Эти горные отроги, как ландшафт моей души, –
то ущелье, то вершина, то скалистая гряда;
чтобы сердце не болело, ты тех дней не вороши,
где с тобою расстаёмся, как казалось, навсегда.
Оказалось, мы не можем друг без друга, не вольны, –
половинки мы друг друга, так сложилось; оттого
и душа, порой, мятежней этой пенистой волны,
что кидается на берег, чтоб отхлынуть от него.
Почему-то тянет к морю, если одиноко мне,
гул прибоя, рокот гальки, даль расплывчато-сиза,
крабы выползли из пены и сидят среди камней,
и сочувственно как будто пялят на меня глаза.
Листья рвёт ноябрьский ветер, ветви треплет, гнет стволы,
так порой судьба жестока, лишь и выдохнешь: «Окстись!».
Были стройные деревья – стали стулья и столы,
стали мачтами на яхтах, чтобы с ветром вновь сойтись.
Вот и мы с тобой расстались, чтобы встретиться опять,
жизнь то ангелом летает, то нагнётся палачом;
думали, соединяет души общая кровать,
оказалось, всё сложнее, и кровать здесь ни при чём.
Поздно к нам пришло прозренье, но ведь всё-таки – пришло!
Ты зачем стенаешь, чайка, в ядовитой синеве?
На песок швырнуло штормом одинокое весло,
и трагедией пахнуло так, что зябко стало мне…