Под впечатлением от рекламы в начале этого века мы решили поменять садовый участок на домик в деревне.
Нет, было совсем не так. Озеро Синеглазово затопило уже многие участки садового кооператива «Часовщик» и вид покинутых домиков просто нас утомлял. Многие знакомые, жившие ближе к берегу, давно перестали приезжать, деревья засохли, а между обезлюдевших домиков с выбитыми окнами начал расти камыш.
Когда мы только получали этот участок, был шикарный вид на запад и на северо-запад, где сияло озеро и виднелись посёлки, поля, леса за озером. На юге неуклюже торчали отвалы коркинской ямы. На востоке проходила автодорога из Челябинска в сторону Коркино, Еманжелинска, Троицка, Магнитогорска. По ней шли автомобили и на Казахстан. За дорогой – лесополоса, дугой охватывающая наш кооператив с севера и северо-востока.
Дорога – это нескончаемое движение, днём и ночью. Мимо сада дорога шла точно с севера на юг ближе к нам и вторая полоса – с юга на север. Когда я построил основу домика и стал ночевать в саду, я оказался свидетелем многих аварий и точно мог предугадать, что произошло. Машины, которые шли в Челябинск, могли выехать на встречку и столкнуться лбами с машинами из Челябинска. Именно так однажды пострадал автомобиль, вывозящий имущество группы начинающих археологов, раскапывающих древний городок Устье вблизи ныне известного всему миру Аркаима. Мне кажется, что тогда погиб водитель. Машины из Челябинска обычно сваливались в кювет, а иногда сносили и забор кооперативного сада.
Я сделал вывод, что на такой характер аварий влияет вращение Земли. С наблюдениями я обращался в ГАИ, на меня посмотрели как на кверулянта, то есть человека, одержимого идеей, и посоветовали спать по ночам. Я был уверен, что ведётся статистика аварий при движении по направлениям на юг и на север. Мне сказали, что их службе это ни к чему, иначе придётся учитывать форс-мажор, непредсказуемость события как стихийное бедствие, и снимать ответственность с участников аварий.
31 августа 1997 года в Париже в автомобильной катастрофе погибла принцесса Диана вместе с другом Доди аль-Файедом и водителем Анри Полем. Я вычислил для себя, а потом нашёл подтверждение, что автомобиль с Дианой мчался по тоннелю на север, съехал влево, на запад и врезался в опору. Теория заговора сразу отпадает. Водитель не справился с управлением, повлиять могло вращение Земли, которое обычно нами не воспринимается, и алкогольное опьянение водителя.
Когда мы были в Париже в первый раз, то останавливались у въезда в туннель перед мостом Альма на набережной Сены. Там установлена копия факела нью-йоркской статуи Свободы, а по сути статуи Гекаты, древнегреческой богини лунного света, преисподней, всего таинственного, магии и колдовства, обитательницы тьмы. После смерти Дианы факел превратился в стихийный мемориал принцессы. В обществе глобальной лжи подобное случается нередко: утверждается одно, а делается совсем другое. Свободе, действующей днём, факел не нужен.
Когда мы получали участок в «Часовщике», мне по жребию выпало место ближе в дороге. Здесь шумно, но зато был великолепный обзор на запад. Наш участок оказался самым высоким в ряду, а когда застроили участки домами, а я только делал крышу, то радовался отрывавшейся сверху панораме.
Сейчас, живя в Германии, именно эту панораму я особенно часто вижу во сне. И меня очень огорчает, что именно там, за озером, начинается строительство Томинского ГОКа (горно-обогатительного комбината) на месторождении медных руд в опасной близости от главных источников питьевой воды миллионного Челябинска.
