Любовь нечаянно нагрянет

Павел Малов-Бойчевский
(Фрагмент романа)

Настоящая весна приходит в наш город слишком поздно, впрочем, как и любовь, – когда её уже не ждёшь. Придёт, вернее, – нагрянет нахально и… а что дальше? Нужно подумать. Но начнём всё по порядку, а там – куда кривая вывезет.
Владимир ехал в местное отделение Союза писателей со смутным ощущением чего-то необычного, потрясающего, что должно было произойти на банкете…
Да, забыл сказать, что в Союзе нынче, как всегда, намечался торжественный банкет, по случаю чьего-то дня рождения, а подобные мероприятия заканчивались обычно грандиозной пьянкой. Чей день рождения Владимиру было решительно всё равно, он и свои-то не жаловал и никогда не отмечал: чему радоваться, когда жизнь проходит, как… на ум пришло есенинское, хрестоматийное – как с белых яблонь дым! Было ему уже – за сорок. Впрочем, столько Владимиру не давали.
Тут по идее нужно описывать город, по которому проезжал наш герой, его красоты, незабываемые особенности архитектуры, всякие там памятники, достопримечательности… Было, верно, – два скромных бюста: Гагарину – на площади его имени, и Лермонтову – около одноимённой улицы. Затем, на Пушкинской, естественно, – памятник великому классику. Кстати, засиженный, вездесущими нечистоплотными голубями до полного безобразия. Сотни раз виденная картина. Это для детей и туристов – всё красочно, весело, живо и восхитительно, а для горожанина-старожила окружающий, блёклый урбанистический пейзаж – скука несусветная; за годы всё примелькалось и приелось до зелёной тоскливой оскомины.
Так же вот и Владимиру: смотрит в автобусное окно, а думы – где-то далеко, далеко витают… перелётными стаями. И всё – о печальном, тоскливом, безрадостном…
Фестивального, бело-зелёного окраса пассажирский автобус повернул с Ворошиловского проспекта направо, на улицу Темерницкую. Здесь Владимиру выходить. Союз писателей располагался на соседней улице, Серафимовича. И сразу на Владимира повеяло кладбищем. Дома кругом невысокие, старые, ещё дореволюционной постройки. Некоторые – завалюхи, как только земля держит. Огромное здание бывшего театра музыкальной комедии, в котором ещё Маяковский выступал в 1927 году, и вовсе пустует. Теперь там обосновались бомжи и нелегальные мигранты из Средней Азии. Что-то вроде бомжатника представляет собой и четырёхэтажный дом напротив, где на первом этаже располагается районное отделение общества инвалидов, на втором – Союз писателей России, на остальных этажах всё ещё проживают, вернее, – доживают местные старики и старухи. Молодёжь давно предусмотрительно съехала отсюда: здание официально признано аварийным и может рухнуть в любой момент.
Владимир вспомнил прежнее помещение Союза писателей СССР на Пушкинской – шикарный дворянский двухэтажный особняк с уютным двориком за металлической оградой и небольшой, каменной беседкой справа от ворот. Здесь любили перекурить во время своих бурных творческих дебатов – Писатели! Я не зря написал это слово с большой буквы, нет, неспроста. Это были настоящие писатели – не чета нынешним, о которых вы ещё услышите. О прошлых же, если не я, – кто вам ещё расскажет? – правдиво и беспристрастно. А вспомнить есть что и – кого! Самой яркой фигурой в ростовской писательской роте, если перейти на военную терминологию, был «казак станицы Семикаракорской» (это из его стихов, на самом деле станица в то время была уже городом), самобытный поэт и прозаик Борис Куликов. Как и всякий прирождённый казак, он любил выпить, а приняв на грудь – Куликов резал правду матку наотмашь, в глаза, не глядя на чины и регалии. Рассказывал, как сцепился однажды в словесной перепалке в Москве, в ресторане ЦДЛ, с самим Евтушенко! Тот был заводной парень, чуть что – сразу лез на рожон, по-русски «рвал на груди рубаху». Но больше работал на публику, чтобы говорили