отводили глаза, не желая выразить сочувствие. Это Анатолия немного отрезвило. Он опустил голову и, опережая конвоиров, широкими шагами добровольно поспешил к машине.
Часть 12. Бомж Захарий
– Так, Анатолий Прокопьевич, кажется, мы с вами уже встречались, – старшина вопрошающе поглядел на Анатолия и… поморщился.
И было от чего. По дороге в отделение, в неприятном сумраке автозака мозг Анатолия оттаял от бесчувственного обморожения, случившегося с ним минут двадцать назад. И теперь, обхватив голову руками, выслушивал гневные укоры собственной совести. "Боже мой! - вопрошала совесть, привыкшая к беззлобному течению времени. - Как ты, православный христианин, позволил возобладать над собой подобной мерзости?!»
Он вспоминал случившееся, ставил себя на место очевидцев и внутренне страдал. Он смотрел на сержанта, но видел только ту маленькую девочку с большими испуганными глазами. И слышал, как женщина баском старшины говорит нарочито громко, так громко, чтобы слышали все: «Деточка, этот Анатолий Прокопьевич о-очень, очень плохой человек…»
– Вы меня слышите, господин хороший? – старшина потрепал пленника за плечо.
– Хороший? – отозвался жалобным голосом Анатолий. – Вы шутите?..
– Ну, вот что. На первый раз накладываю на вас административное взыскание. Вот квитанция. Получите – распишитесь. Оплатить следует в течении трех дней. В следующий раз, если повторится акт общественного безобразия с вашим личным участием, пойдете по статье «мелкое хулиганство». Достаточно понятно?
– Достаточно, – ответил Анатолий и взял протянутую сержантом бумажку.
– Провожать не буду, дорогу знаете – дверь прямо по коридору, - буркнул старшина и принялся перелистывать какие-то бумаги.
Анатолий отправился на выход. Когда он поравнялся с обезъянником, его окликнул все тот же бомж Захарий:
– Гляди-ка, снова могильщик пожаловал! Здорова! Ты вот что, схоронил кота и будет. Коты, они яко птицы, выкопаешь – не поймаешь!
Анатолий замер, не зная, как понимать сказанное. С одной стороны ему вдруг захотелось нагрубить этому неопрятному всезнайке, даже плюнуть в его грязную рожу. На мгновение он представил себя в качестве бравого журналиста, потрясающего перед притихшей толпой внушительным микрофоном, похожим на общевойсковую противотанковую гранату РПГ-43. Но с другой стороны…
С другой стороны он чувствовал, что Захарий попал в десятку. Сон с убийством любимого кота Везувия и его печальными похоронами, то унижение, которое он хлебнул во сне от глухой и злобной человеческой страсти, увы, ничему не научили его. Его православная душа оказалась холодной и топкой Марианской впадиной… Да-да, именно ямой, на дне которой обитают уродливые и безжалостные существа, готовые в любой миг всплыть на поверхность и заявить о своем существовании...
– Захарий, - Анатолий прислонился щекой к прутьям решетки изолятора, – скажи, что мне делать?
– Э-эк, да ты, гляжу, ужо весь обделался! – Захарий замолчал, отвел в сторону глаза и застыл, привалившись спиной к стене, посапывая и причмокивая ртом, будто пережевывая крупную жвачку. Казалось, он вовсе забыл о существовании собеседника. Анатолий терпеливо ждал, поглядывая то на бомжа, то на занятого бумагами старшину. Наконец Захарий очнулся.
– Ты вотана что, – глаза его округлились и стали большими, – Поступай по любви и ничо, слышь, ничо не бойсь. Оно, блин, как само разладилось, тако само и срастётся. (Бомж перевел дух) А терь вали отседа. Ни чё я те к тому не прибавлю.
Анатолий вышел из отделения, бормоча: "Он сказал: вали отсюда - надо же, мои слова повторил..." и тут же упал, поскользнувшись на луже отработанного машинного масла.
– Прости, мил человек, – закудахтал, подбегая к нему, бородатый мужик с метлой, – ведь шел же убрать, ан не поспел!
– Порядок, – улыбнулся Анатолий, стряхивая с брюк излишки отработки,– а ведь прав ваш Захарий: "Любите и ничего не бойтесь"!
– Это верно, - улыбнулся в ответ дворник, – Захарий зря болтать не будет!