Когда мы получали участок, нас убеждали, что уровень озера подниматься не будет, что сток воды организован. Убеждали не менеджеры по продажам, привыкшие впаривать залежалый товар, а вполне квалифицированные специалисты с опытом работы и научными званиями. Под их контролем прокопаны канавы для стока лишней воды. Но садоводов обманули. И сейчас, когда организаторы Томинского ГОКа говорят о новейших экологически безопасных технологиях, я на 100 процентов, да что на сто, на 1000 процентов уверен, что они врут. В 10 километрах от Шершнёвского водохранилища выкопают яму и не смогут защитить водоёмы города от отравления. Не смогут. И если экологи говорят иное, они врут. Преступление против миллионного города совершается на глазах у всех, а Прокуратура, Следственный Комитет этого просто не видят. Или им не позволяют видеть?
Министерство экологии Челябинской области возглавляла и пропихивала Томинский ГОК математик по образованию Ирина Александровна Гладкова, ставшая потом с 2014 года помощником генерального директора ЗАО «Томинский ГОК». Неужели не видят её заинтересованности в продвижении проекта? Это она, судя по материалам в сети, кричала на митингах и обсуждениях, что выбросы в пределах нормативов, и призывала прекратить истерику. Разве она не понимает, что ГОК – это покушение на жизнь огромного числа людей. И все должны молчать?
Новый министр экологии Сергей Фёдорович Лихачев, доктор зоологических наук, прославился тем, что объявил: все протесты общественных экологов проплачены Западом. А зачем это Западу нужно?
Не верю я в безвредность Томинской ямы для добычи медных руд,
где одним из самых опасных компонентов будет мышьяк. Тонны мышьяка. Неужели у них есть способ защитить водоём в трёх километрах, если нет ни одного положительного примера в мировой практике? Кстати, в министерстве экологии, в администрации области хоть знают, откуда появляется пресная вода и как человечество её загрязняет во всё увеличивающихся масштабах?
Кстати, в озере Синеглазово вода не совсем пресная, хотя и менее солёная, чем, допустим, в соседнем Смолино. Тогда, в самом начале ХХI века, я не стал дожидаться, когда подземные воды поднимутся и повлияют на корневую систему яблонь, и они начнут сохнуть. Теперь мы ездили те же 22 километра от дома, но в другую сторону, на север, в старую полуразрушенную деревню Ужёвку на левом берегу Зюзелки. Это была довольно богатая в прошлом казачья станица с добротными домами, большими огородами, между которыми на межах были заросли высокой крапивы. Но к началу нового века здесь всё оказалось реально в прошлом. Созданные в советское время производства были разрушены. Даже коров в деревне почти не осталось, и мы покупали молоко у женщин из соседней Ключёвки. А многие огороды просто заросли бурьяном.
За предшествующее десятилетие многие деревни были убиты. Скотные дворы были заброшены. Машино-тракторные станции закрылись, оборудование разобрали новые акционеры. Закрылись почты, начальные школы, детские сады. В Ужёвке всё закрылось, жизнь переместилась на железнодорожную станцию Есаульскую и в посёлок Рощино, где худо-бедно, но кряхтела некогда прибыльная птицефабрика. «Ножки Буша» убивали местное производство, а ведь ещё несколько лет назад курами от Михаила Лежнева торговали по всему Уралу.
Жутко смотреть на вымирающие деревни. Кое-где в Ужёвке поселились дачники. Вот у такого дачника мы и купили 14 соток. Был на купленной земле фундамент для будущего дома, сарай с плоской крышей и такой же гараж из шлакоблоков. Прежний хозяин надеялся построить себе жильё на старость лет, да сил не хватило. Я тоже мечтал пожить в деревне, там хорошо думалось, писалось. Там на табурете я написал свою полудокументальную повесть «Акула Каракула», сделал массу набросков для множества газетных статей.
http://www.proza.ru/2011/05/04/586
Садил огород, поскольку плодовые деревья там почти не росли, малина вымерзала, а за пять лет я не смог вырастить даже одну плеть ежевики. Хорошо росли картошка, капуста, свёкла, морковь, другие корнеплоды и цветы. В первый год мы высадили много виктории, но ягод не видели. Один из соседей свалил возле своего дома целый камаз загоревшейся пшеницы. Он надеялся, что когда она перепреет, использовать её в качестве удобрений на своём огороде. Но на кучу каждый день стали прилетать вороны, иногда их было очень много, пролететь мимо краснеющих ягод они не могли, а мы не собрали ничего. А вот помидоры вороны не трогали.