после в богемных столичных кругах, по Крылову: «Ай, Моська! знать, она сильна, что лает на Слона!» Боря Куликов терпеть не мог Евтушенко, вернее, – людей с подобным вредным, скандальным характером, – долго не раздумывая, врезал, по-казачьи, сплеча, Женю Евтушенко – самого знаменитого и модного в тогдашней Москве поэта – по стиляжьей прилизанной физиономии. Гений московских кабаков и подворотен влип спиной в стену и, широко раскинув руки, как распятый на кресте Христос (образное выражение Бориса!), удивлённо сполз на пол. На следующий день, наспех опохмелившись и приложив к глазу холодный медный пятак, Женя обзвонил всех своих друзей и знакомых, красочно, со всеми подробностями и деталями, расписав, как его избил в ресторане Боря Куликов. Таким способом Евтушенко поднимал свой поэтический рейтинг до головокружительных высот, руководствуясь не общеизвестным: «ни дня без строчки», а собственным – ни дня без скандала!..
Владимир хорошо знал Куликова – их познакомил молодой в то время поэт из станицы Вёшенской Георгий Каширин, вернее – представил его Куликову. Всех троих объединяла не только неудержимая, какая-то патологическая тяга и страсть к поэзии, но и – казачество. Да, Владимир тоже был из этого некогда воинственного, вольного сословия, – батька его родился в станице Грушевской.
Сейчас в ростовском писательском отделении Бориса уже не было – умер в начале лихих девяностых. Жора Каширин геройски окончил филфак Ростовского (бывшего некогда Варшавским) универа и укатил на север области, домой, к себе в Вёшки. Там его казаки вскоре избрали окружным атаманом. Началось карьерное восхождение на Олимп, так сказать…
В помещении организации было уже около дюжины писателей и писательниц разных возрастов, но в основном – за тридцать. Союз после бывшего застойного (не путать с «застольным»!) руководителя, ярого коммуниста Брагина заметно помолодел. В прежние, ещё доперестроечные времена самыми молодыми  писателями считались шестидесятилетние. Сейчас, после недавней кардинальной смены руководства, планка молодости заметно понизилась. В отделение повалил плохо управляемый молодняк из литгрупп и объединений. Появились даже писатели с собственным мнением. Владимир Бирюков в том числе.
Окинув взыскательным, ищущим взглядом публику, он понял, что тех, кого ожидал здесь встретить, увы, – нет. Владимир и приехал исключительно из-за них: хотелось повидать Татьяну Лисунову, прозаика из Таганрога, и батайчанку, эксцентричную поэтессу Ларису Волкову. Обе ему обалденно нравились. Но по каким-то причинам они не приехали. У Владимира сразу же испортилось настроение: вместо приятного вечера в обществе двух красивых, обаятельных девушек, – скучное застолье, обязательные глупые тосты, банальные пожелания имениннице, плоские шуточки доморощенных остряков насчёт её якобы – семнадцатилетия… Как это всё заранее предсказуемо и примитивно! Владимир же любил всё неординарное, вылезающее за рамки. Женщин, кстати, – тоже...
Осталось одно – напиться!
Пить Владимир не любил, но когда – бывало – наступал на пробку – пиши пропало! Напивался до чёртиков, до положения риз, как говорят в таких случаях интеллигентные, не нюхавшие настоящей жизни, барышни. А таких в Союзе было большинство. Пили они в основном шампанское или сухое вино – немецкими дозами, то есть – напёрстками. Редко кто решался пригубить коньяк – больше подмешивали в чай по несколько капель – для настроения. А уж о водке и говорить нечего – это было полнейшим исключением из правил, чтобы какая-нибудь писательница вдруг отважилась на этот отчаянный, чисто мужской шаг. Таких было считанные единицы, да и то исключительно – из числа бывших сибирячек. Они, видимо, привыкли там у себя спиртом внутренности разогревать, а привычка, как известно – вторая натура.

22 мая – 27 августа 2018 г.

(Продолжение следует!)