В посёлке Хатанга, что на Таймыре, по соседству с базой нашей геодезической партии, стояло здание Дома быта. Среди прочих служб там трудилась армянская бригада- все родственники. Они, кроме всяких швейно-ремонтных работ, занимались пошивом женских унтаек- тёплой обуви, типа сапожек, сшитых из оленьего камуса (камус- шкура нижней части ног оленя, лося), украшенных орнаментами из разноцветного бисера. Стоила пара унтаек где-то порядка ста двадцати рублей, что в начале восьмидесятых было довольно дороговато, если учесть, что на Большой земле оклад инженера составлял в то время 130-140 рублей. Всё равно, многие из нас покупали для жён, матерей или меняли на спальные мешки красивую и тёплую обувь. В обмен за пару унтаек армяне ещё предлагали отдать им спальный мешок из верблюжей шерсти вместо денег. Они его распарывали, шерсть превращали в пряжу и вязали на продажу тёплые симпатичные свитеры. А мы после сезона списывали отданные за унтайки спальники, в объяснительной указывая, что мешок сгорел, утонул, порвался. Почему-то никого в экспедиции не заинтересовало, отчего это у всех северян спальники массово стали гореть и тонуть. Но существовало такое неравноправие: мешки из верблюжьей шерсти выдавались специалистам- ИТР, а рабочие и водители получали на складе лишь ватные мешки, которые армян не интересовали совсем.
Закончился полевой сезон, все бригады прилетели вертолётами из тундры в Хатангу. На дворе ноябрь- в тех местах уже лютая зима с морозами, пургой и фантастическими северными сияниями. В ожидании отправки домой народ гуляет, пьёт, играет в карты. Наконец, билеты на самолёт куплены, рейс назначен после обеда на Красноярск. Неожиданно, прихватив свой ватный спальник, исчезает рабочий Сашка по кличке Рыжий (получил её за свою огненную шевелюру). В барак вернулся возбуждённый с парой новых унтаек в руках. Грузимся тут же в вахтовку и едем в аэропорт. Там, высидев несколько часов в ожидании вылета, узнали, что рейса не будет из-за плохой погоды. Действительно, на улице мела метель такая, что в двух шагах ничего не видно было. Возвратились "домой", чай кипятим, а Рыжий мечется по бараку, глазёнки бегают, то бледнеет, то краснеет. Потом, умоляюще глядя на нас, говорит:
- Мужики, если армянин придёт, скажите, что я уже улетел домой.
- Ты что натворить успел, Рыжий?
- Да я ему ватный спальник вместо верблюжего подсунул за унтайки.
- Ну, ты гад! Теперь ко всем нам доверия не будет.
Слышим- стукнула входная дверь, и голос с характерным кавказским акцентом произносит:
- Рэбята, а где Сащька, рижий такой?
- Так улетел он сегодня.- кто-то из рабочих отвечает.
- А-ай, зачэм так нэправду гаварышь? Сэгодна нэ лэтают самолоты.
Сашка прыгнул на кровать и с головой закутался в одеяло. В комнату вошёл бригадир армян- здоровенный мужичина лет сорока, оглядел нас внимательно, поздоровался и остановил свой взгляд на кровати, где притаился Рыжий:
- Сащька, здравствуй, нэ прачься. Я тэбе твой спальнык прынос, забырай. Отдай назад унтайки.
Красный, как рак, Сашка подскочил с койки, пряча глаза, вынул из рюкзака унтайки и протянул армянину.
Тот посмотрел на рабочего, постоял немного, а потом ласково, прям нежно, сказал Рыжему на прощание:
- Лэти домой, Сащька, и болшэ нэ прылэтай суда, зарэжу! Нас ыщё ныкто тут нэ обманывал.