В первое же лето я допустил большую глупость: скосил крапиву на межах с соседями и вдоль заборов, и при первых августовских заморозках у меня замёрзли огурцы, помидоры и георгины. Из профнастила мы сделали забор вокруг двора, но он защищал плохо. Оказывается, крапива создаёт микроклимат и долго осенью при похолодании защищает посадки. А мне этого никто не подсказал.
В Ужёвке поселились семьи беженцев с Северного Кавказа, люди они не бедные, построили добротные кирпичные дома на месте снесённых деревянных. Люди работящие, достойные, жили большой семьёй. Поселилась семья таджиков. Эти не имели ничего и нанимались за малую плату на любую работу. И огород вскопают и посадят, и колодец выкопают, и грядки прополют, берутся за любую строительную работу. Я всё делал сам. Капиталов не скопил, но всю эту работу знал с раннего детства и не боялся работать руками. Накапливал стройматериалов. Привёз доски, кирпич, сложили их в гараже. А шпалы оставил во дворе.
Но самым главным сюрпризом в деревне оказалось другое: в старом совхозном общежитии поселили алкоголиков, собранных, пожалуй, не только со всего Сосновского района, но и из Челябинска. Если бы знал я об этом, то ни за что не стал бы надеяться на жизнь в деревне. По прежнему опыту знаю, что один пьяница на краю деревне создаёт проблемы всей округе, а тут целое общежитие. Потом сосед Андрей, живущий летом в сарае, тоже не любитель выпить, объяснил мне, что они не трогают тех, кто тут живёт, а если целую неделю на твоём участке нет никого, то они, конечно же, вправе проверить, что и как там растёт. Нехитростная идеология.
В «Часовщике» у меня рос укроп по всему участку, хотя я его не сеял ежегодно. Посеял один раз. Семена взял у матери в Кыштыме. Это был тот укроп, который рос у нас на огороде и запах которого я помнил с раннего детства.
Собрал я семена в «Часовщике» и весной посеял густо рядками на грядку, взошёл он дружно, и мы на супы и салаты выдергивали нежные растения, давая возможность лучше расти оставшимся. Когда начали формироваться первые зонтики, я засеял часть грядки, освобождённой от редиски, оставшимися семенами. На соседней грядке так же в два приёма был посеян лук на зелень. В одну из суббот втроём доехали на автобусе до Рощино, а оттуда шли пешком.
На одном из крылечек на улице возле речки накрыто на газете, обитатели общежития сидят рядком на табуретках, говорят ладком, а на крыльце изобилие: бутылка чего-то мутного, зелёный лук, укроп, красная редиска. Мы свою редиску уже съели, но на лук посмотрели с подозрением. Обсудили это меж собой. Пришли на свой огород. Укропа как не бывало. Зонтики словно косой срезаны, зелень выдернута с корнем. Половины молодого лука тоже не оказалось. Решил я сходить к опохмеляющейся компании, посмотреть в их пьяные глаза. Пустое дело. Крыльцо свободно, табуретки перевёрнуты, на двери большой замок. Позднее я узнал, что на укроп и лук обитатели общежития купили самогон у одной бабки, живущей на другом конце деревни, укроп и лук она передала женщинам, которые торговали в Рощино на рынке. Обидно, но ругаться я не пошёл, решил, что эту потерю мы переживём, а им сама судьба принесёт то, что они заслужили.
Время от времени я узнавал, что в общежитии что-то случалось. То в пьяной драке кого-то убьют, то кто-то кого-то ранят, то кто-то от самогона на тот свет отправится… А потом узнал, что был на том краю деревни ночной пожар, бабка-самогонщица, скупающая к тому же краденое, вместе со своей избой так и сгорела. Знать, судьба такая.
