Вспоминаю, когда в первый раз услышал эти немного наивные, но такие нахальные слова. Они частенько звучат из уст тех, кого ловят за руку, нагло вырывающую блага из общественных материальных источников. Например, недавно описывали, как такими же словами пытались отделаться рвущие цветы с клумбы, озеленяющую автодорогу. А у меня дело было так.
После пожара жил с семьёй в колхозном общежитии. Года за два до этого переехал сюда с Урала, где тоже жил недолго, но привык к тому, что тамошний народ побаивается даже плохой взгляд в сторону других бросить, не то, чтобы что-то воровать. Мне рассказывали, что даже молодёжь, проказничая по старинным традициям на Петров день, «шухорит» только у своих родственников, чтобы разойтись миром в случае поимки. Чужие могли и не простить, а спросить сполна. Тем более, что вокруг тех краёв много лагерей, где часть местного народа прошла «перевоспитание», а в самом селе жило немало староверов, у которых тоже не совсем понятно, что было на уме, потому как они основной массы людей сторонились.
Мы, приехавшие из европейской части? в селе были всем чужие и хотя жили одиноко, на отшибе, а в небольшом пруду, выкопанном прямо за баней, купалось полдеревни молодёжи, но за три года, что мы там прожили, не то, чтобы что-то крупное пропало, — ни одной морковки не выдернули! Я даже не удивлялся, если выйдя иной раз вечером за ворота, обнаруживал чей-то прислонённый к забору мотоцикл. Знать, человек автобус догонял, на обратном пути заберёт.
Переселившись в Тульскую область, в места поэта Дельвига и писателя Тургенева, рядом с курганами скифских захоронений, на земле, опалённой войной, но благодатной для проживания, где разнообразие растений, плодородные почвы, многочисленные сады, близость крупных городов — дают облегчённые условия для жизни, только отношения между людьми тут оказались совершенно другими!
Конечно, соседи в каждой деревне разные, одна деревня на другую не похожа и по одному месту проживания судить о всей местности не стоит, но среди моих попались такие «фрукты», что первое время многое глаза резало.
Например, привёз три водопроводные трубы, сложил на участке. Наутро одной трубы уже нет, а вторая вытащена за забор и одним концом подвешена на столбе, чтобы удобнее было тащить. Вернул её за ограду и пошёл следы рассматривать. А следы оставлены калошами маленького размера, точь-в-точь, как у нашего конюха, что в лесничестве ещё и печку топил и в конторе убирался. Он был мало что ветеран войны, но ещё и парторгом долгое время работал, да и другие заслуженные должности в былые времена исполнял.
По следам иду к нему:
– Дед, ты что же это делаешь, зачем воруешь?
Дед, нимало не смутившись, начал что-то плести о своих проблемах. Когда я увидел, что до него не доходит вся серьёзность нашего разговора, то просто предупредил его, что ещё раз поймаю на воровстве, то его «причиндалы», или что там у него осталось, повешу на том же самом столбе, где труба висела.
– Дед, ты меня понял? Чтобы больше на мой участок свой нос и руки свои шаловливые не совал, я не шучу!
Ни хрена он не захотел понимать! Пропажи в его сторону прекратились, но следочки его маленьких калош то и дело появлялись. Всё его интересовало, везде он совал свой вездесущий любопытный нос:
– Палыч, а что это вы там такое посадили, посеяли, вырастили?
Вроде как ничего плохого не сделал, ничего не утащил, так просто по шастал по моему огороду в качестве «вольного наблюдателя». При этом его ничто не останавливало, даже то, что я его непосредственный начальник. Такой вот сосед! Впрочем, в остальных вопросах он был неплох, даже иной раз свежей рыбой угощал за «серебряный крючок», — так назывался обмен первой весенней рыбы, вылавливаемой в половодье на обычную нашу «валюту», - бутылку или две водки.
С соседями по моложе таких проблем не возникало, но вот напротив жила бабуся, ох, бабуся! Я её упоминал, когда пожар описывал, как тогда ей детей сунул. Выручила она в тот момент, спасибо ей! Я за то и благодарил, и помогал, чем мог. Кстати, она работала конюхом ещё до упомянутого деда. Работа у них такая заразная, что ли? Но, впрочем, продолжу.
После пожара остались целыми несколько сараев, и я приходил туда ежедневно до и после работы, чтобы поросят и курей, оставшихся покормить. Однажды вижу, по снегу от моих сараев к соседской бабусе солома натрушена и следы санные. Захожу, спрашиваю, что она такое вытворяет, без спроса?
И что бы вы думали? Погримасничала, и сделала вид, как будто всё делает правильно. Раз дом сгорел, то и солому с сараев можно тащить, потому что ей нужно! Вижу, что добрым словом тут не договоришься, а тащить там можно было много ещё чего, вежливо предупредил:
– Бабка, ещё раз поймаю, я никому жаловаться не буду! Но потом не удивляйся, если у тебя что-то сгорит, может быть, вместе с хатой.
Вот только после этого она что-то для себя уяснила. Но опять не до конца. И теперь я перехожу к тому знаменательному случаю, когда прозвучали слова, вынесенные в заголовок этого рассказа.
В тот день мне нужно было уехать на первом автобусе, поэтому я в неурочное время, рано утром отправился кормить поросят. Утро было хорошее, летнее, тёплое. Народ ещё каждый у себя во дворе убирается, до начала рабочего дня часа два, потому никто мне не встретился и шёл я с бидоном корма, не создавая никакого шума на улице.
Шёл споро, нужно было ещё обратно вернуться? да на первый автобус успеть. И когда до последнего поворота к моей усадьбе оставалось уже немного, метров шестьдесят, и просматриваться стала улица на этом отрезке, загораживаемая до того кустами близ домов, я даже не сразу понял, что двигалось мне навстречу. А навстречу, из небольшого, изрядно заросшего парка, граничившего с моей усадьбой одной стороной, а другой примыкая к территории цеха деревообработки, который мы недавно восстановили, и вся продукция числилась на моей многострадальной шее, — из этого парка шли бабка с дедом. Не пустые шли, а неся вдвоём довольно увесистое брёвнышко, которое ещё не каждая пара современных молодых людей согласится на своих плечах тащить.
Заметили они меня, уже находясь на полпути между парком и своим домом. Быстро подошли к изгороди, разом скинули с плеч бревно и остались стоять как вкопанные. Дед, недавно у неё поселившийся, оправдывал в тот момент своё деревенское прозвище — «Столб». Он остался стоять рядом с телеграфным столбом, разительно дублируя его внешним видом, — такой же длинный, молчаливый и посеревший.
Бабуся, истекая потом, колыхая обвисшей грудью над грандиозно большим животом, еле переводила дыхания, пытаясь определить, увидел ли я их покражу, а главное, какие кары на них обрушатся. Ещё несколько мгновений, и я уже приблизился к ним, внешне не показывая, но внутри потешаясь над их неудачей. Не тот они выбрали день и час!
Пока я собирался с мыслями, какую реакцию выказать, бабуся начала бормотат, постепенно наращивая громкость:
– Мы, мы, мы не воруем ….
Она на короткий миг замолчала, затем судорожно вздохнула и продолжила:
– Мы, мы берём!
И в совершенном отчаянии, собравшись с последними силами, громко, на всю улицу закричала:
– Нам надо!
Следующий опус:
http://proza.ru/2018/07/30/1601
Читать Разное, разнообразное сначала:
http://www.proza.ru/2015/10/16/1490