Услышав, что у меня выдергали и срезали весь укроп, сосед Андрей пришёл посочувствовать. Он мне настойчиво советовал познакомиться со всеми соседями в округе. Купить бутылку водки и прийти к соседям, поговорить, их узнать, себя представить. В одно воскресенье можно зайти к одним, в другое - к другим. Познакомишься - соседи присматривать за участком будут. Сам он так и сделал: пришёл ко мне с бутылкой какой-то мутной жидкости, от употребления которой я категорически отказался. Была у меня заначка – бутылка нормальной водки из нормального магазина, с нею и с копчёными крылышками из рощинского филиала и сидели мы с Андреем в моём сарае, а он детально рассказывал об обитателях деревни. Луку я надёргал на грядке, а хлеб и сало привёз из города. Посидели. Свою мутную жидкость он унёс с собою.
Когда мы приезжали в субботу утром, то всегда встречали уже опохмелившихся соседей из общежития. И хотя общежитие было на другом краю деревни, весёлых с утра обитателей мы видели именно на своём краю.
Я не сказал, с чего мы начинали и как оказались именно в этой деревне. А началось всё с того, что на дне рождения у нашего приятеля, с которым я учился ещё в институте, а потом много лет встречались, узнали, что он купил старую избу в деревне и теперь строит для себя дом. Поехали смотреть. В городке снег уже грязный, а там – ослепительная белизна. А воздух… Запах редких дымков из печных труб тоже впечатлял. В общем, мы не устояли. К тому же в деревне жил ещё один приятель по институту, держал большое хозяйство. У него мы брали молоко. У его соседей – свинину.
К началу мая мы закончили оформление документов на участок и строения в районном центре, и, как говорится, стали хозяевами.
5 мая – день печати, я ехал вечером, чтобы встретиться с приятелями, поговорить о том, о сём. Общих тем много, есть что вспомнить. И повод важный. Подхожу и издалека вижу, что гараж взломан. Внутри вроде всё на месте. Залезали, похоже, ночью, спилены петли, в которые вставлялся висячий замок. Люк в подвал не заметили, а там хранилась картошка, свёкла, консервированные огурцы и помидоры, оставленные нам предыдущим хозяином. Дверь сарая разворочена, но попасть в сарай взломщикам не удалось. Пошёл к приятелю, работавшему до пенсии в милиции. Вызвали наряд милиции – засвидетельствовать взлом. Приехали, составили акт. «Кого подозреваете?» А кого я могу подозревать, если почти никого не знаю.
Две ночи пришлось провести в сарае, а на понедельник договорились со сварщиком, который приварил петли под замок так, чтобы ни ножовкой, ни напильником срезать было невозможно. Делали это без меня, поскольку у меня были важные дела по газете. Потом я узнал, что виновный во взломе не только нашёлся, но и сознался. Парень 18 лет, пойман с поличным. Меня приглашали в суд в качестве свидетеля, я написал, что дело могут рассматривать без моего участия, материальных претензий к взломщику у меня нет. У парня набралось много других дел, осудили его на два года условно, куда-то он уезжал, а потом вернулся, и всё началось с удвоенной силой. У меня с забора сняли сетку куриную. Эти сетки использовались для куриных клеток на птицефабрике, а после, заржавленные, их выписывали по минимальной цене для работников фабрики, и многие заборы в Ужёвке были из этой сетки.
Воровали у меня кирпич. Была попытка взломать гараж через крышу, но предыдущий хозяин между потолком и крышей проложил прочную арматуру по всей длине и ширине и закрепил её сваркой. Словно он знал, что придут воровать. Мне пришлось ремонтировать крышу. Самая большая кража – это шпалы, которые вор по одной выносил на плече. 15 или 20 шпал унёс за одну ночь. Соседка видела, что он носил их, знала, что чужое ворует, но виду не подала, а куда носил, мне не сказала. Кто носил, тоже не сказала. «Вы уедете в город, а мне здесь жить».
Потом взломали у меня сарай. Варварски выломали сетку из арматуры, вложенную вместо окна. Унесли много шлакоблоков. Я снова написал заявление, встречался со следователем. Видел этого парня, низкорослого, коренастого, крепкого. Вся шея и руки плотно покрыты татуировками. С ним я никогда не встречался. Я не видел, чтобы он проходил мимо. Такие типы не забываются. Он как подвиги расписывал находящимся там мальчишкам о своих похождениях по чужим садам, домам и огородам. Это был его образ жизни. Он по-другому жить не может. Это о таких герой актёра Евгения Леонова в «Джентльменах удачи» говорил: «Украл, попался – в тюрьму». У следователя я оставил письмо, чтобы дело рассматривали без меня. Парня держали на учёте, но он продолжал грабить соседей, его снова судили, дали ему, кажется, семь лет и отправили в колонию.
До строительства дома дело у меня не дошло. Шпалы выложили в некое подобие стен, но шпал на перекрытие не хватило. Доски и брусья продолжали сохнуть в гараже.
В сарае выложил я печь с очагом. Сложил стенку, отделив как бы жилую зону. Если протопить печку, то можно и зимой переночевать. Иногда я это делал. На очаге можно и обед сварить, и ведро воды вскипятить. При большой нужде прожить можно. Когда мы собрались переезжать в Германию, то покупатель на участок нашёлся очень быстро. Молодой парень, из татар. Откуда-то приехал, а прописаться негде, жил у каких-то родственников. Оформили документы, куплю-продажу, мы получили деньги, и я передал ему ключи и от гаража, и от сарая.
А на утро я узнал, что с участка исчез бак для воды. Сделан он был ещё предыдущим хозяином. Пятиметровая широкая труба, запаянная с двух сторон. Бак был приварен к стойкам возле забора. Приезжаю. Новый хозяин сообщает, что сначала подумал, что это я продал бак. Возле забора увидели следы от колёс. Это была «японка», машина с краном. Воровали профессионально, отрезав автогеном стойки и вылив прямо на гряды воду. Вместе с соседом Андреем прошли на стройку в Рощино, туда, где видели «японку». Но та стояла во дворе не меньше месяца без движения. Значит, другая. Написали заявление в милицию, приехали, составили акт. При нас новый хозяин привёз не только постель, но и молодую жену в сарай, где я провёл пять весен, лет и осеней…
Каждый раз, приезжая в Россию, мы обязательно посещали Ужёвку, там живут наши друзья. Деревня преобразовалось. Появилось много добротных кирпичных домов за высоченными металлическими заборами. Лучше дороги. Лучше заборы. Лучше дома с евроокнами. Есть дома с башенками. Но Ужёвка от этого лучше не стала. Детей почти не видно. А какая деревня без детей? Я помню, как в будни дети собирались стайками и шли в сторону Есаулки, там была школа. Ребята постарше шли через Зюзелку в сторону Рощино. А сейчас и этого нет. Садоводы из города чаще приезжают без детей. Если дети и есть, то они там, за заборами.
Как-то мы шли группой по деревне и жена моего приятеля, работавшая в магазине, который они с мужем несколько лет держат, рассказывала, кто и как живёт. «Тут жил мужчина, один, много пил. Похоронили». «В общежитии теперь никто не живёт. Все умерли». «Кстати, вашего взломщика убили в колонии».
Спрашиваю: «У вас теперь тихо? Никто не пьёт? Никто не ворует?»
«Да, - говорит, - тихо. Пьяниц не слышно. А воров приходится остерегаться. Ведь те, кто скупает краденое, остались, живут и в этой деревне и в соседних. Значит, и воровать будут».
Зашли и на мой участок. Там, где я пытался кое-что сложить из шпал, стоял добротный дом из бруса. Сделано с умом и надёжно. Сказали, что в семье растёт двое детей, но они у бабушки. Из шпал выложен забор между сараем и гаражом, сооружён большой ящик для каменного угля. Сложенная мною печка стоит, она согревала молодую семью в течение всей первой зимы их совместной жизни. Оставили. Вдруг кому-то ещё пригодится